Рубен Таросян - Презент для незнакомки
— Я обо всём договорился. — Он доверительно положил руку мне на плечо. — Строительством и архитектурой займусь я, ты же займешься кадрами. Кадры решают всё, — Минуту помолчав, он добавил, — Сразу!
* * *Вопрос: «Было или не было?» — неотъемлемый атрибут любых воспоминаний. Память фиксирует факты, а ощущения истинности уходят бесследно. Однако иногда мы не желаем верить ощущениям, словно происходившее касалось не нас, а кого-либо другого. Конечно, мы ни в чем не сомневаемся, когда лежим на пляже, ничего не чувствуя кроме теплых солнечных лучей. Но как можно поверить в то, что прекрасный летний день я провел в душном офисе, где, как напыщенный индюк, не мог повернуть голову из-за накрахмаленного воротника, перетянутого галстуком, отчего был вынужден сосредоточенно смотреть в одну точку, но вокруг не было ничего, что хотелось бы рассматривать. Вместо привычных ярких летних красок меня окружал чёрно-белый, а то и совсем серый мир, ограниченный стенами с белыми пупырчатыми обоями. Привычное голубое небо заменял шершавый подвесной потолок, цвет которого почти не отличался от расстеленного серого полового ковролина и обивки стульев и кресел. Столы и шкафы ламинированные пластиком под мореный дуб также не вносили цветового разнообразия. Сквозь немытые сероватые оконные стёкла виднелись серые глыбы гранитной набережной и серые воды Москвы-реки, с достоинством и солидностью несущие большую чёрную баржу. Чинное и величавое движение баржи напомнило о необходимости и мне самому вести себя достойно и солидно. Но я не знал, как это сделать. Изменив своей привычке вечно опаздывать или прибегать в последние минуты, я впервые в жизни пришел за полчаса до начала. Отлично зная как надо извиняться за опоздание или радостно приветствовать собравшихся: «А вот и я!» — я совершенно не представлял, чем заполнить это время. Ведь время иногда подобно болезни — остается только ждать, когда оно закончится. И какие же близкие понятия «коротать время» и «скрашивать время»! Если времени дано иметь окраску, то в те минуты оно было в тон интерьеру мимикрически серым. И конечно было бесполезно его скрашивать, а только коротать с помощью серенькой газетки, в которой Юсов поместил объявление о приеме на высокооплачиваемую работу офицеров запаса. Остальные заметки и статьи был столь же серые. Закончив чтение, я, конечно, выбросил из головы сожаление о бездарно проведенных тридцати минутах, поскольку знал, что от причитаний о бездарно проведенном времени один шаг до идеи о бессмысленности человеческой жизни. А там недалеко и до самоубийства, которое, по-моему, требует либо более веских причин, либо более достойного, чем я, субъекта.
Дверь распахнулась. С криком: «Ветераны без очереди!», ко мне ворвались человек пять-шесть в потертых пиджаках с орденскими планами, представившись боевыми друзьями неразлучными со времен Финской кампании. С детства приученный уважать стариков я не смог прямо, без обиняков сказать, что они не подходят для нашего предприятия, поэтому начал говорить о том, что именно такие проверенные и надежные кадры должны составлять костяк, что теперь им уже не придется в сорокаградусный мороз бегать в суконных буденовках и шинелях, что без их опыта мы не сможем организовать учебные лагеря ни на острове Врангеля, ни на земле Франца Иосифа. Далее я кратко пересказал только что прочитанную статью об утрате военного контроля над Арктикой и о геостратегическом значении Северного морского пути. После я попросил их указать объёмы грудной клетки и талии для подбора утепленных бронежилетов и подняться на другой этаж, где внести по полторы тысячи долларов задатка за обмундирование, оружие и текущий, подотчетный расход патронов. Никакой кассы там конечно не было, но, как я и предполагал, пенсионеры, отказавшись вносить задаток, не заставили себя выпроваживать.
Среди множества посетителей, искавших высокооплачиваемую работу, я выбирал только бывших кадровых офицеров. А таких оказалось совсем немного. Наверное, военные и так неплохо устраивались без газетных объявлений. Первый кадровый офицер запаса запомнился по внушительным размерам живота, который не помешал продемонстрировать остатки строевой выправки. Это был майор, лучшие годы жизни которого пришлись на период расквартирования нашей армии в восточной Европе. Беседа с ним выявила неизгладимые следы европейской культуры, наиболее яркими из которых были трепетное отношение к тёмному пиву и склонность называть водку шнапсом. Второй кадровый офицер предъявил визитную карточку, сохранившуюся у него с последнего места службы. Он был военно-морским атташе одной горной республики. Его внешность мне совершенно не запомнилась. Наверное, в ней не было ничего достопримечательного, кроме обилия значков об окончании военных академий. Но с мельчайшими подробностями в моей голове «сфотографировалась» его визитная карточка. Ими трудно удивить в эпоху компьютерной графики и ламинирования. На его карточке была совершенно необычная рамка в виде гирлянды экзотических зверей и птиц, разместившихся среди разнообразного оружия. Львы вооруженные огромными мечами соседствовали с орлами, взлетавшими с палубы авианосца, боевые слоны несли на спинах зенитные комплексы, питоны обвивали ракеты и даже попугай, взирающий на небо из-за пулемётного щитка, выглядел воинственно и грозно. Не все животные поддались идентификации, например, крылатый крокодил с кулаком на конце хвоста. Непонятными остались и многие технические новинки: гигантский арбалет на танковом шасси, алебарда с пропеллером и авиационные бомбы, растущие на пальмах.
Вскоре, утомившись однообразием задаваемых посетителями вопросов, я ненадолго обрадовался, когда очередной вошедший протянул заполненную анкету с занятной опечаткой. В вопросе: «Какими иностранными языками владеете?» — было пропущено слово «иностранными», что позволило соискателю искренне написать: «русским». Но строчкой ниже он подчеркнул стандартный ответ: «читаю со словарем». На мой вопрос: «А на каком языке словарь?», — он ответил с явным недоумением: «На русском». После чего недоумение перешло ко мне, в котором я и пребывал до момента внезапного озарения. Мысль о том, что все они были дураками и ничтожествами, имела под собой основание. Причем это основание находилось не в них, а во мне. Потому что зависимость одних от других — вечная основа неравенства. Итак, я имел законное право, развалившись в кресле, вопреки законам физики высокомерно смотреть снизу вверх на входивших, и довольно быстро привык к тому, что мне оказывают уважение, о котором я ещё вчера и не мечтал. Поэтому я на миг растерялся, когда вошедшая женщина смотрела на меня не подобострастно, как все до неё, а наоборот, подчёркивая презрительную кичливость, вложенную в кривую ухмылку. Словно когда-то в какой-то другой жизни, в каком-то другом мире, где нежно шуршали морские волны, где ласкала прохлада раскидистых пальм, я уже пытался за ней ухаживать, но в ответ получил надменный отказ. Не сомневаясь в подлинности подобных «воспоминаний», я чувствовал, как конгломерат духоты пыльного офиса, комплекса неполноценности, летнего зноя и удушающего эффекта накрахмаленного воротника вытеснил всё многообразие бытия и что единственный выход из этого чуждого и враждебного мне мира открывался через обладание этой женщиной. Словно именно она была способна перенести меня в край тропической экзотики, и только близость с ней могла стереть всю сумму обид и неудач прожитых лет.
Сосредоточенно разглядывая стройную фигуру в мини-юбке, я поднялся с кресла. Мысль о том, что она может отказать мне, не возникала и единственным, что беспокоило в тот момент была неприспособленность офисной мебели. Наверное, дизайнерам специально приплачивали за невозможность использования их шедевров в непроизводственных целях. Иначе для чего же нужно было снабжать их подлокотниками, впивавшимися в тело при малейшем непозволительном клерку движении. К тому же неустойчивость кресел и столов исключали возможность характеризовать секс как занятие безопасное.
— Где Вы служили раньше? — Я спросил, полагая, что фантазия и сообразительность женщин в вопросах выбора поз выше, и оттого решил отдать ей инициативу.
— Радисткой в морской пехоте, — она протянула мне офицерскую книжку и замолчала.
На мгновенье я задумался, растерявшись от её нежелания взять на себя инициативу даже в разговоре. Положив на стол документы и, продолжая рассматривать её фигуру, я спросил:
— Надеюсь, со времени службы Вы не утратили необходимые навыки?
Её лицо ещё более страстно перекосилось. Руками она провела по своей груди, затем по животу и бедрам, а потом резко задрала юбку.
— Ки-ия! — услышал я, получив удар ногой точно в живот.
Согнувшись, я пытался восстановить дыхание. Но мой организм разучился извлекать кислород из окружающего воздуха и работающие в предельном режиме мозги сообщили мне, что она психически ненормальная, как и все каратисты. Но мне хотелось в это верить и, полагая, что во время следующей нашей встречи всё пойдет по-другому, я сказал:
