Антон Бакунин - Убийство на дуэли

Записи второго дня. Я проснулся, как и обычно, в шесть часов утра, несмотря на то что вчера лег спать в половине первого вместо привычного для себя времени в десять часов вечера. Приняв душ и побрившись, я обратил внимание, что недосыпание нескольких часов никак не отразилось на моем самочувствии. Точно так же как и то, что вчера мне не пришлось пообедать.

Такое положение вещей в дальнейшем будет неизбежным. Для того, чтобы подробно, протокольно записать расследование дела, не упуская ни малейшей детали, мне придется жить в ритме Бакунина. А Бакунин непредсказуем, тем более что его непредсказуемость перемешивалась с непредсказуемостью ситуации и неожиданностью событий. В чем я тут же и убедился. Так как вчера Бакунин засел за работу над своими трактатами или над одним из них, чтобы успокоить Василия, требовавшего от барина постоянного увеличения количества страниц и глав очередного сочинения, то по обычной практике он должен был сегодня спать до обеда.

Но едва я успел принять душ и побриться, Бакунин, привыкший, что в это время я уже не сплю, вошел в мою комнату. В общем-то он даже не вошел, а только переступил одной ногой порог и с заговорщицким видом кивнул мне, приглашая следовать за собой.

Мы тихо, стараясь не шуметь, прошли по коридору в кабинет Бакунина, предназначенный для сыскной работы, в тот самый, в котором находился телефон и где мы вчера утром получили от пристава Полуярова известие о гибели князя Голицына. Я уже упоминал, что у Бакунина было четыре кабинета — этого требовало разнообразие дел, которыми он занимался[23]. Три кабинета, в которых он писал свои трактаты, отличались между собой только библиотеками, в них сосредоточенными. Четвертый кабинет имел совершенно иной вид. Книжные шкафы занимали в нем всего четверть одной из стен, все остальное больше напоминало физико-химическую лабораторию. Письменный стол не был завален рукописями и книгами. На нем гордо возвышался телефонный аппарат. Одинаковыми во всех четырех кабинетах были только кресла-диваны, на которых можно было и сидеть, и лежать, отдаваясь на волю мыслительных процессов.

Бакунин подвел меня к небольшому столику у окна, на котором стоял необычного вида микроскоп. Он состоял из двух микроскопов с единым окуляром.

— Посмотри, — сказал мне Бакунин.

Я приложил глаз к окуляру и увидел серое поле с продольными рваными бороздками.

— Что это? — спросил я.

— Это пули, которые извлекли из тела и головы князя Голицына. Видишь бороздки на их поверхности?

— Да, вижу.

— Это следы от нарезов стволов, из которых эти пули выпущены. Та, что угодила князю в голову, прямо в лоб, — слева, другая, раздробившая ключицу, — справа. Обе попали в кость, и обе слегка сплющены, деформированы, но сплющена только передняя часть, боковые части имеют первоначальный вид. Обрати внимание, расстояние между бороздками нарезов, так называемые «поля», имеют разную ширину. У левой нули они узкие, у правой значительно шире. Значит, эти пули вылетели из разных стволов.

— А разве у всех стволов разная ширина нарезов?

— Конечно же, разная. Даже у стволов, выточенных на одном станке, она чуть-чуть отличается — под микроскопом, при большом увеличении, это легко заметить. А кроме того, у разных стволов обязательно разная форма краев бороздки нареза. Ведь каждый раз при нарезке резец идет по металлу, который чуть-чуть по-разному поддается резцу. Рука токаря каждый раз чуть-чуть по-другому ведет резец. Металлическая стружка то отскакивает в сторону, то попадает под резец, он чуть-чуть подпрыгивает на ней. Иногда стружка режется плавно, ровно, иногда крошится, места обломов всегда разные. Одним словом, бороздки — это отпечатки ствола на пуле, выпущенной из него, — они подобны отпечаткам пальцев, они свои у каждого ствола.

— А это достоверно, что отпечатки пальцев у всех разные? — перебил я Бакунина.

— Это доказанный факт. Вероятность совпадения отпечатков пальцев, вероятность «повтора» матушки-природы — одна на миллион. А нарезать два одинаковых ствола вообще невозможно, даже если это кто-то захочет сделать специально. В мире нет двух одинаковых стволов.

— Нельзя дважды войти в одну и ту же реку?[24]

— Да, князь, голубчик! Прекрасное сравнение! Как это философично! Нельзя нарезать два одинаковых ствола, нельзя скрыть след, любая пуля будет опознана!

— В самом деле в этом есть высшая философия, даже какая-то мистика — пуля с отпечатками пальцев…

— Итак, ты видишь, князь, этими двумя пулями стреляли из разного оружия.

— Значит, версия о том, что Голицына убил Толзеев из пистолета особой конструкции, стреляющего двумя или несколькими пулями, отпадает.

— Отпадает предположение относительно того, что у Толзеева был такой револьвер. Имел ли отношение Толзеев к убийству — это по-прежнему вопрос.

— Но откуда взялась эта вторая пуля? Знаете, о чем я вспомнил, когда доктор рассказал о необычном ветре в день дуэли?

— Князь, голубчик, ты вспомнил мои слова о том, что я не поверю, что эту пулю, угодившую князю Голицыну прямо в лоб, занесло ветром?

— Да, именно это я и вспомнил.

— Князь, ты идешь по стопам дядюшки. Петр Петрович — язва. А ты — иронист. А я — физик.

— То есть?

— Физик и естествоиспытатель. Присмотрись к бороздкам на пулях.

Я опять наклонился к окуляру и внимательно рассмотрел бороздки, оставленные нарезами стволов.

— Ну, очевидно, что стволы разные. Расстояния между бороздками совершенно не совпадают. Это видно даже без измерений.

— А еще на что-нибудь ты обратил внимание?

Я еще раз рассмотрел обе пули, но ничего не заметил.

— Присмотрись к самим бороздкам. Они очень сильно отличаются по глубине. На левой пуле бороздки намного глубже.

Мне пришлось снова обращаться к окуляру, и я убедился, что Бакунин прав. На левой пуле, той, которая поразила князя Голицына, бороздки врезались достаточно глубоко. На правой они были только слегка прочерчены.

— О чем это говорит? — спросил я Бакунина, поднимая голову от микроскопа.

— Баллистика, князь. Это есть физика. Представь себе пулю, которая движется по нарезному стволу. Сильнейшее давление пороховых газов толкает ее вперед. Пуля плотно прижата к нарезам ствола. Она движется по нарезам, ввинчиваясь в ствол, нарезы оставляют на пуле бороздки — и они тем глубже, чем сильнее давление и чем длиннее ствол. Слабее взрыв пороховых газов — мельче бороздки. Это рисунок выстрела револьвера. А пуля, которой убит князь Голицын, выпущена из винтовки. Дальность боя револьвера — сто метров. Его прицельная дальность и юго меньше. А из винтовки можно точно поразить цель и за километр. Думаю, есть винтовки, которые бьют и на два километра. И звук выстрела на таком расстоянии можно не услышать.

— Но на таком расстоянии не то что точно в лоб — вообще в человека не попасть.

— Как видишь, попали. Что тем более достойно удивления, если принять в расчет то, что из винтовки стреляли револьверной пулей. Ведь она легче винтовочной. Здесь, князь, опять же законы баллистики. Винтовочный патрон содержит больше пороха. Давление на пулю пороховых газов намного больше. Пока она движется по стволу, ей деваться некуда. Но вот оказавшись за пределами ствола, легкая пуля, получившая сильный толчок, может отклониться от обычной траектории, да и вообще может пойти кувырком. Оттого винтовочная пуля тяжелее. Я взвесил обе пули — та, которая попала князю Голицыну в лоб, оказалась тяжелее.

— Но ведь они одинаковые?! — удивился я. — По крайней мере на первый взгляд.

— Да, на вид одинаковые. Злоумышленник надеялся, что Толзеев промахнется. И все сойдет за смерть на дуэли. Поэтому и не стал стрелять винтовочной пулей. А смастерил себе особую пулю. Под микроскопом, князь, — половинка пули. Вторая, вот она, — Бакунин взял со стола половинку пули и протянул мне, — я распилил ее пополам — посмотри на разрез.

Я взял половину пули, присмотрелся и увидел, что внутри она не серая, а желтая.

— Серединка из золота, князь.

— А зачем?

— А чтобы была тяжелее. Золото имеет почти вдвое большую плотность, чем свинец. Но и этой прибавки в весе оказалось недостаточно. Видишь, золотая серединка имеет форму головастика. Передняя часть такой пули тяжелее, она как стрела с наконечником и оперением. Она и кувыркаться не станет и полетит по точной траектории. Так что этот выстрел готовился серьезно, тут целое исследование.

— Ну, хорошо, предположим, убийца стрелял издалека. Предположим, за два километра от места дуэли. Даже предположим, что он чудо-стрелок и сумел с такого расстояния попасть князю Голицыну в лоб. Но как он мог узнать, в какой момент нужно стрелять, чтобы его выстрел совпал с выстрелом Толзеева?