Ольга Степнова - Своя Беда не тянет

Питров поскучнел, и без лучезарной улыбки стало ясно, что он потрепанный жизнью человек, с не очень удавшейся карьерой.

— Его избили подростки из вашей школы? — неожиданно жестко спросил он.

— Не знаю, — честно признался я, встал и ушел.

Я лопатками чувствовал его насмешливый взгляд. Не такой уж он весельчак, этот мятый-перемятый Питров. Развел меня, как девчонку-наивницу.

Говорят: пришла беда, отворяй ворота.

В моем случае это звучит довольно двусмысленно, так как Беда для меня — имя собственное. Мне больше нравится выражение про черно-белые полосы. Если началась черная полоса, нужно покрепче сжать зубы и быть ко всему готовым.

Неприятности в тот день липли ко мне, как репьи на лохматого пса.

Едва я вышел от следователя, на меня налетел красный, как рак, Ильич.

Он менял окраску сегодня, как медуза в зависимости от цвета морского дна.

— Петька, жопа в подвале, жопа! Трубу прорвало! А там арендаторы-хераторы! Тренажеры как вся школа стоят. Вызывай аварийку! Там воды по колено! — кажется, шеф забыл про то, что жестоко на меня обиделся.

Я помчался вниз, преодолевая лестничные пролеты широким балетным шагом. Ильич за мной не последовал.

Внизу, у выхода, спиной ко мне, низко наклонившись, стояла Марина. Я удивился ракурсу, слегка притормозил, но вовремя заметил, что она не может отцепить руку от сапога: зацепилась якорем за молнию.

— Пришвартовалась? — крикнул я, ускоряясь.

Марина посмотрела на меня глазами бездомного котенка, которому неоткуда ждать помощи. Я не поддался.

— Горим! — зачем-то крикнул я, пробегая мимо.

Она поверила, бедняжка, и побежала, как стояла — запястьем прикованная к молнии сапога. Может быть, завтра она сменит украшение.

Я выбежал на улицу. Вход в подвал, в котором был оборудован тренажерный зал, был со двора. Профессиональные тренажеры стоили тысячи долларов, и ссориться с арендаторами было нельзя. Я открыл помещение, слава богу, там никого еще не было: тренировки начинались ближе к вечеру. Ильич не преувеличил, воды в зале было почти по колено. Я, закатав штаны и сняв ботинки, добрался до телефона — эти ребята организовали себе отдельную связь. Набирая аварийную службу, я поймал себя на том, что очень устал сегодня бегать и общаться со службами, у которых короткие номера телефонов и раздраженные непонятливые дежурные. И если убийство в школе — событие редкое, вопиющее, и из ряда вон…, то свищ в трубе целиком на совести Ильича. Только он знает, какую прорву денег перечисляют родители на якобы школьные нужды. На деньги эти можно проложить золотые трубы и украсить их изумрудами. Но у Ильича на очереди то установка джакузи в своей холостяцкой квартире («А ты знаешь, Петька, пузырьки эти очень даже щекотливые ребята, ха-ха-ха!»), то покупка ноутбука («Ужас, Петька, зашел случайно на порнушный сайт, теперь машина виснет, ну та-а-кого наприсылыли, ха-ха-ха!»), то недельный отдых в недешевом санатории («У меня, Петька, артрит, гастрит, отит, ринит, и… дисплазия соединительной ткани!»).

Я нашел, откуда хлестала вода, отыскал два полиэтиленовых мешка, проволоку, и соорудил временный хомут, который кое-как продержался до приезда аварийки. Полчаса я носился с ведрами, черпая воду и спасая тренажеры, стоимость которых Ильичу не возместить, даже если он начнет продавать в школе воду из кранов, воздух, и сделает платным каждый урок.

Когда рабочие, наконец, приехали — вальяжные, с легким пивным духом — у меня перед глазами стоял туман, а руки автоматически пытались сделать черпательное движение. Тренажеры я спас. Ремонт я спас. Теперь пойду спасать себя. Я вернулся в школу, чтобы забрать куртку.

Занятия отменили, школа опустела, оперативники уехали, да и времени оказалось четыре часа. Я вздрогнул, когда, открыв учительскую, увидел там завуча Дору Гордеевну. Она неслабыми габаритами перекрывала свет из окна, поэтому в комнате казалось темно и тесно. В руках у нее была телефонная трубка.

Дора Гордеевна меня не любила. Она меня ненавидела. Но зачем афишировать то, с чем нечего делать? Поэтому она скрывала свои негативные чувства. Поэтому она широко улыбнулась рыхлым лицом, давая очередной раз понять: ну что нам делить?! Она старая добрая тетка, вечерами стряпает ватрушки, а утром отводит внука в садик. Я — молодой, здоровый, почти холостой мужик. Почти сыночек.

— Вас к телефону, — переборщив с любезностью, пригласила она, протягивая трубку.

Я удивился. Наверное, это Ритка узнала о школьной трагедии от оперов.

— Рит?! — спросил я эфир.

— Мне нет дела, как зовут твоих рит, — ответил эфир жестким голосом Элки.

Я пропел в уме марш Мендельсона и скосил глаза на Дору Гордеевну, давая понять, что разговор очень, ну очень личный. Дора легко, словно толстая девочка, подорвалась, протиснулась быстро в тесную дверь, закрыв ее за собой подчеркнуто плотно. Только нет никакой гарантии, что она не припала ухом с той стороны, грациозно, как любопытная горничная. У Доры был зять, который работал в районо, Дора давно метила на место Ильича, поэтому она страстно охотилась за любым компроматом.

— Мне нет до этого дела, но… мне нужна твоя помощь, — Элка попыталась и это жестко сказать, но у нее получилось жалобно. Вызывать сочувствие — не ее репертуар, и я зачислил себе десять очков.

— Мне очень нужна твоя помощь! — мне показалось, что она там заплачет, как девчонка в песочнице, у которой отобрали совочек.

Я позавидовал тем, кто смог выжать из нее женскую слабость и выкрикнул: «Всегда готов!» чересчур поспешно.

— Только не подумай, что это повод, — прошипела она, — это гнусная необходимость. Немедленно приезжай ко мне!

— Еду! — крикнул я и кинул на свой счет еще двадцать очков.

— Только не думай…

— Понял — гнусная необходимость! — переусердствовал я с сарказмом.

Я бросил трубку, напялил куртку, и помчался заводить «аудюху».

Наверное, она залетела, думал я, плюхаясь за руль. Она беременна, и ей надо сообщить мне об этом. А что еще она может назвать гнусной необходимостью?

Я ударил руками о руль, вслух фальшиво пропел Мендельсона, и стартанул со второй передачи.

Будет пацан, и я назову его…

Дверь она открыла, кутаясь в драную вязаную кофтенку с дыркой на плече. Никогда она не куталась в вязаные кофтенки. Все, теперь она добрая, милая, домашняя. Она абсолютно моя.

— Какой срок? — выпалил я, не сдержав улыбки дебила.

Выглядела она так, будто переела вареного лука, потом сходила на прием к плохому стоматологу, а затем слопала все запасы пургена. Точно беременна. Точно моя.

— Приговора еще не было, — отрезала Беда, двумя пальцами, за отворот, втягивая меня в прихожую.

— Какого приговора?

— А какой еще срок?

Я понял, что пацана не будет, не будет даже никакой завалящей девчонки. Я понял, что кофту просто моль сожрала. А, может, не моль. На самом деле — дорогая это кофта, из бутика, она на нее целый месяц копила. И вообще, не дырка это, а крутейший дизайн, тем более вон вторая такая, и третья… я просто в этом ни черта не понимаю.

Я сел на пол, вытер пот со лба, и чмокнул в нос подбежавшего Рона.

— Пойдем, — она кивком позвала в комнату и я, тяжело поднявшись, поплелся за ней.

Комната была завалена тюками, баулами и огромными клетчатыми сумками, с которыми носятся торговцы на рынках. В квартире пахло чем-то чужим, незнакомым, или может быть, кем-то?

— Ты занялась оптовой торговлей?

— Я занялась гостиничным бизнесом, — в ее голосе не было сил, и я опять позавидовал тем, кому удалось этого добиться.

Мы зашли на кухню, там было не лучше: баночки, скляночки, свертки, пакеты, коробки, и все это на полу. Учитывая метраж в восемь метров, ступить было некуда. Я присел на край табуретки и стал ждать объяснений. Беда включила кофеварку, засыпав туда столько кофе, что я попросил чай.

— Рассказывай, — скомандовал я, решив, что имею на это полное право. Примчался же я, как акушер, решив, что в наших отношениях победило разумное, доброе, вечное.

— Неделю назад позвонила Наташка из Ташкента, попросила приютить одну знакомую тетку на три дня. Сказала, она к вам за лекарством едет. Я говорю, да ради бога на три дня, тем более от меня муж через балкон удрал, я холостая и мне даже скучно. Приехала! Тетке сорок лет, ничего себе еще тетка, только девственница, о чем она сочла нужным мне сообщить, едва переступив через порог. Приехала! Только не одна — с подружкой!!! Одной, видите ли, сейчас опасно ездить девственнице. Начали они в квартиру эти баулы метать, как доперли их, не знаю! Я ей: «Вы же на три дня, за лекарством!» А она: что ты, я на три месяца, у вас тут миому лечат, а у нас — режут. И вообще, мы тут поторгуем немножко, вот и товар привезли, жить-то надо как-то! Тетку Салима зовут, подружку Надира, еле заучила. Я говорю, у меня и диван-то вон один, и в ванну только через унитаз, а они: что ты, мы не капризные, мы на полу с удовольствием, а ванна нам и не нужна, унитаза хватит! Они не капризные! Три недели! Я повешусь.