Фактор кролика - Антти Туомайнен
— Нет, будет.
— Нет. Вы…
— Да. Я. Менеджер.
— Вы знаете, Кристиан…
— Не хочу я ничего знать! — пылко воскликнул он. — Я хочу быть главным менеджером.
Мы немного посидели в тишине.
— У нас соглашение, — сказал Кристиан. Его голос понизился на октаву.
Я взглянул на кучи бумаг на столе, с которыми успел ознакомиться. У меня складывалось впечатление, что Юхани умер в чрезвычайно неподходящий момент. Он явно вляпался во что-то еще, кроме экономических неурядиц. Если Кристиан не солгал — а у меня не было причин в этом сомневаться, потому что он казался очень откровенным, — то какой-нибудь месяц назад Юхани попал в ситуацию, которая требовала, чтобы он свел свое присутствие в компании к нулю.
— Кристиан, — осторожно сказал я. — Давайте поговорим об этом позже.
Он вскочил со стула и протянул мне руку.
Я встал и пожал ее.
Кристиан воспользовался этим, чтобы потрясти мою — в буквальном смысле слова. Я чувствовал силу его хватки. Эта сила словно струилась у него из тела, и даже тектонические мышцы груди участвовали в завершении нашего разговора.
— Договорились, — сказал он.
Я открыл было рот, но в последний момент прикусил язык. После паузы я сказал:
— Вернемся к этому разговору позже.
Похоже, Кристиана это устроило. Он выпустил мою руку. Повернулся и шагнул к открытой двери. В дверном проеме он остановился, снова развернулся и вытянул руку. Сложил большой и указательный пальцы пистолетом и сделал попытку подмигнуть мне, но ему удалось лишь моргнуть обоими глазами.
— Клево, — сказал он.
7
Человек махал у меня перед лицом пачкой документов. «Ла-ла-ла-ла-ла!» — издевательски приговаривал он. Он пятился от меня, а я на него надвигался. Я попытался схватить бумаги, но руки у меня налились свинцом и почти не двигались. Человек продолжал меня дразнить. Я не мог разглядеть его лицо. Его части — рот, нос, щеки, лоб — беспрестанно менялись местами. Эти документы содержали нужную мне информацию; они объясняли, куда делись деньги. Наконец я заставил себя сделать рывок; нырнул и схватил…
Я проснулся за миг до того, как упал на пол. Но все-таки упал. Упал я на левый бок, врезавшись правым кулаком, которым тянулся за бумагами, в прикроватный коврик. Боль от падения наступила с легкой задержкой. Я уже вставал, пошатываясь, на ноги, когда понял, что ударился еще и головой. Удар пришелся на ламинат рядом с ковриком. Левая часть лба начала пульсировать. Я исхитрился встать и оценить ситуацию.
Часы на прикроватном столике кроваво-красными цифрами показывали время: 03:58.
Шум разбудил Шопенгауэра, который следил за мной с края кровати. Я ничего не сказал. Не хотел спорить насчет его ночных перекусов. Натянул халат и шерстяные носки. Прошел на кухню, выпил стакан воды и открыл дверь на балкон. Цементный пол холодил ноги, в воздухе веяло свежестью. Стояла абсолютная тишина.
Домой я приехал измотанный. Быстро поел — несколько холодных сосисок и кислое яблоко — и отправился спать. Мой первый день в Парке приключений оказал на меня такой же эффект, какой он оказывал на всех наших посетителей. Во всяком случае так сказала Лаура Хеланто. Когда весь день носишься по парку, вечером отключаешься моментально. Спорить с этим было бы бессмысленно — она сказала чистую правду.
Холод больше не казался мне неприятным. Лоб у меня по-прежнему пульсировал. Тупая боль постепенно утихала. В памяти всплывало многое из того, что я услышал от Лауры Хеланто. Как будто кто-то невидимый с регулярными промежутками кидал камень за камнем в неподвижный пруд ночи. Ее удивило, как скоро я прибыл в парк после смерти брата. Я не понимал, что тут такого. Она сказала, что мне нужно время, чтобы пережить утрату. Неужели я не намерен дать себе возможность предаться скорби? В этот момент разговора мы как раз подошли к сломанному Банановому зеркалу, но тут случилось нечто непредвиденное, и ответить ей я не успел. Но сейчас, как и в любой другой день, я разговаривал с людьми, которых здесь не было.
Я мысленно ответил ей, что не вижу, как эта ситуация изменится к лучшему, если я буду сидеть на диване, размышляя о будущем и природе смерти, тем более, что мои размышления никоим образом не могли повлиять на состояние дел в Парке.
С похоронами все было улажено. Адвокат сказал, что он все организовал в соответствии с инструкциями, полученными от Юхани. Я выберу гроб, который в надлежащее время отправится в печь крематория. После этого мне сообщат, когда можно будет захоронить урну с прахом. Никакой церемонии прощания не предусмотрено. Никаких приглашенных. Никому не захочется жевать сухие фрикадельки с теплым картофельным салатом и лежалые булочки с корицей, доставленные кейтеринговой компанией. Никому не захочется слушать священника, восхваляющего покойного, которого он в жизни не видел и о существовании которого только что узнал. Я предположил, что мне сообщат, где закопать урну, а также скажут, где взять веревку — чтобы опустить урну в могилу, а затем последовать за Юхани в объятия земли. Но больше меня волновал другой вопрос: какое время считается достаточным, чтобы пережить такую утрату?
Юхани был моим братом.
В детстве мы не ведали никакой стабильности.
Наши родители по очереди теряли контроль над различными аспектами обычной жизни. Выражение «из огня да в полымя» является для их описания идеальным. Когда они обуздывали, хотя бы временно, свою богемную привычку к алкоголю, не проходило и недели, чтобы они не начали накупать ненужные вещи, которые не могли себе позволить. Когда ситуация достигала почти катастрофического уровня, они ухитрялись притушить свою страсть к барахлу, переезжали и начинали все с нуля в вонючей коммуне, возглавляемой бородатым мужчиной в слишком коротком для него шерстяном свитере, который — это было очевидно даже ребенку — спал со всеми женщинами в доме. Когда наш импульсивный отец узнал правду, мы снова переехали, и в виде мести Мистеру Утопия направились прямиком в мир капитализма. Родители занялись торговлей пластиковой посудой, пока наша слишком дорогая съемная квартира не оказалась доверху заполнена одноразовыми тарелками и контейнерами всех форм и размеров; чтобы за них расплатиться, они решили открыть кукольный театр. Даже в тринадцать лет я понимал, к чему это приведет. К очередной катастрофе.
И так далее.
Ничто никогда не имело никакого смысла.
В юности я поклялся, что моя жизнь будет основана на признании
