Елена Логунова - Любовные игры по Интернету
Ирка с Моржиком и Колян с Масяней уехали на «Пежо», а нас с Татьяной Лазарчук повез на вокзал на своем драндулете, нахально претендующем на принадлежность к благородному семейству «Опелей».
Без пяти девять мы уже стояли на мраморном крыльце здания, увенчанного большими буквами, складывающимися в слова «железнодорожный вокзал», и с понятным волнением оглядывались по сторонам. То есть это мы с Лазарчуком нервно оглядывались и искусственно улыбались, а бабушка Ларина была, по своему обыкновению, невозмутима и величава.
– Тебе следовало уточнить место встречи, – попеняла я Лазарчуку. – Вокзал большой! Что, если любящие родственники нетерпеливо ожидают встречи где-то в другом месте?
– Позвони им, – признав справедливость моего замечания, попросил Серега.
Я послушно достала мобильник, нашла в памяти номер Татьяниного зятя, позвонила ему, но телефон вызываемого абонента был выключен. А ее сестра, номер которой тоже сохранился в памяти моего аппарата, просто не брала трубку.
– Делать нечего, стоим и ждем, – решил Лазарчук.
Улыбаться он перестал, а оглядывался теперь даже чаще прежнего, но это ничего не изменило. И в девять ноль-ноль, и в девять десять, и в девять пятнадцать мы по-прежнему стояли на крыльце втроем.
– Черт! – в сердцах выругался Серега. – Похоже, продинамили нас любящие родственнички! Вот негодяи!
– Мне на работу надо, – напомнила я. – Можно, я уже пойду?
– Да иди ты! – сердито отмахнулся грубый Лазарчук.
– А вы куда? – полюбопытствовала я.
– Я на службу, а бабушку придется домой отвезти, – с нескрываемым сожалением сказал Серега. – Придется вам, Татьяна Батьковна, коротать денек в компании «Панасунгихи»!
– Они найдут общий язык, – пробормотала я. – Будут обмениваться рецептами! Кстати…
Я посмотрела на Ларину, задумчиво потерла переносицу, перевела взгляд на Лазарчука и попросила:
– Позвони мне, когда будешь в управлении. Есть один интересный вопрос…
– По поводу? – сообразительный Серега незаметно показал глазами на Татьяну.
– Да-да, точно, – я кивнула, попрощалась с ними и заторопилась на работу.
Могла бы и не уходить! Мамай срочно погнал нас с Вадиком снять для «Криминального вестника» репортаж о трагическом ЧП, случившемся на железнодорожном вокзале меньше часа назад. Все та же линейная милиция скрепя сердце дала нам официальное разрешение вести съемку на стратегическом объекте, каким является вокзал, но перемещались мы по нему только в сопровождении хмурого квадратного дядьки-милиционера, похожего на большой несгораемый шкаф. Как и положено сейфу, секреты он хранил надежно, на мои вопросы отвечал лаконично, сквозь зубы и с таким выражением лица, что менее любопытный человек на моем месте потерял бы всякий интерес к происходящему, а менее терпеливый полез бы в драку.
Впрочем, ситуация была более или менее ясна и особых комментариев не требовала. На территории вокзала произошел несчастный случай. Какая-то женщина упала с моста над путями и насмерть разбилась о бетон платформы номер два.
– Вот тут она стояла! – быстро сориентировался на злополучном мосту мой оператор.
На крючке вычурной чугунной балясины ограждения флажком трепетал клочок ситцевой ткани в веселый цветочек.
– Она слишком далеко перегнулась через перила, не удержала равновесия и перекинулась вниз, – рассудил Вадик. – Уже в падении юбкой зацепилась за это декоративное безобразие, но все равно не удержалась и упала на перрон. Спрашивается, какого черта ей нужно было высовываться за борт?
Я живо вспомнила, как сама только вчера высматривала с моста Татьяну Ларину, и объяснила:
– Наверное, она кого-то искала. Понимаешь, с этого самого места можно охватить взглядом все платформы, но высота-то большая, хорошенько разглядеть кого-то внизу трудно, особенно в вокзальной суматохе. Погибшая машинально наклонялась и вытягивала шею, пока не грохнулась.
– Кстати, ей еще солнце глаза слепило, – сообщил Вадик, который и сам столкнулся с этой трудностью. Ситцевый флажок на чугунной загогулине он вынужден был снимать против света. – Сдается мне, это натуральный несчастный случай.
– Или самоубийство, – сказала я.
Не потому что так думала, а лишь для того, чтобы понервировать неразговорчивого дядьку-мента. Он сердито засопел и соизволил язвительно заметить:
– На самоубийство обычно не идут с полной кошелкой скоропортящихся продуктов!
– А что у нее было? – быстро спросил ненасытный обжора Вадик, непроизвольно сглотнув слюну.
– Домашняя сметана в банке, молоко, творог, корзинка малины, – добросовестно перечислил дядя-сейф.
– И еще, похоже, сырые яйца, не меньше десятка, – заметил Вадик, рассмотрев сверху подозрительные разноцветные пятна на перроне под мостом.
– Ты бы не перегибался через перила! – предупредила я.
Он поспешно отпрыгнул подальше от ограждения и, заметив мою усмешку, сказал:
– Здесь я уже все снял, можем идти вниз.
Мы спустились с моста, поснимали еще немного перрон, с которого уже убрали тело погибшей, и записали несколько интервью с гражданами. Все они единодушно требовали от вокзального начальства создать для пассажиров более безопасные и комфортные условия. Наш сопровождающий хмурился и кусал усы.
В линейном отделении милиции, как водится, желающих сделать программное заявление в объектив не нашлось, высокие чины отделались ритуальным закадровым обещанием разобраться и навести порядок. Верить им не стоило, потому что всего пару дней назад на том же самом вокзале произошла другая трагедия – мужчина угодил под поезд, упав с платформы.
– Этак, если каждую неделю по паре пассажиров грохать, за год до сотни покойников наберется! – ворчал Вадик уже по дороге в телекомпанию. – Придется вокзальному начальству свое кладбище на территории открывать!
Мне эти мрачные прогнозы очень не понравились, и я постаралась отвлечь напарника от безрадостных мыслей. Ничего лучшего мне в голову не пришло, и, чтобы круто сменить тему, я сказала:
– Вадька, ты не забыл, что у меня осталась та газета с бураховской мисс в знойных подсолнухах?
– У тебя?! – Оператор, как и следовало ожидать, моментально забыл о трагедии, оживился и заблестел глазами. – А Зинка сказала, что она ее в мусорку выбросила!
– Зинка соврала, бураховская газета у меня в столе лежит. Не хочешь ее забрать?
– Спрашиваешь!
Обогнав меня, пылкий поклонник станичной красотки первым ворвался в редакторскую и бесцеремонно полез в мой стол. Нахально обшарил ящики, нашел свою газету и попутно прихватизировал подвернувшуюся под руку пачку печенья. К печенью сама собой просилась чашечка чаю, поэтому Вадик не ушел из редакторской, а устроился с газеткой на диване. Ожидая, пока закипит электрочайник, он любовался портретом мисс «БС» на последней полосе и сокрушался, что у нас не бывает выездных съемок. Моего напарника вдруг со страшной силой потянуло из городских джунглей на природу, причем не куда попало, а строго на северо-запад – в станицу Бураховскую.
Насмешливо поглядывая на Вадика, закрывшегося газеткой, я невольно посматривала на первую полосу «Бураховского слова», где имелся ударный материал под названием: «Надои растут: буренки МТФ-14 идут на рекорд!».
Статью иллюстрировала фотография унылой коровьей морды с печальными глазами и губами-шлепанцами. Фотограф по каким-то своим соображениям оставил за кадром то место коровьего организма, которое имело прямое отношение к надоям. По портрету трудно было понять, шла ли конкретная буренка на рекорд непосредственно в момент фотосъемки. Однако по выражению морды чувствовалось, что большого спортивного азарта корова чужда и на трудовые подвиги ее тянет не личный героизм, а аппарат машинного доения.
Вдоволь налюбовавшись фотографией буренки с МТФ-14, я переключилась на другие материалы первой полосы. В подвале помещались сразу две заметки. Одна имела убойный заголовок: «После клинической смерти морская свинка стала ясновидящей!», другая называлась просто и без затей: «Школе искусств – быть!» К первой статье прилагалось фото упитанного хомяка, стоящего на перевернутом стакане на задних лапках, с воздетыми вверх передними конечностями и вдохновенной мордой, выражение которой позволяло предположить, что животное находится в глубоком трансе. Под снимком имелась подпись: «Теперь Хомку зовут Нострадамусом». Поскольку продолжение статьи было на второй странице, мне не удалось узнать, какого рода предсказания делает ясновидящая морская свинка. Зато маленькую заметочку про открытие станичной школы искусств я прочитала целиком, а заодно и рассмотрела фотографию с места события.
Это было хорошее репортажное фото, не постановочное, живое и очень эмоциональное. Толстяк в душной пиджачной паре с напряженным выражением лица кромсал явно тупыми ножницами красную ленточку, натянутую между столбами деревянного крыльца. Хорошо видна была вывеска «Бураховская школа искусств им. Л.Ф. Шишкаревой» и лицо дамы в кружевной шляпе и с букетом, терпеливо ожидающей возможности шагнуть на ступеньки. Толстяка с ножницами я не знала, а дамой с букетом была самозваная подружка суровых дней Сереги Лазарчука – Татьяна Ларина.
