Наталия Манухина - Знойная женщина, мечта поэта
Как выпадают зубы, Алик знает не понаслышке. За свою жизнь он потерял их немало.
Есть у крокодилов такая особенность: зубы периодически выпадают, и на их месте вырастают новые. Вот почему даже соседние зубы у него разной длины.
Зубы у крокодилов старятся, выпадают, но не болят. Во всяком случае, не болят так, как болит этот — четвертый нижний справа. Обычно это легкое ощущение дискомфорта, и все — зуб вывалился.
Такую несносную боль он испытывает впервые.
И как долго! Сутки! Нет. Дай, бог, памяти, какие сутки! Он мучается от зубной боли уже второй день.
Совершенно точно. Второй!!! Зуб заболел сразу после ухода Наташки, а Наташка была у них вчера утром.
Прибежала, блин, заполошная, глаза выпучены, вся в мыле, и ходом похромала на террасу, к Анне Владимировне.
Даже с ним, Аликом, не поздоровалась. А ведь он лежал на самом виду, у того фонтана, что рядом с дорожкой. Короче, мимо проходила и не заметила.
Странная она все-таки баба — эта Короткова. Замужем. Трое детей. А косит под тинейджера.
Ведет себя несолидно и одевается несолидно. Не по возрасту. Ни разу за все время знакомства Алик не видел ее прилично одетой.
Любимый стиль — джинсики в обтяжечку, кофтюлечка какая-нибудь смехотворная, обязательно чтобы черненькая (других цветов она не понимает), и туфли на низких каблуках.
Наташкины туфли его просто бесят. Не туфли, а тапочки. Носить женщине такие туфли — неэстетично! Добро бы не с кого бедняжке было брать пример! Так нет же — окружение у нее более чем достойное. Анна Владимировна — само совершенство! Вкус у нее безупречный. На деловые костюмы своей новой хозяйки Алик может любоваться часами.
А покойная мама Люба?
Вот кто понимал толк в женственности. В ее гардеробе не было ни одной вещи унисекс. Коли шилась блузка, обязательно с рюшечками, коли юбка — то с оборочками. И цвета она предпочитала жизнерадостные. Розовое, голубое, в крайнем случае цвет беж.
А Короткова, бывало, вместо того, чтобы присмотреться, как добрые люди одеваются, да посоветоваться с тем, кто поумнее тебя, мол, научите, только хихикает:
— Чем баба старее, тем платье розовее.
«Тьфу, блин. Одно слово — баламутка! Не человек, а дрожжи общества. Вечно что-то выдумывает». Алик расправил лапы и поспешно перебрался к террасе, на которой расположились подружки. Боялся пропустить хоть слово из Наташкиного рассказа. Уж больно ему вид ее в тот раз не понравился. Он не ошибся.
Короткова влипла в очередную неприятную историю и прибежала к ним за советом. Мало того что сама влетела, черт знает куда, так ей и Анну Владимировну надо втравить в неприятности.
«Проститутка, блин», — не сдержавшись, ругнулся он.
Нет, Алик никогда не обвинял Короткову в смерти мамы Любы. Прямо не обвинял. Но и простить того, что она была когда-то знакома с убийцей его хозяйки, он Наташе не мог.
— Четверть века — большой срок! — убеждала его Анна Владимировна. — Не надо злиться, Аличек, и смотреть на Натусю волком. Она ни в чем не виновата. Это случайность! Случайное стечение обстоятельств. Да, она любила его, но любила давно. Он был тогда совсем другим. Хорошим. Кто ж знал, что первая любовь Натусечки станет злодеем? Люди с годами меняются. И в худшую сторону меняются чаще. Да, мой сладкий? Согласен?
Умом он понимал, что хозяйка права. Наташа ни в чем не виновата.
Но сердце! Сердцу не прикажешь. Сердцем Алик принять ее не мог.
Глава 7
Дождь зарядил с самого утра. Мощные косые струи дробно стучали в стекло. Не дождь, а ливень. Можно подумать, на дворе октябрь.
Я недовольно посмотрела в окно. В парке ни души, дорожки размокли, и пруд, и огромные лужи кипят пузырями. По опыту знаю, дождь с пузырями идет долго.
Нет, это невозможно. Почему мне так не везет? Почему небеса разверзлись именно в тот день, когда я настроилась поболтаться по магазинам?
Мне так необходимо купить себе что-нибудь. Все равно что: купальник, шляпку, пляжные тапочки. Единственное требование к покупке — вещь должна радовать.
После падения на кладбище прошло три дня, нога почти не беспокоит, а настроения никакого. Хоть в зеркало не смотрись!
Я никогда себе особенно не нравилась, но сегодня…
Сегодня я выгляжу просто отвратительно! Кожа бледная, в желтизну, взгляд уныло-страдальческий, утолки рта скорбно опущены вниз, как у античной маски «Трагедия». А волосы! Тусклые, безжизненные, словно пакля.
Да уж, на такое личико, отворотясь, не налюбуешься. А у меня свидание на носу!!!
Мой новый поклонник господин Крыласов по два раза на дню звонит. Все спрашивает: «Когда?»
Я сосредоточилась, подумала про кота (мысли о нем всегда радуют) и, собрав остатки обаяния в кучку, обворожительно улыбнулась своему отражению.
Плохо. Очень плохо!
Улыбка получилась вымученной и нисколечко меня не украсила. Ни капельки. Наоборот! Она лишь подчеркнула мои недостатки.
Лицо сморщилось и стало похоже на печеное яблоко, глазки превратились в щелочки, а щеки!.. Щеки расползлись в стороны и так и норовят прикрыть новенькие сережки с изумрудами, привезенные Славочкой из Флоренции. Нет, это не женские щеки, это черт знает что такое! Смотреть на эти щеки без слез невозможно!
Именно такой вызывающий овал лица позволял себе носить Людовик XVI.
Бедный мордатый Луи! Он плохо кончил, в одночасье лишившись и щек, и головы под ножом гильотины.
Я — не королева, и о моих щеках позаботиться некому. Придется решать свои проблемы самостоятельно. И не только со щеками. Бедра и талия за последние дни расплылись и увеличились в объеме как минимум на сантиметр.
Нет, не на сантиметр. Какой там, к чертовой матери, сантиметр!
Я с пристрастием ощупала свои бока. Здесь все полтора!
Вот к чему приводит непомерное обжорство на нервной почве. Стоит только начать, и попадаешь в замкнутый круг — чем больше переживаешь, тем больше ешь, и чем больше ешь, тем больше переживаешь.
Может, мне еще раз позавтракать? Пока дождь не кончился. Так, что-нибудь легкое и малокалорийное, просто чтобы отвлечься от грустных мыслей. Листик салата, например.
Салат свекровушка в этом году вырастила отменный — вкусный, сочный, хрустящий.
Нежно-зеленый резной лист, усеянный мельчайшими капельками воды, смотрится на белой тарелке тонкого фарфора очень изящно.
Я украсила салат половинкой вареного яйца. Большого вреда одна половинка не принесет.
Подумала и положила на яйцо красной икры, немного, всего одну чайную ложку, только лишь для того, чтобы лист салата выглядел более колоритно.
А как же неиспользованное яйцо? Неужели я дам ему засохнуть? Да никогда в жизни! Это не по-хозяйски. Так никаких денег не хватит.
Я решительно намазала икоркой оставшуюся половинку (не пропадать же добру) и пристроила ее рядышком с первой. Потрясающее цветовое сочетание получилось!
Простенько и со вкусом.
И вообще, ограничивать себя в пище из-за боязни потерять фигуру — это тщеславие. Так говорила королева Виктория.
А тщеславие — грех!
Господи, твоя воля, что это меня сегодня на королей потянуло?
Я съела салат, выпила свежезаваренного чаю с финиками и разозлилась. На себя.
Сколько можно есть?
Если так пойдет дальше, придется на холодильник вешать замок.
Ну, вот, так и знала — насытилась, и потянуло в сон. Мягкий диван смущает взор, дождь, как на грех, монотонно бубнит, и настроение хуже некуда.
Я еще раз внимательно изучила свое отражение. Придется идти. Надо. Ничего не поделаешь.
— Нет плохой погоды, есть плохая одежда, — твердо сказала я себе и полезла в шкаф за мужниным дождевиком.
Пойду через парк. Парком до метро всего каких-нибудь пять минут, ну десять, если плестись нога за ногу. В метро дождь не страшен, а на Невском, будем надеяться, уже вовсю светит солнышко.
Я тщательно подкрасилась и принарядилась, дабы не смущать своим внешним видом продавщиц.
Никак не могу смириться с их снисходительным хамством.
— Девушка, — надменно цедит сквозь зубы отставная фотомодель, загораживая своим жилистым, мосластым телом заинтересовавший меня костюм, — здесь мини-юбка.
— Да? — Я ухитряюсь-таки на лету схватить ценник и посмотреть на цену.
Все ясно. Костюмчик стоит пятнадцать тысяч. Доступно. Но продавщица явно считает иначе. Она уже определила меня в разряд тех покупателей, которым покупка в ЕЕ магазине не по карману.
«Шляются тут всякие, глазеют, лапают, житья от них нет», — явственно написано на кукольном личике, искривленном презрительной гримасой.
— Я предпочитаю носить именно короткие юбки, — чеканя каждое слово, жестко заявляю я и удаляюсь в примерочную. В обнимку с костюмом.
Далее — возможны варианты. В зависимости от того, насколько хорош костюмчик.
В любом случае поставить на место зарвавшуюся хамку я сумею.
Хам принимает воспитанность за слабость и, получив вежливый отпор, теряется.
