Юлия Соколовская - Вакханалия
— Ну дак энта… Лягашкин.
Оба весело заржали.
— Можно канцелярию тамошнюю подмазать, — посоветовал первый, — исправят на Лягушкин, и дело с концом. Тем вообще по барабану…
Заразительно гогоча, двое в «стандартной упаковке» свернули за угол и затопали по крыльцу. Через мгновение в дверь требовательно застучали.
Делать нечего, я потащилась открывать.
— Отсюда вывод — не спеши с инвестициями в дамскую сферу, Алеха, думай головой, — зачитывал мораль той басни первый.
— Два по двести, Зоечка… — пропел, подмигивая мне, второй.
— Ладно, заглохни, Карузо, — беззлобно перебил «моралист». — Доброе утро, мадам, мы с вами уже встречались.
— Угу, — сказала я. Опять эти двое — Зубов и трехпалый Лукшин. Мы виделись с ними в казачьей будке, потом они инспектировали «сцену преступления» со Штейнисом в главной роли, теперь зачем-то приперлись ко мне.
Невысокий Зубов шутливо отдал честь на польский манер — двумя пальцами.
— Мадам?..
— Прошу прощения за визит, — интеллигентно начал Лукшин. — Капитан… э-э… Ну старший у… э-э…
— Ментов, — подсказал Зубов.
— Ну примерно, — согласился Лукшин. — Его нет?
— А здесь его дача? — удивилась я.
Лукшин смутился. Зубов наоборот.
— Опера подсказали, — пояснил Зубов. — Мы же не виноваты…
— Его нет, — вздохнула я. — Капитан на работе. Подходите попозже.
— Да мы, собственно, к вам, — признался поджарый Лукшин. — Ребята из оперов говорят, к вам ломились ночью посторонние?
Я немного испугалась. Хороший вопросец.
— Ну… не то чтобы ломились, — замямлила я, — но как-то особенно громко стучали, мне кажется…
— А замок-то у нее хреновенький, — нахмурясь, провел пальцами по нехитрой запорной конструкции Зубов.
— И решетки на окнах так себе, — покосился Лукшин на окованные в железо окна. — Терпеть не могу этих халявщиков-временщиков. Кооператив «Лишь бы бабки содрать» называется…
— А чем я, собственно, обязана?.. — осмелилась я напомнить.
— У нас инструкция, — отрубил Лукшин. — Мы должны осмотреть все ваши окна-двери, дабы не повторилась вчерашняя история. Это наша работа, женщина. Если не хотите нас пускать — ради бога, мы напишем рапорт начальнику районного УВД, директору кооператива — и ваш участок просто снимут с охраны.
Я молча посторонилась и ушла в мамину комнату — делать опись оставшейся осетрины.
Надо отдать им должное — они не учиняли тотальных разрушений. Потоптались по коврикам, подергали решетки. Лукшин что-то записал в блокноте, а Зубов ненавязчиво поинтересовался, что это за люк посреди маминой комнаты. Отрада для подпольщиков, объяснила я. Проще говоря, средоточие хлама. И какая ему вообще разница? Большая, объяснил с хитроватой ухмылкой Зубов. Иногда подполья представляют конкретную западню, а иногда имеют два выхода, один из которых, если будет желание, можно использовать в качестве входа. На что я отмолчалась, глубокомысленно пожав плечами. Лукшин предложил проводить меня на второй этаж, а если я не хочу, то он может и сам, чай, не заблудится. Зубов, судя по всему, подниматься не хотел. Пришлось выбирать из двух зол — разорваться я не могла. Потащилась за Лукшиным, а Зубов остался промышлять внизу. Когда мы спустились, он сидел на корточках, неприязненно созерцая дверной замок.
— Убогая конструкция, мадам, — поднялся он на ноги. — Советую заменить, пока не поздно. Открывается гвоздем, не шучу. С одной стороны, удобно, особенно когда забываешь ключи, но не думаю, что это вас обрадует…
— Решетки, как и положено, дохлые, — присоединился Лукшин. — Но голыми руками не порвут, а с автогеном к вам не полезут — не та вы личность планетарного масштаба, чтобы городить огород.
— Проще подождать, пока сами выйдете, — подмигнул Зубов. — Вы же не сидите сиднем на своей вилле?
Я молчала и терпела. Оплеванная, обысканная, я была несчастлива на двести процентов. Это больше чем достаточно. Это стоит того, чтобы быть спокойной. Я мечтала об одном — чтобы эти двое побыстрее убрались, а я осталась наедине со своей меланхолией.
Они еще потоптались несколько минут и, видя, что я не рвусь усаживать их за стол, поволоклись на крыльцо.
— Передайте капитану, что ваши скобяные изделия мы осмотрели, — буркнул напоследок Лукшин. — Если интересно, пусть зайдет на вахту, побухтим. Не скучайте, дамочка, что-то вы сегодня смурная. Нормально все будет, не отчаивайтесь.
— И все мы поженимся, — хмыкнул Зубов.
Они вроде бы зубоскалили, но я не могла отделаться от ощущения, что подвергаюсь воздействию какой-то злой ауры. Тяжестью веяло от этих казаков, подмывая меня как можно быстрее захлопнуть дверь. Высохшее лицо Лукшина казалось неподвижным, глаза буравили меня пристально. Молодой Зубов по-свойски улыбался, но смотрел исподлобья, как бы прикидывая, на какие каверзы я в целом способна. «А ведь у преступника должен быть сообщник», — вдруг с пугающей ясностью подумала я, проворачивая холодными пальцами замок. Покойника по Облепиховой волокли двое — меня не могло проглючить… А если вдохновитель злодеяния, скажем так… женщина, то почему бы не быть и двум сообщникам?
Когда пришел Верест, я была почти трезвая.
— Мать моя, — ахнул он, — блестящее понимание слова «отдохнуть». Да вы в зюзю, Лидия Сергеевна. На что дом похож?
— Это дом т-терпимости, — гордо сказала я. — Я в нем т-терплю… А вы хотите со мной пот-терпеть?..
После разговора с мамой и топтания казаков по моим коврикам во мне все клокотало. Нужно было срочно тушить пожар. Вместо того чтобы мирно спать, я металась по даче и в итоге твердо уверовала — кто хочет, тот напьется. Остатки вермута, выжратые намедни Сургачевой, — лишь вершина спиртного айсберга. Должна быть у мамы заначка, должна. За перегной она расплачивалась водкой, за кирпичи — водкой, за бочки железные — водкой… Я залезла в подполье и за банками прошлогодних, совершенно несъедобных помидоров нашла ее, заветную… Пила пластиковыми стопочками, давясь от отвращения, затыкая нос, глаза, уши… Для усугубления эффекта заедала несъедобными помидорами… Словом, очень быстро я ступила на тропу забвения. Добраться до дивана было равносильно восхождению в гору. Я шла к нему, но он отъезжал, на пути попадались лавки, капустные головы, которые мне (вернее, моим ногам) представлялись головами кровожадных убийц и их преследователей в погонах… Чем закончился «фестиваль», я уже не помню. Но когда пришел Верест, я была почти трезвая. Я даже разговаривала.
— М-махнем с-с-сто граммов не спеша, з-забыла ваше имя? — поинтересовалась я, целясь кулаком в обе его переносицы. Но попала аккурат между. Он сграбастал меня в охапку и отнес на диван, до которого я так и не смогла добраться.
— Спа-ать! — грозно сказал он.
Я отбилась одномоментно. Но уже через несколько секунд (как показалось) он принялся сдирать меня с дивана.
— П-па-апрашу без драки… — бормотала я, хватаясь за торчащие пружины. Но он безжалостно меня тряс, мучил, пощипывал, неумолимо и неинтеллигентно возвращая на этот свет.
— Да проснитесь вы, Лидия Сергеевна, три часа на боковой, пора и честь знать…
— Сколько времени? — бубнила я. — Рано еще…
— Да куда там рано, скоро пять, проснитесь же… И идите вы в баню!
— Это в каком же смысле? — Я открыла глаза.
— В буквальном, Лидия Сергеевна. Я согрел немного воды. Приведите себя в порядок и больше так не делайте. Ступайте же скорее, тропикана вы наша…
Это у них тропиканы, в южных морях. А у нас снежные бабы — круглогодично. Когда я примчалась из «вытрезвителя», у меня зуб на зуб не попадал. Голова трещала и взрывалась, как новогодняя шутиха. Тело просило покоя.
— Так что же не влезет в самую большую кастрюлю в мире? — встретил меня капитан с хитрой улыбкой лиса и чашкой пережженного кофе.
— Не скажу, — проурчала я. — Сами догадайтесь.
По мере поглощения целебного напитка голова возвращалась в нормальное состояние, но мерзость в организме оставалась.
— Это был протест? — задумчиво постукивая зажигалкой по столу, справился Верест. — Или вы алкоголичка?
Я пожала плечами. Это был протест. Я алкоголичка. Меньше всего мне хотелось распахивать душу, говорить о ночных страхах и обнажать перед малознакомыми людьми нюансы своей неоднозначной натуры.
— Забудьте, Олег Леонидович. Все мы срываемся и уподобляемся поросятам. Давайте говорить серьезно. Удалось что-нибудь узнать?
— Давайте. Мы работаем. Потихоньку проясняется расположение основных действующих лиц на момент совершения преступлений. Что происходило в ночь на седьмое октября, нам неясно. И неизвестно, происходило ли что-то вообще. Ваше утверждение о криках, стонах и двух подозрительных фигурах, несущих по переулку тяжелый предмет, достаточно туманно. Нет, молчите, лично я вам верю, но, согласитесь, на основании ваших наблюдений трудно представить конкретное злодеяние. Однако мы попытались. Пострадавшая Макарова Зоя Алексеевна, похоже, ночевала на даче одна — по крайней мере в этом убеждена ваша соседка Розенфельд: ее нашли в городе и сняли показания.
