Марина Белова - Заморский принц в нагрузку
— Ну, хоть какие-то концы. Вы уж Кате дайте распоряжение найти Люсиных родителей. И очень вас прошу, когда будет известна дата похорон, дайте знать мне.
— А сама почему не хочешь оказать подруге последнюю услугу?
— Аркадий Семенович, я не могу.
— Ах, да, вспомнил, к тебе же… Ладно, гуляй.
В трубке послышались тяжелый вздох и короткие гудки — Аркадий Семенович положил трубку.
Мне стало стыдно оттого, что я не призналась шефу, насколько завязла в странной смерти Люси, считай, по самые уши. И стыдно оттого, что мне вроде бы некогда заниматься похоронами из-за жениха, а не потому, что нужно во что бы то ни стало найти португальца, пока он, может быть, еще живой.
Часть долга я перед Люсей выполнила, о смерти ее сообщила, теперь мне предстояло позвонить в справочную службу несчастных случаев. Я поглубже вздохнула, перекрестилась и с тяжелым сердцем набрала два ноля — три. Ответили почти сразу:
— Слушаем вас. Говорите.
— Алло. Служба несчастных случаев?
— Да, спрашивайте.
— Скажите, пожалуйста, — с дрожью в голосе спросила я, — к вам не поступал иностранный гражданин Карлос Ортега?
— Кто?
— Карлос Ортега. Он португалец, по-русски не говорит.
— Нет, иностранцев у нас не регистрировали. Может, среди неопознанных? Опишите, пожалуйста, своего Ортегу. Возраст, цвет волос, особые приметы, шрамы от операций.
— Ой, насчет операций я не знаю, а возраст — сорок пять лет, брюнет, атлетического телосложения.
— В чем был одет?
— Не знаю. А это имеет значение?
— Ой, девушка, иной раз труп может быть так изуродован, что только по трусам можно опознать.
— К сожалению, не знаю, — пробормотала я, обуреваемая самыми что ни на есть плохими предчувствиями.
С минуту на другом конце провода молчали. Наконец я услышала:
— Что-то похожее под утро привезли в шестую больницу.
У меня больно защемило сердце. Только был бы жив! Я прижала к уху трубку, боясь, что могу что-то не расслышать и упустить.
— Мужчина среднего возраста, брюнет, в бессознательном состоянии помещен в отделение интенсивной терапии. Документов при себе не имел, до сего часа считается неопознанным.
— Скажите, а шансы есть?
— Я не доктор, ничего не могу вам сказать. Поезжайте, посмотрите. Возможно, это ваш, как вы там его назвали?
— Спасибо. — Я бросила трубку и стала спешно собираться.
На всякий случай я надела выходной костюм, достала из коробки новые парадные туфли, подправила макияж и пулей вылетела на улицу. В темпе я промчалась к своей машине. Она все так же, скособочившись, стояла на своем месте. Я заметно скисла, как я могла забыть?
«И где эта шестая больница с отделением интенсивной терапии? Понятия не имею, но даже если она находится за углом соседнего дома, я вряд ли на таких высоких каблуках смогу до нее дойти. Придется брать тачку», — с такими мыслями я устремилась к стоянке такси.
Пройдя всего каких-то пятьдесят метров, я очень пожалела, что вообще надела именно эти туфли, на которых можно только стоять, и то прислонившись к стенке, или на худой конец сидеть, тайком вытащив пятки из тесной колодки. Эти туфли я покупала исключительно из эстетических соображений, нога в них казалась верхом совершенства, мне нравилось доставать их по праздникам из коробки и любоваться, стоя в них перед зеркалом. Но у этих туфель был один существенный изъян — они не предназначались для ходьбы.
Я поймала себя на мысли, что до сих пор хочу понравиться португальцу, и в который раз разозлилась на себя. Виданное ли это дело — терпеть такие адские муки неизвестно ради кого?! Возможно, ради умирающего…
Глава 9
Таксист выгрузил меня перед центральным входом в больницу. Сама больница находилась на окраине города и, не стесненная близко расположенными жилыми домами, площадь занимала внушительную. Я это поняла, взглянув на огромный планшет, установленный перед входом, на котором был начерчен план территории шестой больницы. Возле каждого корпуса был разбит сквер, а самих корпусов оказалось пять. На плане в каждом прямоугольнике, обозначающем корпус, стояла цифра. А вот расшифровки самой цифры отчего-то не было — забыли написать. Какой же из этих корпусов мой?
«Кажется, дама из справочной говорила, что мужчину, очень похожего на Карлоса, определили в отделение интенсивной терапии? — вспомнила я и стала озираться по сторонам. — Где оно, это самое отделение? В каком корпусе? У кого бы спросить?»
Как на грех, никого поблизости не оказалось, и, чтобы не терять времени зря, я устремилась в глубь территории, с надеждой встретить кого-нибудь по пути. Вскоре меня обогнала женщина в белом халате не первой свежести. Поверх халата на ее плечи была накинута куртка, а голова повязана лоскутом белой ткани.
«Санитарка», — по внешнему виду определила я.
Мужчины-врачи, как правило, носят жестко накрахмаленные шапочки. Женщины врачи — или вообще ничего на голове не носят, или все те же шапочки. Медсестры щеголяют в белоснежных косынках с подложенными под ткань картонками. И лишь санитарки носят по-бабьи повязанные платки.
Женщина шагала очень быстро, и я, дабы она от меня не умчалась, поторопилась ее окликнуть:
— Одну секунду, мне нужно у вас кое-что спросить.
— Спрашивайте, — не очень вежливо отозвалась женщина.
— В вашей больнице есть отделение интенсивной терапии. Туда пострадавших привозят. Как мне это отделение найти?
Она сбавила темп и на ходу стала мне объяснять:
— Идешь прямо по дорожке, никуда не сворачиваешь, как раз в приемный покой упрешься, — и для большей убедительности махнула рукой в сторону нужного мне корпуса, потом с сожалением на меня посмотрела и спросила: — Кого-то из родственников положили?
— Да вот, жениха сегодня ночью привезли.
Санитарка заохала, перекрестилась и пожалела:
— Как же тебя угораздило так, деточка? Сама-то славная какая… Боже, избавь тебя от такого счастья. Эх, и дуры же мы, бабы. Бежать от них надо, а мы по головке гладим и передачи носим. Я тоже когда-то передачи носила, а теперь вот помои ношу.
Честно говоря, я не очень поняла, что она этим хотела сказать, но переспрашивать не стала, поблагодарила и похромала на своих ходулях в указанном направлении.
Корпус, в котором располагалась интенсивная терапия, был трехэтажным, окна всех трех этажей были закованы в решетки. Меня этот факт не очень удивил — время сейчас такое, что лучше один раз перестраховаться и жить спокойно, чем еженедельно подвергаться кражам и налетам наркоманов. Ни для кого не секрет — в отделениях реанимации и интенсивной терапии находятся самые дорогие лекарства, а зачастую и наркотические средства. Вот и приходится главврачу думать наперед и ставить на всех окнах решетки. Хотя от них больничные корпуса краше не становятся и скорее напоминают тюрьму, чем лечебные учреждения.
В приемном покое сначала встретили меня настороженно, но когда я объяснила причину своего визита, страшно обрадовались и тут же попросили опознать мужчину. Молодой доктор, подхватив меня под руку, повел длинным коридором. По пути из больных мне никто не встретился, но в проемах неприкрытых дверей я видела лежащих на кроватях людей. Выглядели они жалкими и изможденными. На лицах читались скука и полное отрешение от жизни. Я хотела спросить у сопровождающего меня доктора, от каких болезней здесь лечат, но потом передумала, боясь показаться излишне любопытной.
В одноместной палате, облицованной кафелем, на старой хирургической кровати лежал мужчина. Он то ли спал, то ли был без сознания. Никаких признаков жизни не подавал, просто лежал себе и лежал. Мне даже показалось, что он неживой.
«Чур, меня, чур. Конечно же, он живой. Иначе был бы не в отделении интенсивной терапии, а в морге», — отогнала я от себя нехорошую мысль.
Справа от кровати стояла капельница, трубочка от которой с иглой на конце была воткнута в руку больного. Слева — аппарат искусственного дыхания, он тоже был подключен к мужчине, нагнетал в легкие порциями воздух. Лицо пострадавшего было бледным с желтоватым оттенком. На щеках и лбу — ссадины. Плечи тоже были в синяках и царапинах.
«Должно быть, крепко ему досталось», — подумала я, рассматривая пострадавшего.
— Это ваш? — поторопил меня с опознанием доктор.
— Можно, я подойду поближе?
— Конечно, — разрешили мне.
Я всмотрелась в лицо. Понятное дело, как я могла узнать, если в жизни никогда не видела Карлоса? Та фотография, что он мне прислал, была такой мелкой, что узнать по ней можно было как минимум сто человек. Волосы у мужчины были темными, и по возрасту ему было лет за сорок, что уже подходило под описание Карлоса, но уверенно сказать: «Да, это он», — я не могла.
— А он что, в себя не приходил? — спросила я, все еще сомневаясь в том, что передо мной именно Карлос.
