Гунар Цирулис - "Магнолия" в весеннюю метель
Это ничем не оправданное извержение гнева на деле было первым шагом к капитуляции — разве ж она не понимала, что для некоторых людей после интенсивной умственной работы нужна разрядка, какую дает перенесение в другой мир? Сама она именно по этой причине и не ходила в кино: хотелось отключиться от повседневности, от привычки анализировать режиссуру, операторское мастерство и актерскую работу. В Кундзиньше Руту привлекала прежде всего та детская откровенность, которая граничит с простодушием и после перенасыщенной хитроумнейшими интригами атмосферы киномира позволяла полностью расслабиться. Вот и теперь ее тронула его растерянность, но сделать следующий шаг ей не хотелось — это означало бы полное поражение. И Рута удалилась.
У входа возникли неожиданные осложнения. Астру привел в смущение факт, что ученый с ее этажа, то есть в какой-то степени свой человек, почти три часа проторчит, как петух на насесте, на узкой скамейке, и за свои же деньги в придачу. Еще уснет и свалится… И девушка незамедлительно предложила Кундзиньшу свой стул, от которого он не менее энергично отказался.
Оставив Гунту у дверей, Войткус поднялся в царство киномеханика. Мужской разговор мог оказаться кратчайшим путем к откровенности.
Давыдов, может быть, на пару сантиметров уступал посетителю в росте, но выглядел куда более внушительно, заполняя своим торсом штангиста почти все пространство между проекторами и пирамидой коробок с частями фильма. Под черным кожаным пиджаком и облегающими черными брюками ощущался каждый мускул, каждое движение, и если глядеть сзади, можно было представить, что в полутемной будке орудовал светловолосый негр. Саша некоторое время наблюдал за механиком и, ничего не смысля в этом деле, все же решил, что парень — настоящий специалист: настолько целесообразным казалось каждое его движение. Наконец Давыдов повернулся и нелюбезно оглядел пришедшего.
— Пришел поглядеть, как возникает седьмое чудо света?
Голос был чуть хриплым, но в нем не чувствовалось никакого удивления — наверное, в деревне такие визиты являлись частью повседневного быта киномеханика. Это подтвердили последующие слова Олега:
— Не надейся — искусством здесь и не пахнет. Голая техника. И сверхчеловеческая выносливость. Хочешь или не хочешь — приходится смотреть, хотя самому уже нехорошо и руки так чешутся — перепутать части, как мы делали, когда я еще плавал. Знаешь, что в нашей профессии главное? Правильный фокус, или попросту — резкость. И, конечно, план.
— Он же от тебя не зависит, — охотно поддержал разговор Войткус. — Ты же сам картин не снимаешь. Показываешь, что дадут.
— Если бы я брал только то, что мне пытаются всучить, то давно положил бы зубы на полку, — и, доказывая противоположное, Давыдов широко улыбнулся. — Кассовые ленты хотят все. Но у каждого из нас есть свой трюк или, по-русски говоря, фокус.
— Ну, и каково же твое секретное оружие? — Парень нравился Войткусу все больше.
— Психология. Жаль, что это строго запрещено, а то я заменил бы половину названий — и в зале ступить было бы некуда. К зрителю надо относиться с уважением, тогда он охотно расстанется со своими копейками, да еще тебе спасибо скажет. Что важнее для ученого: время или деньги? Ну вот видишь! В «Магнолии» я всегда объявляю удлиненный сеанс, в конце концов документальные фильмы тоже надо людям показывать… Они начинают стонать: нет времени, работать надо. Разве я не понимаю? Но у меня тоже работа и кассовый план. И здесь вступает в действие закон математики насчет перемены мест слагаемых: не все ли равно, с какого конца удлинить сеанс? Важно, чтобы не уменьшалась сумма выручки. И вот я пускаю сперва художественный фильм, а потом оплаченный довесок. Кто спешит — может уходить, выход бесплатный. Ты и представить не можешь, как такая рационализация помогает жить! А в основе всего — психология.
— А если в зале не останется никого?
— Сэкономлю электроэнергию. За это тоже дают премию.
— И на полчаса раньше окажешься у дамы сердца… — улыбнулся Войткус, про себя решив, что с такими нарушениями он бороться не станет.
Давыдов и не подумал ни отрицать, ни протестовать против такого вмешательства в его частную жизнь. Скорее было похоже, что он чувствовал себя польщенным.
— «Чем плохо, пока мы молоды?» Астра утверждает, что латыши могут все на свете оправдать цитатами из своих песен. У каждого есть не только своя дайна, но и свой девиз.
— Сейчас ты станешь меня уверять в том, что такая жизнь как раз по тебе.
— Конечно. Когда я служил, то был без малого два года как привязан к своему кораблю. Зато теперь вижу мир вдвойне: и в натуре, и на экране. В фильмах путешествуют обвешанные фотоаппаратами пенсионеры, а я хочу видеть жизнь своими глазами, а не через объектив камеры. Успеет еще прийти время, когда не захочется больше вылезать из дому, и залогом семейного покоя будет телевизор…
— Выходит, с Астрой у тебя несерьезно… Жаль, другую такую девушку найти будет нелегко.
— Слушай, тебя Астра подослала, что ли? — наконец догадался спросить Давыдов. — Ты ее агент, признавайся!
От необходимости отвечать Войткуса спас голос Гунты:
— Эй, вы там, мужчины! Астра просила сказать, что через десять минут можно начинать. Продано тридцать два билета. Такую проворную девушку вижу впервые в жизни, прямо хоть куда! И хорошенькая…
Заметив, что лицо Давыдова становится все более мрачным, Войткус поспешил прервать восхищенные излияния Гунты:
— Хватит! А если я тебя сейчас спрошу, Олег, куда ты исчез прошлой ночью, то только по той причине, что в эту ночь у одного ученого пропала рукопись. И чтобы ты не думал, что мы явились сюда, чтобы разбираться в твоих любовных похождениях, открою еще один секрет: мы с нею, когда не находимся в отпуске, работаем оба в милиции. Ясно?
— Куда уж яснее, — нимало не смутился Давыдов. — Проверяете версию киномеханика… К сожалению — какой бы она ни казалась захватывающей, это все же не более чем совпадение, самое элементарное. Я и в глаза не видал ни вашего ученого, ни его рукописи. А что нельзя поднять, то нельзя и украсть, — блеснул он переиначенной поговоркой.
— И все же в твоем алиби надо еще убедиться, — Войткус безошибочно угадал, что юридическая терминология достаточно знакома Олегу по приключенческим фильмам.
В ответ киномеханик, не увиливая, рассказал о своих дальнейших похождениях той ночью.
— Ну да, из Астриной кладовки я выскочил. К лифту можно было пройти беспрепятственно, и я спустился вниз. Хотел немножко погреть мотор, чтобы с утра не барахлил, ночи стоят еще холодные. А внизу уже возится бедолага — Жозите. Пилит и пилит, и никак не может запустить свою фасонную иномарку. Я сперва подумал, что пересосала, стал возиться сам — не заводится, и все тут, напрасная любовь. В темноте иди, разбери: То ли жиклер засорился, то ли вода где-нибудь замерзла. Попробовал протащить — без толку, лак что пришлось дотянуть ее до самого дома. Ну, а там провозился до утра, пока разобрался, что к чему. Не в моем характере сделать дело до половины.
— А женщину оставить в неизвестности? Это вашей чести не роняет? — напустилась на него Гунта.
— Зачем отказываться от выгодной халтуры? — неловко оправдывался механик. — Здешний мастер к иномаркам и прикоснуться боится. А пешком Жозите такой кусок не пройти.
— А ты уверен, что никаких других услуг ей не оказал? — в такую двусмысленную форму облек Войткус возникшие у него подозрения по поводу буфетчицы.
Да, имя Джозефины возникало в этом деле в самых разнообразных ситуациях, и неразумным было бы отрицать, что она не только имела возможность присвоить оставленную в баре рукопись, но и, если документ и на самом деле содержал государственные тайны, могла переправить диссертацию за рубеж, используя в качестве посредника своего друга — торгового моряка, в чьей машине она теперь разъезжала.
Нечистая совесть заставила Давыдова истолковать вопрос буквально.
— Все-таки это Астра вас настропалила. Честно говоря, если бы я не боялся этой ее ревности, то хоть сегодня повел бы за руку в загс…
* * *— Как ты думаешь, было у него все же что-то с вашей любимицей Джозефиной? — спросила Гунта, когда они уже шли по единственной улице Приежциемса.
Войткус улыбнулся и не ответил. Сейчас важно было разобраться в показаниях киномеханика. При всех случайных совпадениях, они звучали вроде бы правдоподобно. Но именно «вроде бы». Окончательный ответ надо было искать в характере Олега, как сейчас казалось — достаточно противоречивом. Выражение глаз, какое было у Давыдова, когда он говорил об Астре, позволяло думать, что девушку он любил искренне и историю о ночном приключении выдумал специально для того, чтобы скрыть нечто, связанное с рукописью Кундзиньша. Первую часть его рассказа, конечно, можно будет проверить, но в разговоры о своей интимной жизни Джозефина вряд ли захочет пускаться. Опять придется полагаться на интуицию и знание людей… Чем буфетчица завоевывала симпатии мужчин? Улыбкой, неиссякаемым потоком острот, готовностью выпить глоточек за компанию, суточным кредитом, который она охотно открывала даже малознакомым отдыхающим. За это ей прощалась привычка наливать крепкие напитки без мерного стаканчика, прощался светло-бурый и безвкусный напиток, который даже оптимистически настроенный дальтоник не принял бы за черный кофе.
