Грегори МакДональд - Сознавайтесь, Флетч!
— Знаете, как говорят американцы? Дерьмо собачье, Флетч. Вы обручены с моей дочерью, Анджелой, намерены на ней жениться. А на следующий день после похорон ее отца садитесь в самолет со списком картин в кармане и летите в Соединенные Штаты, в Бостон. Какие еще мысли должны прийти мне в голову?
— С приемной дочерью. Анджела — ваша приемная дочь.
— Знаю. Я ее не рожала. Она собирается ограбить меня.
— Завещание Менти оглашено?
— Нет. Вонючие адвокаты вцепились в него мертвой хваткой. Много неясностей, говорят они. Полиция закрыла дело. Разрешила мне надеть траур. У адвокатов все наоборот. Траур, мол, носите, но завещание пусть полежит. Да еще вы с Анджелой грабите, грабите, грабите меня.
— Анджела говорила о картинах. Менти говорил о картинах. Вы говорите о картинах. Я же их в глаза не видел. Даже не уверен в их существовании.
— Они существуют! Я их видела! Теперь, после смерти Менти, это мои картины. Бедняжка Менти. После его кончины это все, что у меня есть. Он оставил их мне.
— Вы этого не знаете. Завещание не оглашено. Это картины семейства ди Грасси. Он мог оставить их дочери. Она же — ди Грасси. Он мог оставить их вам обеим. Вам известно, как трактует подобные ситуации итальянское законодательство? Возможно, в завещании нет упоминания о картинах. Он мог оставить их музею в Ливорно или в Риме.
— Чепуха! Менти никогда бы не пошел на такое! Менти любил меня. Он очень сожалел, что картин у нас больше нет. Он знал, как я любила эти картины.
— Разумеется, любили. Но почему вы решили, что картины в Бостоне?
— Потому что вы здесь. Улететь через день после похорон! Вы и Анджела заодно. Анджела хочет захапать эти картины. Мечтает ограбить меня!
— Ладно, Сильвия. Я сдаюсь. Расскажите мне о картинах.
— Это коллекция ди Грасси. Девятнадцать картин. Некоторые Менти получил от родителей, другие купил сам. До второй мировой войны.
— А я подозревал, во время и после второй мировой войны.
— До, во время и после.
— Во время войны он был офицером итальянской армии?
— Менти не воевал. Ди Грасси переоборудовали свой дворец в госпиталь.
— Дворец? Большой старый дом.
— Они лечили итальянских солдат, мирных жителей, немецких солдат, американских… всех подряд. Менти говорил мне. Он потратил все свое состояние. Нанимал докторов, медицинских сестер.
— И приобретал кой-какие картины.
— Картины у него были. Он их не продавал. Даже после войны. Родилась Анджела. Он продал свои земли, участок за участком, но сохранил все картины. Вы знаете, какие. Список у вас.
— Да. И насколько мне удалось выяснить, о них нет никаких сведений. Нигде. Никто не знает об их существовании.
— Потому что они составляли частную коллекцию. Коллекцию ди Грасси. Вот видите! Вы их ищете!
— Я наводил справки, — признал Флетч.
— Сукин сын! Вы их ищете. И лгали мне!
— Энди дала мне список. Я пообещал что-либо узнать. И спросил одного торговца об одной картине. Пожалуйста, не называйте меня сукиным сыном. Я очень обидчивый.
— Я не позволю вам и Анджеле украсть мои картины!
— С этим мне все ясно. Вы обвиняете меня в воровстве. Вернемся к картинам. Когда их украли?
— Два года назад. Ночью. Все сразу.
— Из дома в Ливорно?
— Да.
— Разве там не было слуг?
— А, какой от них прок. Старые, сонные. Глухие и слепые. Риа и Пеп. Менти очень любил их. Последние слуги семейства ди Грасси. Я предупреждала его. Не следовало оставлять целое состояние на попечение дряхлых идиотов.
— Они ничего не видели и ничего не слышали?
— Прежде всего, они даже не поняли, что картины украдены, до тех пор, пока мы не вернулись в дом и не спросили: «А где картины?» Они привыкли к ним. Сжились с ними. И не заметили их отсутствия. Как оказалось, после нашего отъезда они не заходили в гостиные.
— И картины не были застрахованы?
— Нет. Эти глупые итальянские графы не страхуют вещи, которые всегда принадлежали им.
— Значит, Менти был старым глупым итальянским графом?
— Во всем, что касалось страховки, он ничем не отличался от других.
— Наверное, он не мог позволить себе ежегодные выплаты.
— Он не мог позволить себе эти выплаты. А потом в один день потерял все. Полиция не проявила особого интереса. Подумаешь, украли какие-то картины. И не одна большая страховая компания не собиралась заставить их разыскивать картины и людей, совершивших кражу.
— Вас не было в Ливорно, когда воры забрались в ваш дом?
— Это произошло во время нашего медового месяца. Мы с Менти уезжали в Австрию.
— Недалеко, — Флетч положил в рот одну из оливок. — Так где картины, Сильвия?
— Что означает ваше «Где картины, Сильвия?»
— Я думаю, вы их и украли. Не потому ли вы не хотите, чтобы я их нашел? Не потому ли вы здесь?
— Украла их сама?!
— Конечно. В тридцать с небольшим лет вы вышли замуж за шестидесятисемилетнего итальянского графа, с дворцом в Ливорно и квартирой в Риме. Вы — его третья жена. Он — ваш второй муж. Первым был бразилец, не так ли?
— Француз, — в голосе уже чувствовались отзвуки грозы. Впрочем, хватало и изумления.
— То есть вы имели международные связи. Вы становитесь женой старика. Уезжаете на медовый месяц. Узнаете, что он разорен. О, немного денег у него есть. Но не состояние, на которое вы рассчитывали. Вы понимаете, что все его богатство — это картины. Он на тридцать лет старше вас. Вы опасаетесь, что он может оставить картины дочери или музею. В конце концов, вы же сказали ему, что вышли за него по любви, не так ли? Потому вы позаботились о том, чтобы картины украли. А потом схоронили в каком-то укромном месте. Не вы ли подготовили похищение и убийство Менти? А теперь испугались того, что я могу вас разоблачить.
Лицо Сильвии исказилось.
— Я вас ненавижу.
— Потому что я прав.
— Я любила Менти. И никогда не причинила бы ему вреда. Картин я не крала.
— Но вы тоже покинули Рим через день после похорон.
— Чтобы поспеть за вами.
— Если будущий зять усопшего спешно уезжает, это одно. А вот скорбящая вдова — совсем иное.
— Если я кого-то убью, так только вас.
— Очень кстати вы вспомнили об убийствах, Сильвия. Вы приходили ко мне во вторник вечером? Вам открывала дверь обнаженная девушка, сказавшая, что ждет Барта Коннорса? А когда она не смогла ответить на ваши вопросы, вы, разъярившись, не ударили ее бутылкой виски по голове?
— Вы тоже не отвечаете на мои вопросы.
— Неужели?
— Вы же сказали, что ваша квартира в двадцати милях отсюда.
— Она совсем рядом, буквально за углом, Сильвия. И вы это знаете.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Сначала вы утверждаете, что я убила Менти. Затем — какую-то девушку. У вас что-то с головой?
— Сегодня я уже допускал, что такое возможно.
— С кем вы говорили насчет картин?
— Пусть это останется моим маленьким секретом.
Флетч встал и задвинул стул под столик.
— Благодарю за коктейль, Сильвия.
— Вы не собираетесь расплатиться?
— Меня приглашали вы. Тут совсем другой мир, бэби. Платить придется вам.
ГЛАВА 16
— По-моему, отличная работа, — одобрительно кивнул Флетч. — Надписи как не бывало.
— Работа неплохая, если вам нравятся катафалки, — согласился управляющий. — Не отразится ли черный цвет на ваших заработках?
— Не знаю. Возможно, клиентам он понравится.
— А соседи могут подумать, что вы возите покойников.
С утра в пятницу небо затянули облака.
— Вы побывали в Бюро регистрации? — спросил управляющий.
— Я привез вам деньги, — ответил Флетч.
— Сейчас принесу счет.
Флетч расплатился наличными и получил ключи от черного фургона.
— Ладно, парень, — пробурчал управляющий, — если тебя остановят и выяснится, что цвет не соответствует указанному в регистрационном удостоверении, не говори, где тебе перекрашивали машину.
— В Бюро регистрации я заеду завтра, — пообещал Флетч. — В субботу.
Он уже садился за руль, когда управляющий остановил его.
— Вы не сможете уделить мне пару минут?
— А что такое?
— Течет труба. В мужском туалете.
— Извините, — покачал головой Флетч, — но я очень спешу.
ГЛАВА 17
— Если вам не трудно, скажите мистеру Сандерсу, что к нему пришел Ральф Локе.
Женщина, сидевшая за столиком регистрации, улыбнулась ему. Печальной улыбкой вдовы. Лет пятидесяти с небольшим, она научилась улыбаться вновь, после похорон, после того, как кто-то дал ей работу, как началась новая жизнь. Флетч предположил, что ее мужем был журналист, возможно, один из тех, чьи фамилии значились на мраморной доске на стене в вестибюле редакции, в длинном списке, берущем начало в 1898 году.
— Сейчас спустится курьер и отведет вас к нему, — ответила женщина.
