Наталья Александрова - Танго втроем

– Тогда пойдем в кино.

– В кино? – Я засмеялась было, но потом согласилась: – Сто лет не была в кино.

Уславливаясь с ним о месте встречи, я спохватилась:

– Алик, а откуда ты узнал мой домашний телефон?

– А мне его… Вера Александровна… – Он замолчал, поняв, что проговорился.

Ах, эта Иркина мамаша! Наверняка позвонила ему сразу же после моего ухода и сказала, что я им интересуюсь. Старая сводня!

В «Авроре» шел «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом. Я обожаю Брюса Уиллиса, фильм мне очень понравился, только надо было взять с собой Дашку.

А когда мы вышли из кинотеатра, лил страшный дождь, и никаким зонтиком от него было не спастись. Конечно, на встречу с Аликом я надевала свои собственные вещи, с сестрой не будет проблем, но все равно, было ужасно жалко туфель. Мы жались в подворотне вместе с такими же горемыками. Небо затянуло основательно.

– Что же делать? Ноги уже мокрые.

– Пойдем ко мне, – предложил Алик. – Обсохнем, согреемся, а потом дождь пройдет, я тебя провожу.

Не знаю, почему я согласилась, не хотелось его расстраивать отказом. Конечно, зонтик сразу же вывернуло ветром, от него не было никакого толку. Оба мы промокли. Почему-то мне казалось, что у Алика дремучая, захламленная квартира и света вечно мало, потому что двор-колодец, но, войдя к нему, я приятно удивилась. Просторная прихожая и комната, куда пригласил меня Алик, была довольно светлая. Очевидно, это была его комната, тут он работал и проводил много времени. Одна стена вся была занята стеллажами с книгами. Там было много словарей, – понятно, они нужны для работы, а вот и художественная литература, собрания сочинений, причем издания старые, собранные явно не Аликом. На письменном столе у окна стоял компьютер, рядом принтер, все новое и довольно дорогое. В комнате был не то чтобы идеальный порядок – все-таки живет мужчина, – вон и занавеска в одном месте провисла, и картина перекошена набок, но в целом вполне прилично, и находиться в ней было приятно. Стоял в углу телевизор, правда, без видеомагнитофона, зато отличный проигрыватель и коллекция лазерных дисков. Как видно, Алик оборудовал эту комнату по собственному вкусу и живет в ней, должно быть, и спит здесь же, на диване. В комнате было прохладно, сырой воздух проходил в раскрытую форточку. Я все-таки успела промочить ноги, и теперь меня передернуло. Алик принес откуда-то калорифер и теплый плед.

– Посиди так, согреешься. Вообще-то тебе надо выпить, а то простудишься.

– Нет-нет, лучше чаю!

Не хватало еще пить в незнакомом доме, а вдруг я опьянею, и что потом?

Алик понял, вернее, прочитал мои мысли, покраснел и ушел на кухню. Он заварил какой-то очень вкусный кофе, принес тосты и сыр, причем сам съел только маленький кусочек сыра, а я хрустела тостами вовсю. От кофе я приободрилась, в комнате стало теплее, под пледом было ужасно уютно. Алик так трогательно обо мне заботился, – словом, было очень приятно сидеть в этой комнате и никуда не хотелось уходить. Алик поставил тихую ненавязчивую музыку, а сам развлекал меня приятной беседой. Он рассказывал что-то смешное, я слушала и вдруг заметила, как он переменился. Передо мной сидел не больной затравленный человек, каждую минуту ожидающий каких-нибудь унижений и неприятностей, а спокойный, довольно уверенный в себе, остроумный собеседник.

«Еще бы, – подумала я, – ведь он здесь у себя дома. Никто не выскочит из-за угла с ножом, не обзовет никак, не наорет просто так, потому что плохое настроение. Здесь он не ждет никакого подвоха, здесь он такой, какой есть на самом деле».

Тут я поняла, что раз Алик такой при мне, то, значит, он мне доверяет, не ждет никаких гадостей, и мне стало совсем хорошо.

«Какой он славный!» – невольно подумала я и улыбнулась.

– Ты что?..– Он прервался на полуслове и заглянул мне в глаза.

Мне стало неловко – лежу тут перед ним на диване, еще подумает не то. Я встала, прошлась по комнате, потрогала книги, потом остановилась перед бронзовыми часами, они стояли на специальном столике.

Часы были старинные, очень красивые. Они не ходили, но как предмет интерьера были великолепны.

– Потрясающая вещь!

– Это часы моего отца, вернее, деда, – с гордостью ответил Алик, – фамильная реликвия, конец восемнадцатого века.

Я поскорей отвернулась, чтобы он не видел моего лица. Говорила же мне Иркина мать, что не было у него никакого отца, точнее, был где-то там, но Алик его никогда не видел. Наверное, заморочили ребенку голову еще в детстве, придумали какого-то папу – полярного летчика или военного моряка, вот он и верит, что его папа геройски погиб, когда он был еще совсем маленький. Но все-таки в тридцать лет пора бы и прозреть, а впрочем, какое мне дело? А Алик уже рассказывал, что его дед по отцу был из дворянской семьи и в свое время у него было много всяких антикварных вещей, но часть мебели сожгли в блокаду, картины сменяли на еду, у отца остались только большие, на которые в то время никто не позарился, а часы стояли на шкафу, до них добраться сил ни у кого не было, так и уцелели. И отец подарил ему эти часы на тридцатилетие.

«Как складно врет! – с тоской подумала я. – Хотя нет, не врет, это он все придумал и сам в это поверил. Все-таки как-то это нехорошо, неприятно слушать. И откуда он взял часы? В комиссионке купил? Они же жутко дорогие».

– Значит, эти часы у тебя недавно?

– Ну да, Алик улыбнулся, – мне же тридцать лет было в феврале, я говорил, мы с твоей сестрой в школе вместе учились.

Ах да, я вспомнила, что сестра не знает никакого толстого Алика, вот теперь скажу фамилию, если и тогда она не вспомнит, значит, у Аньки прогрессирующий склероз.

Дождь кончился, я собралась уходить. Алик меня не удерживал.

– Еще не поздно, проводи меня только до метро, а там уж я сама.

Он опять согласился, не возражая.

После ухода своей гостьи Алик вернулся домой, тщательно вымыл чашки, убрал все в пенал, унес плед, расправил помятое покрывало на диване, выключил калорифер и открыл пошире форточку, чтобы из комнаты выветрился запах ее духов. Он разобрал бумаги на письменном столе и убрал все в ящик. Затем прошелся еще раз по квартире. Так, в другую комнату она не заходила, на кухню тоже, а была только в ванной и туалете. Он зашел в ванную – так и есть. На расческе остался золотистый волосок. Зачем она выкрасила волосы? Ну, эти женщины вечно экспериментируют.

После этого он поставил диск с фантазией ре-минор Моцарта. Фортепьянная музыка его не то чтобы успокаивала, а придавала ему сил. Он мог слушать ее только в одиночестве, так сильно она на него действовала. Во время этой музыки он был беззащитен, совсем открыт, но зато потом внутренне собирался и мог противостоять неприятностям довольно успешно. Обычно ему вполне хватало Шопена или Шумана, но сегодня был особенный случай, вскоре ему потребуется много душевных сил, фантазия ре-минор – это сильнодействующее средство. Он передвинул кресло так, чтобы из окна был виден его любимый цветущий каштан. Дождь прошел, и теперь каштановые свечки блестели, покрытые мелкими капельками.

Диск кончился, Алик взглянул на часы. Она обещала прийти в девять часов. И она не опоздает, этого недостатка у нее нет. Боже, дай мне силы все вынести на этот раз!

Ровно в девять раздался звонок в дверь.

Домой я вернулась не поздно, часов в восемь. Матушка, оказывается, еще с утра уехала жить к Валентине Михайловне до окончания голодовки, чтобы не нервничать, когда мы потребляем пищу. Еще из-за двери я услышала хохот и визг и поняла, что у нас в гостях Катерина. Катерина – это единственная школьная подруга моей сестры; как я уже говорила, когда Анька развелась со своим первым мужем, она раздружилась со всеми одноклассниками. Тот первый муж был очень обижен на Аньку, и все школьные приятели встали на его сторону. Не знаю, почему Анька не рассталась с Катериной, скорее всего, из-за Катькиного замечательного характера. С одной стороны, Катька – неисправимый оптимист. А с другой – ей на все наплевать.

Катерина закончила английскую школу вместе с сестрой, но еле-еле на тройки, поэтому ни о каком университете не могло быть и речи. Как и сестра, Катька тут же выскочила замуж за своего друга детства, который жил с ней в одном дворе. Только моя умница сестрица не заводила детей и через два года спокойно развелась, а Катя тут же родила сына, долго не работала, специальности у нее не было никакой, язык она понемногу забывала, потом устроилась в какую-то фирму секретарем, фирма разорилась, Катька перебивалась случайными заработками, потому что муж стал пить и денег в дом не приносил. К тридцати годам Катерина с мужем развелась, но жила с ним в одной квартире, сыну меняли уже четвертую школу, потому что к двенадцати годам он стал таким хулиганом, что учителей при упоминании его фамилии начинало трясти, кого мелко, кого крупно.

При всех этих неприятностях Катерина не унывала, никогда не жаловалась, хотя вечно влипала во всякие истории. Внешне она была очень хорошенькая – кудрявая пухленькая блондиночка с голубыми глазами, пустыми, как пуговицы. По утверждению моей матушки, чтобы привлечь мужчину, Катьке надо было таращить глаза и молчать, только изредка смеяться, потому что смех у нее тоже был чудесный – серебристым колокольчиком. Но разговаривать с мужчинами матушка Катерине не советовала, потому что после первых же слов всем становилось ясно, какая же Катька глупая. Тем не менее вся наша семья очень хорошо относилась к Катерине, а Дашка с Лолитой ее просто обожали. Катька стояла с ними на ушах, а нас с сестрой развлекала сплетнями из жизни общих знакомых.