Проклятый изумруд - Уэстлейк Дональд Эдвин
— Вы хотите, чтобы я вёл машину? — вдруг ожил Марч.
— Точно. — изрёк Дортмундер.
Марч нахмурил лоб и сделал большой глоток пива.
— Что тебя беспокоит? — спросил Дортмундер.
— В машине с заведённым мотором, среди ночи? У тюремных стен? Не могу себе представить. Для меня здесь нет интересных вопросов.
— Если не будет подходящих условий, мы не будем браться за дело, — заверил Дортмундер.
— Никто из нас не жаждет оставаться в тюрьме больше одной или двух минут, — заявил Келп Марчу. — Если возникнет угроза, что наше пребывание затянется там на годы, — не беспокойся, мы бросим эту затею.
— Мне нужно быть очень осторожным, я единственный кормилец у матери.
— Разве она не водит такси? — спросил Дортмундер.
— Только не ради денег, — ответил Марч. — Она занимается этим, чтобы общаться с людьми, а не сидеть дома.
— А что за тюрьма? — поинтересовался Чефуик.
— Мы все ещё посмотрим на неё, — пообещал Дортмундер.
— А пока у меня есть вот это.
И он начал раскладывать на столе содержимое трёх конвертов.
На этот раз Келла провели в другую комнату, но он спохватился:
— Эй, погодите!
Чернокожий секретарь в дверях повернулся.
— Да, сэр?
— А где биллиардный стол?
— Что, сэр?
Келп выразительно повертел руками, словно совершая удар кием.
— Ну, биллиард… Зелёный стол с дырками.
— Да, сэр. В другой комнате, сэр.
— Вот та комната мне и нужна, — сказал Келп. — Проведите меня туда.
Секретарь нерешительно застыл, явно не зная, что делать.
— Ну же, — поторопил Келп, — мне охота погонять шары.
— Я не уверен…
— Я уверен, — успокоил его Келп. — Не сомневайтесь, действительно охота. Идём же!
— Да, сэр, — сдался секретарь. Он проводил Келла в комнату со столом и удалился.
Келп уложил двенадцать шаров, всего четыре раза промахнувшись, и уже метил в тринадцатый, когда вошёл майор Айко.
— Салют, майор! — воскликнул Келп, отложив кий. — Я принёс новый список.
— Давно пора, — буркнул майор и метнул хмурый взгляд на биллиардный стол. Айко, казалось, был чем-то недоволен.
— Как это «давно пора»? — запротестовал Келп. — Прошло меньше трёх недель.
— В прошлый раз вам понадобилось две недели.
— Тюрьма охраняется не так, как музей.
— Всё это я понимаю, — проворчал майор. — Но я выплатил вам три тысячи долларов, не считая того, что мне стоило материальное обеспечение, а до сих пор ничего не получил.
— Неужели так много? — Келп покачал головой. — Так или иначе, вот список.
— Спасибо.
Майор, насупившись, прочитал список, потом спросил:
— Грузовик?
— Причём не краденый, иначе я сам занялся бы этим, — ответил Келп.
— Но грузовик же очень дорогой.
— Да, но после выполнения работы вы сможете его продать.
— Это займёт у меня некоторое время, — сказал майор, ещё раз пробежав глазами список. — В остальном никаких проблем. Вы заберётесь по стене, да?
— Что поделаешь, у них там стены, — бросил Келп и подошёл к столу. Он взял кий, закатил в лузу тринадцатый, а затем и девятый шар.
— Этот грузовик должен быть быстроходным?
— Мы не собираемся никого обгонять.
— Значит, годится и подержанный?
— Но с бумагами всё должно быть в порядке, чтобы показывать в случае чего.
— А если взять на прокат?
— Валяйте. Но если всё сорвётся, чтоб до вас не добрались. Помните, для чего он нам нужен.
— Я буду помнить, — сказал майор. — Теперь, если вы закончили игру…
— А может, заделаем партию?
— Простите, — произнёс майор с застывшей улыбкой, — я не играю.
Из окна своей камеры Алан Гринвуд мог видеть асфальтированный прогулочный дворик и наружную, побелённую известью стену тюрьмы. Он проводил у окна весь день, потому что не любил ни своей камеры, ни своего напарника по камере. Оба были серые, грубые, старые и грязные. Но камера, по крайней мере, не действовала на нервы, а компаньон проводил долгие часы, копаясь в пальцах ног, а потом нюхая руки. Гринвуд предпочитал смотреть на двор для прогулки, стену и небо. Он сидел здесь уже месяц, и его терпение истощилось.
Заскрипела дверь. Гринвуд повернулся. Он увидел сокамерника на верхних нарах, нюхающего пальцы, и увидел стоящего на пороге сторожа. Сторож был похож на старшего брата сокамерника, но, по крайней мере, был в ботинках.
— Гринвуд, к вам посетитель.
— Отличнненько!
Гринвуд вышел, и дверь снова заскрипела. Гринвуд и сторож прошли по металлическому коридору, спустились по металлической лестнице, прошли по другому металлическому коридору, через две двери, которые им открыли сторожа, и по коридору из пластика зелёного цвета попали в помещение светло-коричневого цвета. Эжен Эндрю Проскер сидел по другую сторону решётки, делившей комнату надвое. Он улыбнулся.
Гринвуд сел напротив него.
— Как дела в мире?
— Он вертится, — заверил его Проскер.
— А как моё прошение?
Гринвуд говорил не о прошении к правосудию, а о том, которое он адресовал своим бывшим партнёрам.
— Недурно, — порадовал его Проскер. — Я не удивлюсь, если завтра утром вы узнаете что-то новенькое.
Теперь улыбнулся Гринвуд.
— Хорошая новость. И поверьте, я очень нуждаюсь в хороших новостях. Думаю, вы не уточняли детали с моими друзьями?
— Нет, — ответил Проскер. — Мы решили подождать, когда вы будете на свободе. — Он поднялся и взял свой портфель.
— Надеюсь, мы скоро вытащим вас отсюда.
— Я тоже на это надеюсь, — расчувствовался Гринвуд.
В два часа двадцать пять минут ночи на следующий день после визита Проскера автострада вблизи тюрьмы была почти пуста. Не считая лишь одного грузовика — большого пыльного фургона с синей кабиной и серым кузовом с надписью: «Грузовики проката Паркера» белыми буквами на обеих дверцах кабины.
Айко через посредника нанял его на весьма скромных условиях, а Келп был за рулём. Когда он замедлил скорость, чтобы выехать с автострады, Дортмундер, сидящий рядом, наклонился вперёд и, посмотрев на часы в свете приборной панели, сказал:
— У нас пять минут лишних.
— Я поеду медленнее по узким улицам — с таким-то грузом сзади, — ответил Келп.
— Нам нельзя приезжать раньше времени, — напомнил Дортмундер.
— Я знаю. Знаю.
В тюрьме в этот момент Гринвуд тоже смотрев на часы, стрелки которых сказали ему, что надо подождать ещё полчаса.
Через двадцать пять минут грузовик с погашенными фарами остановился на стоянке у большого магазина, в трёх кварталах от тюрьмы. В округе светились лишь уличные фонари, а покрытое тучами небо делало ночь ещё темней. С трудом можно было различить собственную руку у лица.
Келп и Дортмундер вышли из кабины и осторожно обошли грузовик, чтобы открыть заднюю дверь. Внутри фургона стояла чернильная тьма. Пока Дортмундер помогал Чефуику спрыгнуть на асфальт, Марч передал Келпу лестницу трёхметровой длины. Келп и Дортмундер прислонили лестницу к фургону, а Марч протянул Чефуику моток серой верёвки и его маленькую чёрную сумку. Все они были одеты в тёмное и переговаривались только шёпотом.
Дортмундер взял верёвку и первым поднялся по лестнице, за ним последовал Чефуик; Келп придерживал лестницу. Когда они очутились на крыше фургона, Келп передал им лестницу. Дортмундер положил её на крыше вдоль грузовика, потом он и Чефуик улеглись по обе её стороны. Келп сел в кабину и, не зажигая фар, медленно объехал большой магазин, чтобы выехать на улицу.
В тюрьме Гринвуд взглянул на часы: без пяти три. Момент настал. Он откинул одеяло и вперил взгляд в человека, который спал на верхней койке. Старик храпел с открытым ртом, и Гринвуд ударил его кулаком по носу.
Глаза старика открылись; он и Гринвуд в течение секунды смотрели друг на друга. Потом старик заморгал, вытащил руку из-под одеяла и пощупал болевший нос.
