Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана
— И что, ты при этом ничего не заметила?
— Ну а что тут такого особенного? Допустим, они пришли и стали спрашивать, нельзя ли подстричь и причесать собачку, и сперли ключи, а потом вернулись договориться назначить день и час и вернули ключи… Это ведь возможно, разве нет?
— Ты что же, оставляешь сумочку на самом видном месте?
— Нет, обычно нет, но кто знает? Ладно, какая, черт возьми, разница? Мы же не запираем конюшни после того, как воры увели лошадей. Мы проверяем замки, посыпаем дверную ручку порошком, чтобы снять отпечатки пальцев… — Она нахмурилась. — Послушай, Берн, а может, так и надо было сделать?
— Что сделать? Снять отпечатки? Да даже если б они там были и их удалось бы снять, что нам от этого толку? Мы ведь не полиция, Кэролайн.
— А почему бы тебе не попросить Рея Кирчмана проверить эти отпечатки?
— Даже если б он и согласился по доброте душевной, все равно совершенно невозможно провести сверку по одному отпечатку, разве только в том случае, когда на примете у тебя уже имеется подозреваемый. И потом, нужен целый набор отпечатков, а нам вряд ли удалось бы их снять, если этот тип, кто бы он там ни был, вообще оставил отпечатки, а ведь это вовсе не обязательно. И этого типа надо прежде поймать и взять у него отпечатки в полиции, чтобы проверить, действительно ли они принадлежат ему, и к тому же…
— Ладно, забудь, что я говорила. Тогда знаешь что? Давай-ка… о, черт! — сказала она и встала, чтобы подойти к телефону. — Алло? Алло? Так… Погодите, не вешайте трубку, сейчас я… О, дьявол, они уже отключились!
— Кто?
— Нацисты. Велели заглянуть в почтовый ящик. Я ведь уже смотрела, помнишь? И там был только счет, и уже одного этого достаточно, чтобы испортить настроение на весь день. А в щелку двери, ну, что в «Пудл Фэктори», забросили только каталог расчесок и щеток для тримминга и еще какой-то опросник из организации по борьбе с жестоким обращением с животными, вот и все. Но ведь второй доставки сегодня вроде бы уже не будет?
— Может, они просто бросили что-то в почтовый ящик, не прибегая к услугам почты? Послушай, Кэролайн, я знаю, это тоже противозаконно, но кажется, мы имеем дело с людьми, которым на все законы просто наплевать.
Она окинула меня многозначительным взглядом и вышла. А затем вернулась с маленьким конвертом в руке. Он был сложен пополам в длину. Кэролайн развернула его.
— Ни имени, — сказала она, — ни марки.
— И разумеется, никакого обратного адреса, и ничего удивительного в том нет, верно? Так почему бы тебе его не открыть?
Поднеся конверт к свету, Кэролайн, щурясь, разглядывала его.
— Пустой, — заявила она.
— Но ты все-таки открой и проверь.
— Ну хорошо, но какой смысл? И вообще, какой смысл совать пустой конверт в почтовый ящик? Это что, действительно противозаконно?
— Да, только этих типов вряд ли удастся привлечь к ответственности. Что случилось?
— Смотри!
— Волосы… — сказал я и взял один волосок. — Но почему в…
— О, Господи, Берни! Ну, разве ты не видишь, что это такое? — Она схватила меня за руки и испуганно уставилась прямо в глаза. — Это же кошачьи бакенбарды… — пробормотала она.
— Ну, тогда у него, видимо, была еще пижама и курительная трубка. Извини, не обижайся. Нечаянно вырвалось. Но к чему им было это посылать?
— Чтоб убедить нас в серьезности своих намерений.
— Что ж, я убежден. Хотя убедился в этом еще раньше, когда узнал, что им удалось выкрасть кота из запертой квартиры. Нет, они окончательно сбесились! Это ж надо, отрезать у кота бакенбарды!
— Тем самым они хотят показать, что он действительно у них.
Я пожал плечами.
— Ну, не знаю. Мало ли чьи это бакенбарды. Может, от другого кота. Они все похожи друг на друга. Так что не обязательно это Арчи… О, Господи Исусе!
— Что такое?
— Мы не можем выкрасть Мондриана из галереи Хьюлетта.
— Знаю.
— Но я знаю, где имеется Мондриан, которого я вполне могу увести.
— Где? В Музее современного искусства? Там вроде бы была парочка Мондрианов. И еще несколько картин, если я не ошибаюсь, в Музее Гуггенхайма, да?
— Я знаю одну картину в частной коллекции.
— Но ведь и в Хьюлетт они тоже вроде бы были в частной коллекции. А потом стали общественным достоянием и останутся им до тех пор, пока не окажутся у нас в руках, и…
— Забудь про нее. Я говорю про другую, которая до сих пор находится в частной коллекции. И видел я ее не далее как вчера ночью.
Она вскинула на меня глаза.
— Мне известно, что тебя вчера вечером дома не было, вот и все.
— Правильно.
— И ты не сказал мне, чем занимался.
— Думаю, что догадаться не так уж сложно. Но у меня имелся повод, законное, так сказать, основание войти в этот строго охраняемый дом. Я должен был оценить частную библиотеку одного человека. Одного очень милого человека по фамилии Ондердонк. Он заплатил мне двести долларов только за то, что я сказал, сколько стоят его книги.
— И много они стоят?
— Ничего по сравнению с тем, что висело у него на стене. Там вообще много чего висело, в том числе картина Мондриана.
— Похожая на ту, что мы видели в музее Хьюлетта?
— Кто ее знает… Она была примерно тех же размеров и формата, да и цвета, помнится, те же. Но на взгляд эксперта они могут отличаться, как небо и земля. Вся суть в том, смогу ли я пробраться туда и взять этого Мондриана…
— Но они же поймут, что это не та картина! Ведь та так и останется висеть в галерее.
— Да, но вряд ли они станут возражать против этой. Если мы предложим им подлинного Мондриана примерно той же стоимости, в четверть миллиона долларов, они на том и успокоятся.
— А что, та тоже стоит такую же уйму денег?
— Понятия не имею. Спрос на предметы искусства сейчас несколько упал, а вот подробности мне неизвестны. Ну неужели ты считаешь, они не клюнут, если мы предложим им настоящего Мондриана в обмен на какого-то кота? Да они будут полными кретинами, если откажутся.
— Мы и без того знаем, что они кретины.
— Мало того что кретины. Круглые дураки! Однако не настолько дураки, чтоб прикончить ни в чем не повинного кота… — Я схватил телефонную книгу, нашел номер Ондердонка и набрал его. Гудок прогудел двенадцать раз, но никто не ответил. — Нет дома, — сказал я. — Ладно, будем надеяться, вышел он не надолго.
— А что ты собираешься делать, Берн?
— Пойду домой, — ответил я. — Переоденусь, набью карманы разным подручным инструментом…
— Воровским инструментом.
— А потом отправлюсь в «Шарлемань». Причем лучше всего попасть туда до четырех, иначе кто-нибудь непременно узнает меня, привратник, консьерж или лифтер. А может, и не узнают. Вчера я был в костюме, сегодня оденусь попроще. Но все равно, лучше успеть туда до четырех.
— А как ты собираешься проникнуть в дом, а, Берн? Я так поняла, эта крепость охраняется еще покруче, чем Форт-Нокс.[12]
— Там видно будет, — ответил я. — И потом, я ведь не говорил тебе, что это будет просто.
И я поспешил домой, где переоделся в китайские хлопковые брюки и рубашку с короткими рукавами, которую можно было бы принять за изделие фирмы «Лакост», если бы вышитый на груди знак представлял собой рептилию,[13] а не птичку в полете. По всей видимости, это должно было быть изображение ласточки, перелетающей в теплые края и догоняющей таким образом лето, поскольку фирма называлась «Своллоутейл».[14] Но в моду ее изделия так и не вошли, и я догадываюсь почему.
Этот свой наряд я дополнил потрепанными кедами, разложил воровские инструменты по карманам — атташе-кейс не соответствовал образу, который я для себя выбрал.
Снова набрал номер Ондердонка и долго прижимал трубку к уху. И снова никто не ответил. Нашел в книжке другой номер, набрал его — и тоже безрезультатно. Попробовал позвонить по третьему, и где-то на середине четвертого гудка трубку сняла женщина. Я осведомился, дома ли мистер Ходпеппер, на что она ответила, что я ошибся номером. Но это она так думала.
На углу Семьдесят второй я заскочил в цветочный магазин и набрал там букет на четыре доллара девяносто восемь центов. И удивился, как неоднократно удивлялся и раньше, что цветы за многие годы подорожали совсем не намного, что они остались в числе тех немногих вещей, которые стоят своих денег.
Затем я попросил у продавца конверт и пустую карточку, написал на конверте «Леоне Тримейн», а на карточке — «С любовью, Дональд Браун» (я уже подумывал написать «Говард Ходпеппер», но здравый смысл восторжествовал, время от времени со мной такое случалось), затем заплатил за цветы, прикрепил конверт с карточкой к оберточной бумаге, вышел на улицу и поймал такси.
Водитель высадил меня на Мэдисон Авеню, за утлом, не доезжая одного квартала до «Шарлеманя». Ребята, доставляющие цветы из магазина, вряд ли станут разъезжать на такси. Я подошел к центральному входу в здание и, игнорируя привратника, направился прямо к консьержу.
