Ирина Зарубина - За сроком давности

— Фотография сделана как раз в восьмидесятом году, летом.

— Неужели этот недомерок мог заставить стольких женщин потерять голову?

— Не знаю, мог, наверно, — сказала Клавдия, еще раз глянув на снимок. — Меня больше волнует, мог ли он убить двух человек и закопать их в могиле Бербрайера, а амурные его дела меня не волнуют.

— Но все же… — Калашникова смущенно опустила голову. — Должно же в нем быть что-то…

— Итак, у нас есть четверо. Двое из них — наши пациенты, как сказал бы старик Аристов. Как думаешь, кто?

— Ну, я ставлю на Василюка и… — Ирина задумалась на секунду. — И на этого филолога, Мамина.

— Начнем с того, что здесь не ипподром. А потом, почему именно Мамин? Ладно, я понимаю, Василюк — сидел, убит в том году, когда надгробие поломали. Тоже, кстати, немаловажный факт. А Мамин почему? Я, например, больше склоняюсь в сторону работяги. Или, в крайнем случае, этого плейбойчика.

— Нет, вряд ли. Вальдберг же из культурной семьи, потом, он явный ловелас, а такие не способны на убийство. Ну, работягу еще можно заподозрить, да и то с натяжкой.

— Однако Мамин тоже из культурной семьи. Больше того, кандидат наук. А потом ты не забывай, что этот Эдуардик на кладбище устроился почти сразу после психушки, так что запросто мог. Я, дескать, псих…

— Ну хорошо, допустим, — взволнованно проговорила Калашникова. — Но не мог же он из Сергиева Посада приехать сюда и поджечь квартиру Шилкиной. Он бы вообще не узнал, что трупы нашли.

— А Мамин, который спился до животного состояния, вряд ли вообще помнит, что было двадцать лет назад.

— Может, не помнит, а может, как раз и… — но договорить Калашникова не успела, потому что распахнулась дверь и в кабинет ввалились сразу трое — Игорь, Левинсон и сам прокурор.

— Та-ак, меня повышают, да? — Клавдия удивленно глядела на вошедших. — Или нет, скорее, увольняют.

— Не угадала. — Владимир Иванович медленно подошел к столу Дежкиной и торжественно положил перед ней толстую картонную папку.

— Что это? — поинтересовалась Дежкина, с интересом рассматривая выцветшие чернильные печати на папке.

— Это, Клавочка, Корытов, — заявил Левинсон из-за плеча Клавдии. — Корытов Антон Егорыч. Тот самый.

— Дело мы в архиве нашли. — Владимир Иванович хлопнул по папке. — Это один из самый длинных висяков. Так что ты и бери. Время еще есть.

— Какое время? Время до чего? — не поняла Дежкина. — Пусть тот и берет, кто вел. Или уже на пенсии?

— Нет, не на пенсии. — Главный загадочно улыбнулся.

— Ну и кто же это?

— Ты, милочка. Ты.

— Как это? — Дежкина потянула за тесемку и раскрыла папку. И с первой же страницы на нее глянул маленькими злыми глазами сорокалетний мужик со шрамом на правой щеке.

— Да-да… — тихо пробормотала Клавдия. — Маленький, рыжий, прихрамывает, сидел… Ну здравствуй, Шрам…

Двадцать лет назад… Боже, как же давно это происходило, целых двадцать лет назад. Ленки тогда еще не было, а Макс не умел даже говорить. Клавдия аккуратно перелистывала пожелтевшие страницы дела и с каждой страницей словно возвращалась назад, в свою молодость.

Это было одно из ее первых дел. Вернее, она тогда считалась только стажером, как сейчас Калашникова. Убили троих человек — мужа, жену и старуху, мать жены. Убили страшно, зверски. Из дома ничего почти не пропало. Сестра жены не обнаружила только нескольких бутылок с импортными винами, золотых украшений и, как ни странно, железной коробки из-под крупы. Раньше такие коробки с надписями «крупа», «сахар», «мука», «манка», «чай» у каждой хозяйки были.

— Господи, сколько лет, сколько лет, — тихо шептала Клавдия, передавая Калашниковой страницу за страницей, протокол за протоколом, фотографию за фотографией.

— Так это Корытов их убил? — Ирина с интересом читала бумажку за бумажкой, чувствуя себя уже не следователем, а посетителем музея.

— Двадцать лет назад я не сомневалась. — Клавдия достала протокол осмотра места преступления. — Вот: «На дверных ручках, на столе, на оконном стекле обнаружены множественные отпечатки пальцев». Эти пальчики потом по картотеке всплыли. Шраму они принадлежали. А он тогда известной был личностью в Москве.

— Бандит?

— Вор в законе. Тогда это звучало почти как народный артист или председатель горкома партии. Это сейчас их даже шпана ни во что не ставит, а тогда с ними даже милиция считалась. Они уже сами и не ходили на дела, а жили за счет других бандитов. Им на блюдце деньги приносили.

— А зачем же он тогда на убийство пошел? Он что, не мог другим приказать? — Ирина одну за другой просматривала фотографии лежащей на полу женщины, мужчины с пробитым черепом, старухи в луже крови.

— А в этом вся хитрость. — Клавдия улыбнулась. — Мы тогда дело с трудом раскрутили. Помнишь, коробка пропала из-под крупы?

— Да. Ну и что в ней было?

— Мы до этого еще доберемся. Я сама долго голову ломала — что же в ней такое было? Сами бы мы ее пропажу не заметили. А потом мне в голову пришла одна любопытная мысль. Даже не мысль, а вопрос — а как же сестре жены удалось заметить исчезновение коробки? Причем почти сразу. Сначала про шкатулку с кольцами сказала, а потом сразу пошла на кухню, покрутилась маленько и про эту коробку заявила.

— Значит, знала, что в ней?

— Значит, знала. Мы ее прижали хорошенько, тут она и раскололась. Убитый, Шаповалов Сергей Петрович, незадолго до смерти вернулся с Колымы. А там он золотишко мыл. Отсидел сначала восемь лет за убийство, а потом завербовался старателем. Ну и кое-что домой привез. Ясно, что он там прятал, в коробке-то. Жена, видно, сестре рассказала по секрету. По ее словам килограмма полтора песочку.

— Ого… — Калашникова присвистнула. — Нехило. А Шрам этот где сидел?

— В том-то и дело, что тоже на Колыме. И в то же время, когда и Шаповалов. У них года в два разница была. Видно, узнал Шрам, что Шаповалов вернулся, ну и решил золото себе прибрать. Поэтому и не поручал никому. Во-первых, они с Шаповаловым знакомы были, а во-вторых, чтоб не делиться. В общем, причастность Шрама к убийству была доказана, но его самого так и не нашли.

— Вот откуда соляная кислота и ртуть в костях, — Ирина обрадовалась неожиданной догадке.

— Да, именно. — Дежкина подумала, что Ирина неплохо, в общем, соображает.

— А когда это убийство произошло? — спросила Калашникова.

— Тебе дату сказать? — Клавдия зашуршала старыми протоколами. — Я и забыла уже. Сейчас скажу. Ага, вот. Вечером четвертого ноября тысяча девятьсот семьдесят девятого года.

— Постойте, постойте. — Калашникова вскочила и достала из ящика стола папку с новым делом. — Не может этого быть.

— Почему не может? — Клавдия удивленно посмотрела на девушку.

— Потому. — Ирина лихорадочно перебирала бумажки. — Потому что похороны состоялись второго ноября. Следовательно, четвертого вечером, когда произошло убийство, Шрам уже лежал в могиле. Больше того, четвертого вечером, по показаниям жены Бербрайера, могила уже была обложена мраморными плитами.

— Как же это? — Дежкина еще и еще раз перечитывала дату в протоколе. — Четвертого, все верно. И отпечатки пальцев его, и сидели они с Шаповаловым вместе. Мистика какая-то. Он что, зомби, этот Шрам? Из могилы выбрался, и убивать пошел? Может, и правда, Вуду?

Калашникова внимательно просматривала протокол за протоколом, бумажку за бумажкой, отчет за отчетом.

— Больше всего меня сейчас интересует то, — сказала она вдруг, — что мы до сих пор не знаем, кто был тот, второй, которого вместе с Корытовым похоронили. И при чем тут этот тропический червяк, откуда? Кстати, убийство Шаповаловых совершал один человек или несколько?

— Двое. — Клавдия вынула из сумочки пакет с пирожками. — Поставь чайку, а то во рту аж пересохло от волнения… Двое их было. Но второго установить так и не удалось. Ни отпечатков, ни следов обуви, ничего. Но убивали двое.

— А как убили? — Ирина опять достала из дела фотографии. — Мужчине, я вижу, череп раскроили, старуху зарезали, кажется. А жену?

— А жене… — Клавдия вдруг хлопнула себя по лбу. Посмотрела на Ирину и сказала. — А ну-ка, догадайся.

Ирина задумалась на секунду и сказала:

— Судя по тому, как вы об этом спросили, ей наверняка свернули шею. Я угадала?

— Угадала. — Клавдии вдруг стало немного не по себе. — Ира, а ты не замечаешь, что мы уже способны радоваться от того, что человеку свернули шею?

— Ой, и правда. — Улыбка мигом испарилась с лица Ирины. — Ужас какой…

За окном вовсю светило солнце. Так хотелось выйти из кабинета и пойти просто прогуляться по парку. Клавдия вдруг вспомнила, что уже года два просто так не гуляла. Обязательно или по магазинам, или на работу, или, того пуще, на следственный эксперимент.