Андрей Кивинов - Ставки сделаны
– Теперь куда? – раздался с экрана голос Черткова.
– Разворачивайся и через Дворцовый, – вновь зевнул Балашов.
Своим сверхъестественным равнодушием он жутко раздражал Жору Любимова. Надо же какой… дзэн-буддист хренов. Так бы и свернул шею. Жаль, через монитор шею свернуть нельзя. Ну ладно, недолго осталось.
Машина оперативников пристроилась сразу за Чертковым. ОМОН следовал чуть сзади.
«Ауди» выехала на Невский. Движение здесь, как обычно, было насыщенным, Стрельцов держался через машину от Черткова. Вася шурудил коленями так, что Жоре пришлось положить на одно из них тяжелую ладонь.
– Направо на Мойку! – скомандовал Балашов.
– Внимание! – напрягся Виригин.
По набережной Мойки машина проехала буквально пятьдесят метров.
Балашов выхватил из кармана пистолет и наставил на Черткова:
– Тормози! Живо!
– А Стас? – оторопел Чертков.
Вместо ответа Балашов выстрелил. В небо, но через боковое стекло. Чертков поморщился. Так не договаривались. Стекло – полторы сотни баксов.
А, наплевать: зато убедительно. Чертков ударил по тормозам. Стрельцов затормозил рядом через пару секунд. До преступника, выскочившего из «ауди», оставалось метров двадцать. Добыча легкая. Деваться ему некуда.
Как бы не так!
Балашов бросился к спуску к воде, и буквально в тот же миг взревел мотор скутера. Опера не успели подбежать к парапету, а шустрый водяной мотоцикл уже выпрыгнул почти на середину Мойки и понесся прочь от Невского. Стрелять было нельзя: с обеих сторон – прогулочные катера. Голос экскурсовода талдычил чего-то про колоннаду Казанского собора.
– В машину, быстро! – крикнул Виригин.
Рогов подскочил к растерянно топтавшемуся у «ауди» Черткову, оттолкнул его, прыгнул на переднее сиденье и первым пустился в погоню за скутером.
Черткову пришлось лезть в машину оперативников. «Черт, – колотилось чиновничье сердце. – Сейчас еще тачку расхреначат…»
Виригин выхватил мобильный телефон и задумался. Конечно, перекрыть Мойку запросто может любой не заполненный туристами кораблик, но как и с кем связываться? В итоге позвонил дежурному по городу. Попросил передать информацию на посты и патрулям. Сухопутным, увы, патрулям.
Водных – нет.
Машины, подпрыгивая на ухабах набережной Мойки, неслись вровень со скутером. Стрелять по-прежнему было нельзя. Чертков порывался что-то сказать, но его не слушали.
Красный мост. Синий мост, Исаакиевскую площадь прошили против всяких правил, Фонарный мост…
Продолжалась вся погоня от силы три минуты.
За Поцелуевым мостом скутер резко свернул в Крюков канал. А погоня застыла на углу Декабристов и Глинки: здесь шел какой-то ремонт.
– Васька умом тронется, – тихо вздохнул Стрельцов, глядя на «ауди».
Рогов вылез из машины и, сжимая кулаки, пошел на Любимова и Виригина. В глазах его горела ненависть.
– И что скажете? – хрипел Рогов. – Что теперь?
Виригин не ответил, повернулся к Черткову.
– Он выстрелил, – пролепетал чиновник. – Я не знал, что делать.
«А с работой – все двести баксов стекло», – пронеслось в голове.
– Мы видели. – Сердобольный Виригин сочувственно похлопал чиновника по плечу.
Чертков понял, что его не подозревают. Да и с чего, собственно? Все сделано чисто.
– Что же теперь? – повторил чиновник вопрос Рогова.
Только спрашивали они – о разном.
– Ну что, ловить будем, – вздохнул Виригин.
Рогов вдруг подпрыгнул и описал небольшой круг, шагов в пятнадцать. Стрельцов смотрел на него с нескрываемым опасением.
Рогов сжимал кулаки и озирался по сторонам. Что-то здесь неуловимо изменилось.
А вот что – пустота за Мариинским театром! Точно, здесь же собирались строить новую сцену. Когда на «Снегурочку» ходили, было темно, и Вася пустоты не заметил.
А огромный Дворец культуры, стоявший на этом месте, – как корова языком слизнула.
Был – и нет.
Как два миллиона: были – и нет. Квартира, машина..
В поле зрения Рогова попал Жора. Вася резко шагнул к нему, схватил за отворот куртки:
– Червонец, говорил, не выскочит? Все, говорил, тип-топ будет? Лгун! Офицер, мать твою! Хрен ты с горы, а не офицер!
Жора Рогова понимал, но не врезать «миллионеру», теперь уже бывшему, себя заставил – с трудом.
– Поехали к нам, – решил тем временем Виригин. – Фото сделаем и ориентировку дадим.
* * *На Витебском вокзале Коля Балашов совместил приятное с полезным. Или – с чьей-то иной точки зрения – неприятное с бесполезным.
Засунул пластиковый пакет в камеру хранения, записал в телефон код (хотя память у Коли, особенно на цифры, была выдающейся – число «пи» помнил до двадцатого знака после запятой), стер платком с ручек отпечатки пальцев.
А потом пошел в чебуречную, к приятелю Ахмету. Здесь была одна из точек, на которых Коля покупал гашиш.
– Ты чего бэз званка? – насторожился Ахмет.
Коля пожал плечами:
– Оказался просто здесь случайно. Подружку в Литву провожал. А чего такое?
– Да нэт, так, – протянул Ахмет. – Просто менты эта… актывырылыс.
– Куда вырылись? – не понял Коля.
– Нэ куда, а сколька! – воскликнул Ахмет. – Актывырылыс! Больше дэнэг хочат!
Коля догадался, что Ахмет хотел сказать «активизировались». Под это дело товар подорожал: на пятьдесят рублей за грамм больше. Мелочь, но…
Ахмет, впрочем, сказал правду. Уяснив, что за поборы и беспредел в отношении «черножопых» (не всех, конечно, а нижнего слоя: с верхним совсем иные расклады) начальство особо взыскивать не стремится, младший милицейский состав с удовольствием поднимал периодически тарифы. Ну и другими всевозможными способами «актывырылся». Благо, найти к чему придраться в любом бизнесе – ничтожнейшая из проблем.
Оперативники зашли в кабинет, а Черткова попросили подождать в коридоре. Инспектор занервничал. Что? – все же начали подозревать? Или он, Чертков, просто начинает трусить? Это ни к чему: лохи лохами, а опыт какой-никакой убойщики имеют. Не по первому году служат.
Все в порядке, убеждал себя Чертков, все должно быть в порядке. Операция задумана и поведена блестяще. Осталась – ерунда.
В Стасе он был уверен. Стас в драматической студии четыре года занимался. Гамлета играл, как Высоцкий.
Чертков взял валявшуюся на подоконнике газету, развернул. Первое, что бросилось в глаза:
«Китаец нарисовал панду на человеческом волосе
Китаец Джинг Инг Хуа нарисовал самую маленькую в мире панду, сообщает газета The Times. Изображение медведя на человеческом волосе можно разглядеть только в микроскоп с 50000 увеличением. В качестве кисти художник использовал волосок кролика, работа заняла у него 10 дней. В настоящий момент изображение выставлено в художественной галерее города Каосиунг в Тайване. В мире известны микрокартины, нарисованные на рисинке, булавочной головке и даже зернышке мака. В качестве кисти, как правило, используется волосок, при этом он даже может быть специальным образом заточен».
«Что-то панды сегодня зачастили», – удивился Чертков. Знак, наверняка. Непонятно только – хороший или плохой.
В кабинет прошел кучерявый мужчина, который тоже присутствовал на операции. В руке он нес пачку фотографий.
Сфотографировали, то есть, его с Балашовым? Не очень это здорово… И в кабинет не зовут.
Гашиша Балашов взял пару граммов, спрятал в тайник, устроенный в каблуке левой туфли. Вышел на площадь. Позвонил по уличному таксофону. Голос постарался изменить:
– Я по поручению Алексея Дмитриевича. То, что вы ждете, лежит в камере хранения Витебского вокзала. Запишите шифр и номер ячейки.
В кабинет позвали, наконец.
На фотографиях и впрямь оказался Балашов. В самых разных видах и ракурсах. Между прочим, Чертков советовал Коле загримироваться. И только сейчас сообразил, что Балашов пришел без всякой маскировки.
Черт!
– Раньше не встречали? – показал фото Виригин.
Чего показывать, он с ним четверть часа в машине провел!
– Нет, не встречал.
– А из тех, кому дома снесли? – Черткову показалось, что Любимов глянул на него с подозрением.
Отрицательно покачал головой.
– У вас их данные есть? – продолжал внимательно смотреть Любимов. – Жертв ваших?
– Да, разумеется. На службе в компьютере. Можно съездить. Нужны?
– Нужны, инспектор, нужны, – вздохнул Виригин.
Уже было известно, что «сухопутные» патрули, прочесав Крюков канал и близлежащие набережные, никаких следов скутера не обнаружили.
Как в воду канул, если позволителен в критической ситуации такой каламбур.
УБЭПовцы Кожемякин и Александров потерпели с утра еще одно чувствительное поражение: собранный ими материал по злоупотреблениям директора макаронной фабрики был признан недостаточным для передачи в суд.
