Дарья Донцова - Инкогнито с Бродвея
– Отлично. Тогда вы можете посидеть у плиты, – продолжал мой друг, – и овцы целы будут, и волки сыты. То есть из квартиры вы не уйдете, но и в чужой беседе участвовать не будете. Как считаете, Николай Петрович?
Кузнецов, показав на Степана пальцем, произнес не по теме:
– Он был в синем свитере, как глаза у Муси.
Степа одернул свой бордовый пуловер.
– А она вся в красном, – продолжал хозяин апартаментов, – как эта.
Палец Кузнецова переместился на меня, он забормотал:
– Красная, красная, красная, как ее юбка. Вся красная. Очень красная!
Я взглянула на свои темно-голубые джинсы и бежевый свитер.
– Ждал ее, ждал… Не пришла, – вздохнул Николай Петрович.
Степан приблизился к креслу и протянул руку Кузнецову.
– Николай Петрович, добрый день.
– Всегда в шесть работу заканчивает, – не замечая Дмитриева, продолжал хозяин квартиры. – Капли в термосе. Она всегда в красном…
– У него болезнь Альцгеймера? – спросил Степан, садясь на диван.
– Я не имею права обсуждать с вами состояние господина Кузнецова, – отрезала Майя Владимировна. – А сам он ничего не расскажет. Николай Петрович живет в своем мире.
– Кушать хочу, – забеспокоился Кузнецов.
– Дядя Коля, вы уже завтракали, обед через час, – спокойно ответила Алена.
Кузнецов вдруг заплакал как ребенок. У меня от жалости к несчастному сжалось сердце. Майя Владимировна поняла, какие чувства обуревают мною.
– Николай Петрович не голодает, не волнуйтесь. Он отлично питается четыре раза в день, получает фрукты, сладкое.
– Давно он в таком состоянии? – спросила я.
– Вы из адвокатской конторы? – сдвинула брови главврач. – Разрешите взглянуть на документы.
Степан вынул свое удостоверение.
– «Председатель общества «Помощь», заведующий следственным отделом и начальник департамента розыскных групп», – прочитала вслух Клюкина. Брови ее поползли вверх. – Чем занимается ваша организация? Оказанием юридический услуг вкупе с сыском?
– Давайте побеседуем в вашем кабинете, – предложила я.
– Хорошо, – согласилась главврач.
Понадобилось четверть часа, чтобы объяснить ей цель нашего визита к Кузнецову.
– Я о нем почти ничего не знаю, – протянула Майя Владимировна. – Он поступил к нам в таком состоянии, в каком сейчас находится. А его брат ничего о нем не рассказывал, жилищных вопросов не касался. С другой стороны, и не мое это дело – знать, какая собственность есть у пациентов.
– У вас клиника или дом престарелых? – спросил Степан.
– У Кузнецова есть близкий человек? – обрадовалась я. – Вы, наверное, знаете его телефон?
– Нет, – ответила главврач, глядя на меня. – У меня вообще нет никаких сведений о Николае Петровиче, кроме тех, которые сообщил его брат. Имя, отчество, фамилия, адрес. Это все. Леонид Петрович объяснил, что его родственник стал стремительно терять разум после сильного стресса. Не имею права показывать вам медицинские документы, но поверьте: в папке Кузнецова никакой особой информации нет.
Майя Владимировна сложила руки на груди.
– Теперь отвечу на вопрос господина Дмитриева. Мы были одним из первых московских коммерческих заведений, которое стало принимать людей, чье содержание дома тяжело для родственников. Чтобы не пугать и не расстраивать клиентов, многие из коих полностью сохранили умственные способности, но слабы физически, у нас на двери нет таблички со словами: «Интернат», «Приют» и уж тем более «Дом престарелых». К сожалению, в России все учреждения с подобными названиями ассоциируются у пациентов с кладбищем. Они полагают: раз оказался в одном из них, пиши пропало, земной путь завершается, пора тебе на тот свет, последние месяцы проведешь в голоде, холоде, без медицинской помощи, в палате на сорок человек. Не спорю, существуют такие приюты, куда без содрогания войти нельзя. Но много и хороших муниципальных, подчеркиваю, бесплатных заведений, где персонал прекрасно относится к подопечным. Другой вопрос, что финансирование у них копеечное, отчего ремонт в помещениях сделать не на что, а еда не ахти. Мы же оказываем платные услуги, поэтому обеспечиваем наилучшие условия. Персоналу велено называть «Приятное место» пансионом или отелем. Если узнаю, что кто-то употребил слово «интернат», выгоню вон в тот же день. Но в реальности наше учреждение этакий симбиоз дома престарелых, клиники реабилитации после тяжелых заболеваний и санатория временного содержания. На наше попечение можно оставить бабушку-дедушку на пару недель, чтобы спокойно съездить в отпуск. Здесь селят тех, кому необходимо научиться заново ходить после операции по замене тазобедренных суставов или восстановиться после инсульта-инфаркта. К услугам пациентов все врачи, психологи, любой уход, включая круглосуточное дежурство.
– Ясно, – кивнула я. – И в этом недешевом учреждении никто не задает лишних вопросов родственникам тех, кого они сюда устраивают.
– Как правило, мы просим справку о здоровье, – начала перечислять Клюкина, – спрашиваем о привычках, вкусах. Но если член семьи говорит: «Отстаньте. Я плачу за содержание, и все, остальное ваша забота», то сразу прекращаем разговор. У нас прекрасные специалисты, мы проводим полное обследование поступившего и узнаем, каково его физическое состояние и что у него с психикой. Леонид Петрович нам ничего не сообщил, сказал лишь: «Мы с Колей не очень-то дружны. О том, что у него проблемы с головой, я узнал случайно». И все. Кузнецов привез брата, и больше мы с ним ни разу не встречались. Родственник нашего подопечного вносит деньги за год вперед. И никогда не возмущается, если мы просим доплатить, цены-то на все повышаются: на лекарства, на электричество. Но телефона Леонида Петровича у меня нет. Он сам звонит раз в три-четыре месяца.
– Оригинально, – удивился Степан. – А если он вдруг перестанет давать деньги? Тогда как? Куда денете больного?
Майя Владимировна побарабанила пальцами по столешнице.
– Я думала на эту тему. В конце декабря каждого года я испытываю тревогу за судьбу дяди Коли. Мы все здесь так его зовем. Он спокойный, тихий и очень приятный человек. Кузнецов – как малый ребенок, все его интересы лежат в сфере еды и телесных удовольствий. Николай Петрович искренне радуется, когда получает на полдник кусок шоколадного торта, приходит в восторг от ванн, массажа…
Главврач улыбнулась.
– Наши поварихи специально для него сладкое пекут и сами любят ему приносить. Приятно же видеть, как человек радуется. И знаете… Я понятия не имею о том, кем по специальности был Кузнецов, но мне кажется, что у него медицинское образование.
– Почему? – спросила я.
Майя Владимировна посмотрела в окно.
– У него иногда бывают проблески сознания, он начинает говорить разумно. Как-то раз я зашла к нему, принесла кекс с цукатами, и дядя Коля оживился. Тут забегает Нина Львовна, терапевт, и с места в карьер: «Что с Котовой делать? Опять у нее насморк, кашель, настроение плохое». И вдруг Николай Петрович вступил в беседу: «Советую сделать анализ на витамин Д. Его нехватка пагубно влияет на иммунную систему, но избыток еще хуже, может совершенно разбалансировать организм». Мы онемели, а Кузнецов кекс есть продолжил. Или вот еще случай. У меня сильно болела голова, прямо раскалывалась, и я спустилась в сад. У нас прекрасный парк. Зимой там не погулять, но в теплое время года просто чудесно. Смотрю, дядя Коля в коляске у клумбы сидит, на цветы любуется. Я подошла, опустилась на скамеечку и спросила у него: «Правда, настроение повышается, когда на розы смотришь?» Разумного ответа не ожидала, но у меня правило: даже если пациент совсем не контактен, надо обращаться с ним, как с нормальным человеком, – здороваться, спрашивать о делах. И сотрудникам велю так же делать. В общем, я машинально про цветы сказала, и тут дядя Коля ответил: «У меня настроение хорошее, а вот у тебя голова болит. Да так, что у меня пальцы сводит и скрючивает. Наклонись-ка!» Это было так неожиданно, что я послушалась. Кузнецов положил мне на затылок свою ладонь, второй взял за лоб, и…
Майя Владимировна поежилась.
– Нет слов, чтобы описать мои ощущения. В левый глаз как будто воткнулась молния, безумно горячая, яркая. Она прокатилась внутри черепа и вылетела через правое ухо. В секунду. Я даже вскрикнуть не успела. Поднимаю голову – дядя Коля сидит, один кулак у него сжат, смотрит на меня изучающе. «Прошла боль?» – спрашивает. И только тогда я сообразила: мигрень-то испарилась! Кузнецов все без слов понял, засмеялся, пальцы разжал, дунул на них. «Все! Улетело! Приходи, если опять плохо станет. Но не должно. Да, больше никогда не заломит».
Майя Владимировна потерла ладонями виски.
– И на самом деле голова меня после того случая не беспокоит.
– Не верю в экстрасенсов, – поморщилась я.
– Аналогично, – кивнула Клюкина. – Но от мигрени я избавилась. Год назад одна из медсестер, Вера Рохлина, проговорилась, что многие девочки, если устанут на дежурстве, бегут к Николаю Петровичу. Возьмут его за руку и сидят минут пять. Все! Как Вера сказала: «Вштыривает не по-детски, лучше ста чашек кофе». Я всех этих девиц уволила. Во главе с Миленой, которая за Кузнецовым смотрела и девчонок к нему пускала. Когда наняла других, велела новой сиделке Алене: «Если кто-то из персонала попытается вступить в телесный контакт с дядей Колей, мне доложить незамедлительно». Но больше таких инцидентов не случалось.
