Людмила Милевская - Цветущий бизнес
В тот же миг Тата дивным образом вырвалась из-под взгляда своего лысого и налегла на еду. Мне лишь оставалось дивиться как ее тонкой талии удается сосуществовать с таким сумасшедшим аппетитом.
Минут десять стояло молчание. Не знаю, что мешало трещать Тате, но мне мешала не только вкусная пища. У меня были мысли. Две основные: чертов дом и герани; и множество посторонних. Посторонние мысли были чисто философского плана: о жизни вообще и светской жизни в частности.
“Вот сижу в приличном месте, — думала я, тщательно прожевывая телячьи почки, — “Клуб три кота”, вокруг достойнейшие люди и павлины, в каминах потрескивают дрова, и Макс бросает на нас любезные взгляды, напротив фонтаны и лысый со своим черноморским побережьем, а почему-то не покидает мысль, что нахожусь я в самой настоящей “малине”.”
— Ночью здесь можно посмотреть стриптиз, — словно подслушав мои мысли, выдала сообщение Тата. — Есть и мужской. Мальчики, — она сладострастно причмокнула губами, — пальчики оближешь.
— Ты их что, ешь? — спросила я.
— Скажешь тоже, — рассмеялась Тата. — Хотя некоторые такие милашки, что так и хочется откусить кусочек. Кстати, есть и еще кое-какие развлечения, — Тата заговорщически подмигнула, а я подумала: “Ну точно “малина”.”
Стало скучно, захотелось продавать герани, но в обществе Таты об этом не могло быть и речи.
— Слушай, а как ты сюда попала? — внезапно заинтересовалась она.
— Приехала с Ивановой. Помнишь, толстенькая такая кубышка, пионервожатой у нас была.
— Помню, помню, жутко культурная и писклявая, — рассмеялась Тата.
— Да, теперь она худая. Пьет, басит и матерится. … Как сапожник.
Тата взгрустнула.
— Да-а, что жизнь с людьми делает. Чем она теперь занимается? Кажется Иванова поступала в медицинский?
— Теперь она хирург, профессор. Приехала в Ростов делиться опытом с местными светилами. Если понадобится что-нибудь отрезать, обращайся.
— Да-а, помнится, она меня любила.
— Еще бы, ты была паинька: носила косу, очки, училась на пятерки, не прогуливала и выполняла все ее дурацкие поручения. Это я на концерте заблеяла козлом и сбила со слуха весь хор, и из пионерского знамени состряпала мини-юбку.
Тату передернуло.
“Она до сих пор без ужаса не может вспоминать мои проделки,” — отметила я, с прежним удивлением глядя на ее шляпу.
— Соня, знаешь, часто бываю в Москве, но прежняя жизнь — куда-то мимо. Муж купил мне в Москве прекрасную квартиру, но я свою мать и из старой перетащила сюда, а там хоть и бываю, но новые знакомства, новые друзья…
— Зачем? Когда и прежние еще живы…
— Да, я, конечно, неправа, но жизнь как-то закрутила: вышла замуж, уехала в Германию (первый муж был военным), там познакомилась с Мазиком (это мой теперешний), вышла за него и вот, живу не тужу. Он карьерист, конечно, и стяжатель, но меня не напрягает — делаю, что хочу. Денег море. Все мне кланяются. А в общем-то, Соня, знаешь, — скучно. Детей у меня нет, вот это жалко. Мазик завел себе зазнобу. Говорят она ему сына состряпала, вот жду когда меня бросит, моложусь, верчу хвостом, а на душе тоска смертная.
Мне стало стыдно за свое благополучие. Как живу? Даже пожаловаться не на что, хорошую беседу поддержать нечем. Рассказать что ли о доме? Нет, это из другой оперы.
— Пробовала работать — лень, — продолжала плакаться Тата. — Да толком и не умею ничего. Тошнит от собственной бездарности, а ведь когда-то была круглой отличницей. Мать меня надломила. Талдычила с утра до ночи: “Учись-учись, учись-учись!” Вот я и переучилась. Делала вид, что хочу стать инженером, а сама только и мечтала как бы выскочить замуж и… подальше от матери.
— А у меня нет матери, — грустно сказала я. — Я бы от нее никуда не уехала.
Тата душевно посмотрела на меня, вздохнула, продолжила:
— Хорошо, что тебя встретила. Знаешь, это судьба. Ты всегда меня удивляла. Ах, как я тебе завидовала, смелости твоей, независимости, но больше всего тому, что есть у тебя такая бабушка. Ах, что за женщина Анна Адамовна! Я до сих пор ей подражаю, трубку курю и дома ношу длинное платье с меховым воротником. Сижу перед камином, закинув ногу на ногу, дымлю трубкой и слушаю Баха. Муж зовет меня дурой. Ах, Анну Адамовну никто бы не посмел назвать дурой, хотя делала она то же. Ах, ах, ах, сколько было в ней шику! Кстати, как она?
— Бабуля умерла. Я теперь круглая сирота.
Тата всплеснула руками, на глазах ее проступили слезы, и я увидела, что это прежняя скромница-Тата, затурканная матерью отличница, не знающая что делать со своими пятерками и похвальными грамотами. Мне стало ее жалко, захотелось приласкать, успокоить, и я сказала:
— Бабуля умерла красиво: посредине праздника с пирожным во рту, окруженная поклонниками, подарками и любовью.
— Я ей завидую! — просветленно воскликнула Тата. — Ах, как я ей завидую! А мы! Что же мы, что же?! Ах, Соня! Тошно… Тошно… Как тошно! Хочу напиться! Давай напьемся?
Я мигом вспомнила Моргуна и, коченея, поспешно вскрикнула:
— Не сегодня, у меня дела.
Тата тут же сменила истерику на деловитость.
— Какие дела? — спросила она с похвальной трезвостью. — Могу помочь?
Радости моей не было предела.
— Можешь! Можешь, если захочешь!
— Конечно захочу. Говори, что делать.
— Надо найти один дом, дачу, — и я подробно описала все приметы.
Тата задумалась.
— Это за городом? — после короткой паузы спросила она.
— Да, причем, могу точно сказать откуда выехала, но как попала туда — убей не помню.
— Пьяная что ли была?
— Нет, просто ехала без всякой цели и случайно забрела на ту улицу, а теперь весь город исколесила, а найти это место не могу.
— А зачем тебе тот дом?
Вопрос Таты поставил меня в тупик. Надо признаться, совсем к нему не была готова. Пришлось срочно изобретать версию.
— Захотела пить, зашла в первый попавшийся дом и забыла там сумочку с документами, — объяснила я, внутренне гадая не слишком ли глупо придумано.
Но Тата подошла к моей версии со всей серьезностью.
— Деньги в сумочке были? — деловито спросила она.
— Нет, только документы.
— Тогда есть надежда. Значит так: даем объявление в газету, обещаем крупное вознаграждение и ждем. Устраивает?
— Совсем не устраивает, — ужаснулась я. — Вдруг хозяин дома не читает объявлений? И потом… — я замялась, краснея и тупя взор. — …Мне хотелось бы видеть хозяина живьем.
Тата обрадовалась.
— Симпатичный?
— Более чем.
— Ну-у, так бы сразу и сказала. Будем искать. Прямо сейчас. Где, говоришь, живет эта портниха?
Я подробно объяснила, и мы отправились на поиски.
Глава 7
От ворот портнихи очень скоро выехали мы на злополучную трассу.
— Места знакомые, — отметила Тата.
— До боли, — простонала я. — Могу уже предсказывать что идет за чем. Вот сейчас будет ресторанчик “У Миши”. А дальше…
Тата нетерпеливо перебила.
— Раз изучила этот район трассы, так нечего здесь и делать, — тоном не терпящим возражений сказала она. — Поедем в обратную сторону и так метр за метром прочешем окраины Ростова.
— Но я не ездила в обратную сторону.
— Ты заблудилась и знать не можешь куда ездила, а куда нет. Слушай меня. Мы найдем твоего хозяина, — Тата подмигнула.
— Хозяина дома, — степенно поправила я, давая понять, что не люблю таких шуток.
До наступления темноты мы колесили по окраинам, но ничего похожего не нашли. Дальнейшие поиски были бессмысленны; мы решили перенести их на следующий день.
— Не расстраивайся, — успокоила меня Тата, — найдем, обязательно найдем. Вот завтра утром встретимся и все будет тип-топ.
На этом мы и расстались. Тата пересела в свой “Бентли”, который принимал пассивное участие в поисках, и помчалась развлекаться, а я отправилась к Катерине на дачу.
Вспомнив на полпути, что не продала ни одной герани, я устыдилась и решила схитрить. Подъехала к автобусной остановке, выставила несколько горшков на скамейку и с чувством выполненного долга поехала прямо к Масючке. Там я отчиталась о проделанной работе и выложила из своего кошелька необходимую сумму. Масючка пришла в восторг, расцеловала меня, побежала в оранжерею и вынесла новые горшки взамен якобы проданных. С незаметным вздохом я погрузила их в багажник.
У Катерины мне пришлось еще раз отчитаться о проделанной за день работе. На этот раз перед Ивановой, явившейся из своего мединститута подозрительно рано. Она внимательно выслушала меня и спокойно сказала:
— Не верю.
Моя душа ушла в пятки. Бог знает почему, но я иногда трушу перед этой занудой.
— Чему не веришь? — осторожно поинтересовалась я, не собираясь сдаваться.
— Ни одному твоему слову.
— Но почему?
— Потому что цветы ты выбросила.
— А деньги?
— А деньги Масючке отдала свои.
Я, вдруг, поняла, почему трушу перед Ивановой: она слишком хорошо меня знает. Естественно, я и торговля — несовместимы. Но не могу же я позволить Ивановой торжествовать.
