Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка - Уэстлейк Дональд Эдвин
Сейчас они поздравят меня, я выдержал испытание на ура и стал членом организации.
Но что же я обнаружил за этой дверью в действительности? Галоши и фуфайки, вот что.
Тайные организации будущего, может, и станут пугать народ понарошку, забавы ради. Но в том обществе, в котором живем мы с вами, они угрожают людям на полном серьезе и никак иначе.
Ну ладно. Вот вторая дверь. Прямо передо мной. Я открыл ее и попал в просторную старую деревенскую кухню, набитую большими, новыми и вполне городскими механизмами. Как и все остальные здешние места, кухня была безлюдна. Я пересек ее, подошел к открытой двустворчатой двери, поднялся на цыпочки и двинулся по коридору.
Тут я наконец кое–кого встретил. В комнате справа от коридора сидели за столом три человека, занятые беседой. Негритянка размером с аэростат, очевидно, была кухаркой; белокурый красноносый, облаченный в серую ливрею, скорее всего шофер, а коренастый детина в белой рубахе со сломанным носом и пистолетом в наплечной кобуре, судя по всему, человек, с которым мне сейчас (да и не только сейчас) меньше всего хотелось бы встретиться.
Разговор шел о прогрессивном подоходном налоге, и все трое, похоже, были настроены против него. Я не стал задерживаться и выслушивать, какие беды он им приносит. Никто из этих троих не смотрел в мою сторону, и я прошмыгнул мимо двери, будто любовник во французском постельном фарсе, после чего пошел дальше по коридору.
Впереди кто–то, отвратительно фальшивя, наяривал на пианино. Я прошел еще несколько шагов. В комнатах слева и справа никого не было. Звуки музыки доносились из–за двойных раздвижных дверей, половинки которых не сходились.
Я прижался к двери и, заглянув в щелку, увидел девушку в пышном розовом наряде. Она сидела за пианино, залитая солнечным светом, и музицировала; ее проворные пальчики так и бегали по клавишам. Ее длинные желтовато–золотистые волосы ниспадали тонкими волнистыми прядями и были похожи на пожелтевший от солнечных лучей туман. Миловидное личико навело меня на мысль о поздравительной открытке, и мне показалось, что глаза у девушки голубые, хотя толком разглядеть их я не мог. Она была изящна – с хрупкими руками и тонкой талией, с длинными стройными ножками, заканчивавшимися породистыми щиколотками и маленькими ступнями в розовых бальных туфельках, нажимавших на педали инструмента. Лет ей было, наверное, восемнадцать или девятнадцать, и она являла собой ну просто невообразимо милое зрелище, а судя по мечтательному выражению лица, девушка грезила не иначе как о Скарлете.
Я отвернулся. Хоть мне и была видна лишь узкая полоска комнаты, выражение лица девушки свидетельствовало о том, что она там одна.
Слева от меня была лестница, ведущая наверх. Я был уверен, что заглянул еще не во все комнаты первого этажа, но мне не было известно их расположение. Проще всего было продолжать поиски наверху, и я решил поступить именно так.
И сразу же сорвал куш. Покрытая пестрым ковриком лестница вела в другой коридор, в правой стене которого была слегка приоткрытая дверь. Я заглянул в щелку и увидел кабинет, заставленный книжными шкафами. Тут был и письменный стол, и кожаный диван, и бар, и шкафчик с картотечными ящиками. Сидевший за столом утомленный человек смотрел на дверь горящими глазами, но ничего не видел, поскольку был погружен в глубокие раздумья. Наверное, это и был Фермер Агрикола. Коренастый, толстощекий, лет пятидесяти с небольшим, надменный, как и всякий человек, наделенный богатством и властью. Скорее всего это и был хозяин дома.
Я отпрянул, прежде чем он успел заметить меня, и принялся собираться с мыслями и набираться храбрости. И того, и другого было совсем мало, но я все же попытался возвести из них шаткое сооружение, призванное в отсутствие характера стать мне опорой. Я простоял в коридоре три или четыре минуты, бесшумно набирая в грудь побольше воздуха и так же бесшумно выдыхая его. До меня доносились мерзкие звуки, извлекаемые из пианино милой девушкой. В конце концов я заставил себя пошевелиться, двинулся вперед, толчком распахнул дверь и, чеканным шагом войдя в кабинет, остановился прямо в той точке, куда был устремлен сердитый взгляд хозяина дома.
– Мистер Агрикола, – затараторил я, – меня зовут Чарли Пул, и я должен поговорить с вами, потому что вы совершаете ужасную ошибку.
Он не шелохнулся. На лице его не было и тени удивления. Он просто сердито смотрел на меня, будто я стоял тут уже несколько часов, и это начинало ему надоедать.
Или он с первой минуты знал, что я здесь. Может, у меня за спиной сейчас стоит человек, ждущий только кивка его массивной головы?
– Мистер Агрикола, – повторил я и быстро повернул собственную голову.
Но за спиной никого не было, и я опять взглянул на хозяина. – Мне надо поговорить с вами, мистер Агрикола.
Никакой реакции.
В мозгу у меня зашевелилось подозрение. Жуткое подозрение.
– Мистер Агрикола? – позвал я.
Потом пошел вперед, пересек комнату. Агрикола не следил за мной глазами. Он по–прежнему сердито смотрел на дверь.
По спине у меня побежали мурашки, и холод тут был совсем ни при чем. Я даже начал слегка клацать зубами.
– Мистер… – проговорил я. – Мистер…
Комната была освещена довольно тускло. Даже весьма тускло. Толстые шторы на окнах задерживали почти все солнечные лучи, превращая яркое золото в бледную бронзу, а остатки света, казалось, поглощала тяжелая и громоздкая мебель, составлявшая убранство кабинета. Лишь устремленные на дверь глаза Агриколы грозно поблескивали в полумраке Я обошел стол, приблизился к Агриколе и увидел, что рукоятка ножа, торчавшего у него в спине, зацепилась за спинку кресла, не давая телу упасть. Создавалось впечатление, что Агрикола стоял возле стола, когда его пырнули, после чего он рухнул в кресло и повис на зацепившейся за спинку рукоятке ножа в последнем припадке бессильной ярости.
Это был первый труп, который я видел не по телевизору. Поэтому не знаю, долго ли я простоял возле него, завороженный, будто птичка, глядящая на змею, видом ножа, пронзившего в поддерживавшего тело. Знаю только, что даже не шелохнулся, когда от двери донеслось:
– Эй!
Потом я вздрогнул, очнулся и, повернув голову, увидел, как человек со сломанным носом вытаскивает из кобуры пистолет. Я поднял руки повыше и сказал.
– Не стреляйте.
Человек прицелился в меня, но стрелять не стал, а вместо этого заявил:
– Он у меня на мушке, мистер Агрикола.
– Уф–ф–ф, – вздохнул я, не зная, как бы поосторожней сообщить ему новость.
Но никакого сообщения не понадобилось. Этот кривоносый, конечно же, разбирался в покойниках куда лучше меня. Во всяком случае, ему понадобилось гораздо меньше времени, чтобы уразуметь, что один из них находится в этой комнате.
– Ого! – произнес он и добавил:
– Ну что ж, приятель…
– Это не я! – вскричал я.
И зря старался.
***
– Не шевелись, – велел кривоносый. Его пистолет, казалось, призывал меня к тому же.
Я не шевелился. Я стоял на месте, подняв руки над головой, и гадал, что же теперь будет. Руки мои почти сразу устали, да и кривоносый вовсе не просил меня их поднимать, но я не хотел искушать судьбу. Поэтому просто стоял, потел и улыбался, будто наглядное пособие на лекции Дейла Карнеги.
Кривоносый отступил на несколько шагов и оказался за дверью, в коридоре. Не сводя с меня глаз, он позвал:
– Тим! Эй, Тим!
Откуда–то сразу донесся ответный клич, прозвучавший с вопросительной интонацией.
– Поднимись–ка на минутку! – крикнул кривоносый.
Я услышал скрежет раздвижных дверей внизу, а потом – чистый прекрасный голосок:
– Кларенс, что там у вас случилось?
Кривоносый, родители которого, похоже, были никудышными провидцами, если нарекли его Кларенсом*, закричал в ответ:
* Кларенс – чистый (лат.) (примеч. пер.).
– Все в порядке, мисс Алтея, ничего не случилось.
Кто–то тяжело затопал по покрытым ковром ступеням лестницы. Я надеялся, что это шаги Тима, а не мисс Алтеи: милым юным девушкам не пристало так топать.
