Елена Логунова - Принц в неглиже
— Киловатт! — шепотом рявкнула я. — Ай вонт ту сейв ю,[2] андестенд? Ю ар дог, крейзи, квикли! Дог!
На физиономии Монте отразилось понимание. Андестенд ведь, понимает, когда хочет, гад! В смысле, гав…
— Гау? — с отчетливым англо-американским прононсом негромко взлаял он.
— Гав, — поправила я: сказались пять лет педагогического стажа.
— Гау!
— Гау ду ю ду, — пробормотала я в сторону, как ругательство. — Давай же, пошел, комон! Пока не пришел ОМОН…
Умница Монтик медленно и неуверенно сполз с лавочки и встал на четвереньки. Томка забил хвостом, поднялся на ноги и лизнул нового собрата в ухо.
— Тяв-тяв! — невыразимо игриво вымолвила Ирка, поворачиваясь к Монте полубоком.
— Фу, Ирка, это пошло! — прошептала я.
— Заткнись, — сказала Ирка. — Значит, так, кобели и… гм… дамы! Слушай мою команду: сначала бегом, потом барьер, потом снова бегом, а там разберемся!
И мы всей стаей ринулись в обратном направлении. Том стену перемахнул, Монтик перебрался, ловко подтянувшись, меня снова подбросила Ирка. Чтобы вытащить ее саму, я, не слезая с гребня, опустила за стену стремянку, которую затем пришлось вытягивать. Возня с лестницей поглотила все мое внимание, и от общей суеты остались фрагментарные воспоминания: как Ирка скручивала в тугой комок резиновую бабу, заталкивая ее в сумку с неиспользованными афишами; как я волокла за угол к машине все ту же растопыривающуюся на ходу стремянку, между створками которой все время вклинивался Томка; как Ирка на пути к автомобилю с сумарем в руках пару раз немотивированно шлепалась на четвереньки — видно, успела привыкнуть.
Монте в этой кутерьме мы выпустили из виду — на три-четыре минуты, не больше, но этого оказалось достаточно. Когда, ревя мотором, наш четырехколесный друг вырвался из-за угла на оперативный простор, Монтика, оставленного под стеной, на месте не было.
— Сперли мужика, — со злостью проговорила Ирка. — Вот блин! Так я и знала!
— Может, сам ушел?
— От меня еще никто не уходил! — зловеще сказала Ирка.
— Тогда будем искать, — примирительно заметила я.
Затолкав собаку на заднее сиденье и привычно прикрутив поводок к раме переднего кресла, я выпрямилась, оглядела окрестности и решила:
— Я направо, ты налево. Посмотрим в переулках, думаю, далеко он уйти не мог. Бегом!
На беглый осмотр местности вблизи психиатрички ушло какое-то время. Когда я вернулась к машине, Ирка уже была там. Заглядывая на заднее сиденье, она что-то бормотала. Подойдя поближе, я услышала:
— Тю-тю-тю, хорошая собачка!
Беседовала она не с Томкой: рядом с моим псом устроилась еще одна, совершенно незнакомая овчарка.
— Откуда собачка? — едва отдышавшись, спросила я.
— Из лесу, вестимо! В смысле из психушки!
— Да ну?!
— Ну да! Упала со стены и прямиком к нам в машину!
Это мне не понравилось: я боялась погони.
— Выгони ее из машины. Это наверняка служебная собака, милицейская. Что-то морда ее мне знакома, не иначе попадалась в какой-нибудь оперативной съемке.
— Она не уходит!
— Тогда закрой дверцу, а сама садись вперед! Быстро!
Оскальзываясь на листве, облетевшей с кленов за стеной, мы с Иркой разбежались по разные стороны автомобиля, заняли свободные от четвероногих сиденья и поспешно покинули место своего неудавшегося преступления.
Полковник Лапокосов смотрел на унылый скверик с сырой опавшей листвой в окно приемного покоя. На влажных лавочках, покрытых несколькими слоями слезающей краски, сидели пасмурные личности идиотской наружности. Наружность не обманывала: личности действительно были идиотами, олигофренами, имбецилами и прочими дебилами в законе — то есть согласно диагнозу. Неофициально статус почетного идиота полковник Лапокосов именно в эти минуты самокритично присваивал себе. Секретного агента Шило, внедренного в окружение подозреваемого в антиправительственном заговоре мелкого провинциального дельца по кличке Беримор, сначала потерял из виду, а потом своевременно не нашел именно он. За что и казнил сейчас себя и других. Полковник опоздал всего на четверть часа, но за это время Сидоров опять умудрился развернуть бурную деятельность.
— Показания очевидцев расходятся, — деликатно кашлянув, сказал лейтенант Филимонов. — Один из пяти свидетелей заявил, что пропавший был похищен инопланетянами киноидной расы, двое клянутся, что он оказался волком-оборотнем, четвертый очевидец конкретно ничего не сказал, потому что с тех самых пор повторяет одну только фразу: «Аки пес смердячий».
— А пятый? — Лапокосов неприязненным взглядом сверлил румяного лейтенанта в лазоревом халате.
— Пятый взялся показать, где прячется пропавший.
— И? — Полковник подался вперед.
— Привел меня в библиотеку. — Лейтенант вынул из кармана иллюстрированное издание «Маугли».
— Идиоты, — злобно бросил Лапокосов.
— Что с них возьмешь, — поддакнул капитан Сидоров.
Полковник с трудом сдержался.
— Следы?
— По траве явно волокли тело. Собака тоже была — крупная, возможно, овчарка. А вообще эти чертовы психи метались, как ненормальные, и так там натоптали…
— Мы нашу собаку по следу пустили, Карменситу, — оживленно сообщил капитан Сидоров. — Это же не сука, а Шерлок Холмс в юбке! То есть в ошейнике…
— И?
Сидоров пожал плечами:
— Взяла след, рванула через парк и как сиганула на стену— у кинолога руки разжались, поводок выпал… Карменситу до сих пор ищем…
Лапокосов зажмурился. Он, только он один, был посвящен очень важными людьми в подробности темной истории с пропавшим компроматом. Организация и проведение тайной операции по обнаружению и максимально деликатному изъятию «информационной бомбы» были возложены первыми лицами лично на него. Если агент Шило не выйдет на связь сам…
— Вы мне эту суку найдите, — жестко приказал полковник, имея в виду пропавшего. — Живым найдите, слышите?
— Так точно, — сказал капитан Сидоров. — Да вы, товарищ полковник, не сомневайтесь — наши ребята за Карменситу и сами переживают. Любят ее, тварь такую…
Полковник Лапокосов поперхнулся, вытаращился на капитана, потом крепко зажмурился, глубоко вздохнул и мысленно досчитал до десяти. Сидоров и Филимонов напряглись. Полковник открыл глаза и матерно заорал — так громко, что с клена под окном враз облетели последние листья.
— Жрет, сволочь, — умиленно пробормотал Вася Бурундук, глядя на Сержа, поглощающего сложный салат.
Салат состоял из крабовых палочек, консервированной кукурузы, свежих огурцов, риса и майонеза, на вид он являл собой густую разноцветную массу и ассоциативно назывался «Морская болезнь». Псевдоаристократ Беримор уважал салат за дороговизну компонентов и пикантный вкус, ничуть не напоминающий макароны по-флотски, набившие оскомину во времена его малообеспеченного детства. Экономка, хозяйничающая в трехэтажном Бериморовом особняке, не стремилась разнообразить гастрономические пристрастия хозяина, в результате чего дежурный ужин Сергея Петровича на данный момент состоял из «Морской болезни» и пива. И то и другое в объемистой таре помещалось в холодильнике, пока Бурундук, исполняющий обязанности «прислуги-за-все», сервировал стол. Сервировка в стиле примитивизма-авангардизма объединяла в едином порыве крахмальную скатерть с кружевной оторочкой, севрский фарфор, серебряные вилки, трехлитровую эмалированную кастрюлю с салатом и пластиковые бутыли с пивом «Очаковское специальное». Кастрюлю Бурундук водрузил посередине стола — на равном расстоянии от Беримора и Сержа. Ни тот, ни другой до емкости дотянуться не могли, поэтому Вася с черпаком занимал пост у демаркационной линии.
— Добавки? — занося над кастрюлей половник, спросил Бурундук у Сержа, поедающего салат.
Серж подумал и кивнул.
— Понимает ведь, сволочь, — не разжимая губ, прошептал Беримор, ковыряясь в тарелке.
Перед ним также стояла посуда с салатом, но он не ел, лепил из массы шарики, которые затем аккуратно выкладывал в линию, тянувшуюся к Сержу. Бурундук, не принимавший в трапезе непосредственного участия, посматривал на рукоделие хозяина с интересом: за пятнадцать минут шеф скатал пятнадцать шариков. При такой скорости до того края четырехметрового стола, где находился Серж, гирлянда дотянулась бы за сорок пять минут. Но считал Вася плохо.
— А может, он онемел? — предположил Бурундук, живо сопереживающий хозяину. — Может, язык откусил?
Серж слизнул с нижней губы майонезную каплю. Язык функционировал исправно.
— Не, не откусил, — с сожалением заметил Бурундук.
Беримор еле слышно вздохнул. Причины молчания Сержа он решительно не понимал, хотя все больше убеждался в том, что таковые должны существовать. Расспросы, уговоры, обещания не дали результата — Серж решительно отказывался вступать в контакт. С того самого момента, как Вася Бурундук подхватил его у стены психушки и запихнул на заднее сиденье «бээмвухи», Серж не проронил ни слова. Беримор, поначалу возблагодаривший господа и лично доктора Пиктусова за редкостную удачу — имелось в виду возвращение блудного Сержа, — успел проникнуться мыслью, что все это не к добру. В том, что это не подстава, недоверчивого Беримора убеждало только одно — усердие, с которым местная милиция разыскивала Сержа: последние три часа по всем местным телеканалам объявляли о поиске беглеца с его приметами.