Дарья Донцова - Вулкан страстей наивной незабудки
– Надо же! – восхитилась я. – Говорят, народ с каждым днем беднеет, а бриллиантами торгуют и днем и ночью.
Глава 11
Когда я вошла в кабинет Карины, та сразу извинилась:
– Простите, что вам пришлось сюда ехать, но я никак не могу покинуть рабочее место, народ идет и идет. Через час следующий пациент появится. Чай, кофе?
Я отказалась от напитков и без долгих церемоний сразу начала беседу:
– Карина, у Гортензии был с кем-нибудь роман?
Хлебникова подошла к подоконнику и включила стоявший там чайник.
– С такой мамой? Галина Сергеевна следила за дочерью, как за Алмазным фондом не следят. У бедной Горти не было шанса с кем-то познакомиться, мать ей шагу ступить одной не давала.
– Но дочь тем не менее ухитрилась сбежать, – заметила я.
– Исключительно потому, что она соврала про поход ко мне в гости, а мать в этот момент принимала ванну и не могла пойти с ней, – отрезала Карина.
Я поерзала в жестком кресле.
– Галина Сергеевна при всем желании не могла ежесекундно бдеть за дочерью. Старшую Моисеенко свалит сон, а послушная дочка дождется, пока маменька захрапит, и тайком гулять отправится.
– Ночью? – засмеялась Карина. – И куда Горти отправится? Театры закрыты, основная часть магазинов-ресторанов тоже. Даже если посчитать ваше абсурдное предположение возможным, то где развлекаться Горти? Она скромная, молчаливая, из подросткового возраста давно вышла, тусоваться по клубам ей и в голову не придет.
– Ваша подруга в детстве такой же была? – поинтересовалась я. – Чуралась сборищ? Хотя, если вспомнить Галину Сергеевну, то, полагаю, девочке и шага самостоятельно сделать не давали.
Карина открыла коробку с заваркой.
– Может, все же побалуетесь чайком? Один пациент мне его из Англии привозит. Не хотите попробовать знаменитый чай из Лондона?
– В книгах Агаты Кристи герои постоянно лакомятся сэндвичами с огурцами, – улыбнулась я, – один раз я решила себе такие сделать и была разочарована. Очень невкусно. Теперь боюсь потерять иллюзию в отношении английского чая, вдруг он окажется гадким? Почему Галина так стерегла дочь? В чем причина ее страха за Гортензию?
Карина вынула из тумбочки две чашки.
– Все же угощу вас. Я сама задавала себе этот вопрос и никогда не находила ответа. Горти была беспроблемным ребенком, отлично училась, примерно себя вела, слушалась маму.
– А папу? – спросила я.
Карина поставила на маленький столик коробку конфет.
– Валентин Петрович домой возвращался поздно вечером, дочь уже спала. Отец всегда был занят. Я его плохо помню, он скончался, когда мне исполнилось тринадцать. А вот день, когда Валентин Петрович из жизни ушел, в память врезался. На четвертом уроке пришла директриса и забрала Горти. Спустя полчаса прибежала секретарша Ангелина Львовна, взяла ее портфель и объяснила: «Папа Гортензии попал в больницу, у него сердечный приступ. Позвонила ее мама, попросила дочь домой отправить. Если она завтра на занятия придет, не приставайте к ней с вопросами». Но Горти не появлялась в школе долго, ее отправили куда-то к родственнице по материнской линии. Она там несколько месяцев прожила. В школу Горти вернулась лишь в сентябре, сказала, что у тетки жила, сестры отца, о ней она мне раньше не рассказывала. О смерти Валентина Петровича подруга не говорила, а я тоже помалкивала, потому что Галина Сергеевна попросила не заводить разговоры на эту тему. Я, когда первого сентября подругу на линейке увидела, так обрадовалась. Во времена нашего детства мобильных-Интернета-соцсетей не существовало, в селе, куда Горти отправили, даже телефона не было, мы с ней общаться не могли. Я с букетом гладиолусов наперевес кинулась к Моисеенко, помяла цветы, кричу: «Тензи! Как дела!» Мы с ней друг другу придумали особые имена, которыми пользовались, когда наедине оставались, она Тензи, я Ара. Понятно, что мы просто свои имена сократили. Галина Сергеевна меня отвела в сторону и попросила: «Карочка, Горти очень тяжело вспоминать папу. Если любишь ее, то задуши любопытство. А чтобы ты не мучилась от неведения, объясню: у Валентина Петровича случился инфаркт. К счастью, дочка в школу ушла, не видела смерть отца. Ты уже взрослая, скоро четырнадцать лет стукнет, должна понимать, какой шок испытала девочка, когда директриса ей безо всякой подготовки ляпнула: «Беги скорей домой, твой отец умирает». Нам обеим пришлось пережить трудное время, я от стресса попала в больницу. Теперь ты все знаешь, не терзай Горти расспросами.
Карина замолчала.
– Вы что-то вспомнили, – обрадовалась я.
Кара поджала губы.
– Ничего интересного. Гиперзаботливость по отношению к дочери у Галины Сергеевны появилась только с той осени. Я никогда не задумывалась, почему Галина Сергеевна такая тревожная мать. А сейчас вдруг я сообразила: ее очень напугала скоропостижная кончина мужа. Она стала бояться, что с дочерью тоже может произойти какое-то несчастье, и начала водить Горти за руку. В прямом смысле этого слова. Случаи, когда внезапная смерть кого-то из родных заставляет членов семьи патологически бояться за своих детей, мужа, жену, мать, многократно описаны в учебниках по психологии.
В кабинет заглянула медсестра.
– Что такое, Люся? – недовольно спросила Карина.
– Простите, там Горбунов скандалит, требует вас, – сказала девушка.
Хлебникова закатила глаза.
– Татьяна, извините. Ужасно капризный пациент. Покину вас ненадолго?
– Конечно, – согласилась я и услышала звонок своего мобильного.
Хлебникова ушла, я взяла трубку.
– Знаю, что вы уехали к Карине, – затараторила Эдита, – у меня есть информация, она вам явно пригодится при разговоре. Можете меня выслушать?
– Говори, – разрешила я. Момент для беседы был удачный, Карина покинула кабинет.
– Супер, – обрадовалась Эдита, – я запросила, не заводил ли кто-нибудь на Моисеенко уголовных дел. Нет. Они чисты. Но давным-давно, когда Гортензии исполнилось тринадцать лет, у семьи сгорела изба в деревне. Дом поджег вор, его не поймали, грабитель украл дорогие украшения Елизаветы Гавриловны Браскиной, бриллиантовые серьги и колье, а еще он убил собаку. Преступника не нашли.
– Кто такая Браскина? – удивилась я. – Что она делала с бриллиантами в сельской избушке Моисеенко?
Эдита ответила:
– Пока не знаю, копаю дальше, но вы можете спросить у Кары, вдруг она помнит это происшествие.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– Мрбрдр, – пробурчала Булочкина.
– Скажи еще раз, – попросила я, – ничего не разобрала.
– Не за что. В смысле не за что «спасибо» мне говорить, – уже четче произнесла Эдита. – Это я эклер в рот запихнула.
– Приятного тебе аппетита, – вздохнула я.
– Слышу нотки зависти в голосе, – хихикнула Эдита.
– Простите за прерванный разговор, – сказала Карина, входя в кабинет.
Я нажала на экран телефона.
– Ну что вы! Пациенты всегда должны быть на первом месте.
Хлебникова села в кресло.
– Есть люди, которым не объяснишь, что врач не всегда может с ним заниматься, требуют внимания, даже если вы операцию другому человеку делаете.
– Постараюсь надолго вас не задержать, – пообещала я. – Вы сказали, что у Гортензии и Галины Сергеевны никаких родственников, кроме Валентина Петровича, не было?
– Да, это так, – кивнула стоматолог.
– Но, наверное, есть друзья? – спросила я. – Вы упоминали о клиентках, которые до сих пор приходят гадать к Галине? Как их зовут?
– Одна, Есипова Ангелина Михайловна, на днях скончалась, – пояснила Кара, – Молчанову Клавдию Петровну сын забрал к себе, он живет в США, а Голованову Ольгу Сергеевну инсульт разбил. Как-то разом вся компания развалилась. Но они все были значительно старше мамы Гали, им за восемьдесят давно перевалило.
– А кто такая Елизавета Гавриловна Браскина и что за история с пожаром, когда сгорела изба в деревне? – поинтересовалась я.
Кара судорожно закашлялась.
– Господи, кто вам рассказал? – спросила она, справившись с приступом. – Простите, я недавно грипп перенесла, никак кашлять не перестану. Но не пугайтесь, я не заразна. Вот идиот! Обязательно все растреплет.
– Разве информация о пожаре секрет? – удивилась я.
– Конечно, нет, – заверила меня Карина. – С чего бы скрывать то, о чем все знали? Вам просто любопытно, или та давным-давно забытая история может помочь в поисках Гортензии?
– Любые, даже самые незначительные, на ваш взгляд, сведения могут указать нам правильную дорогу, – объяснила я. – Иногда люди произносят, как им кажется, ничего не значащую фразу, а она служит ключом к решению задачи. Один раз мы нашли преступника, потому что консьержка в подъезде жертвы обронила: «Розы – красивые цветы, но они совсем теперь не пахнут, не то что во времена моего детства».
Карина стала перебирать какие-то бумажки на столе.
– Память странная штука, спустя некоторое время события уже выглядят иначе, многое забывается, кое-что представляется не так. Я сама при пожаре не присутствовала, знаю о нем со слов Гортензии. Я считала Елизавету Гавриловну ее бабушкой, Браскина жила вместе с Моисеенко, хлопотала по хозяйству. Горти называла ее баба Лиза. Но потом, мне было лет, наверное, двенадцать, я вдруг сообразила: Елизавета одного возраста с Галиной Сергеевной. Как она может быть бабушкой? Ну и задала вопрос матери Гортензии. Та объяснила: «Елизавета Гавриловна родственница Валентина Петровича. Но, конечно, она не его мать. У Браскиной нет детей, мужа, вот она и приехала к нам. Мы все ее очень любим». Пожар случился летом. У Моисеенко была изба в каком-то подмосковном месте, кажется, она досталась отцу Горти по наследству, название деревни я забыла, вроде Соловьи или Синицы, птичье какое-то. Елизавета Гавриловна обожала огородничать-садовничать. Я на фазенде никогда не бывала, но Горти рассказывала, что у бабы Лизы с ранней весны до поздней осени все цветет, колосится и плодоносит. Меня зимой, когда я прибегала к подруге на городскую квартиру, частенько угощали консервами производства Елизаветы Гавриловны. Такой баклажанной икры и лечо я больше ни у кого не пробовала. Невероятно вкусно. А потом дом сгорел. Баба Лиза поехала в середине мая что-то копать, взяла с собой домашнего любимца семьи лабрадора. Браскина обожала Мими, а та за ней хвостом ходила, рыдала, если Елизавета надолго отлучалась.
