Анна Михалева - Шкура неубитого мужа
Род Доудсенов издавна славился своей деликатностью. Да спросите любого в клубе «Пеликан», и каждый вам скажет, что сэр Александр — это самый известный современный рыцарь.
Молодой аристократ надулся. Впрочем, дулся он недолго. Ему помешали.
— О! — неожиданно громко заявил известный меценат и саданул его по плечу с такой силой, что несчастный обиженный подскочил до потолка. — А вдруг у вас что-нибудь выйдет! Вдруг ты ей понравишься? Ты не можешь не понравиться! А что? Молодой, смазливый, богатый и не малахольный, как все иностранцы. Вон как ты типов в Шереметьеве отделал! От таких бабы кипятком писают.
Влюбится — сто пудов. Даже фамилию не спросит.
Александр подивился такому скорому решению своих матримониальных проблем. Менее всего на свете он намеревался сейчас заводить романы. Это ему вовсе некстати. Однако он был уже достаточно хорошо знаком с этим энергичным здоровяком и знал, что перечить ему бессмысленно.
— Отлично… — Входя в двери служебного коридора, Серж глубоко втянул ноздрями воздух, пропитанный искусством, и повернул голову к Александру:
— Сейчас посадим тебя на лучшее место. Знаешь… — Он вдруг приосанился и зашагал важно, словно не только этот коридор, но и весь комплекс «Россия» был его собственностью. — Музыку следует воспринимать только на лучших местах.
Потому как какое место, такие и ощущения. Посади тебя, братец, за колонну, ты ведь и половины прелести не ощутишь, а как хорошо на первом ряду амфитеатра! О-о-о…
Слушая его, сэр Доудсен пришел к выводу, что он с ним согласен, может быть, впервые за все время их общения.
Едва они успели повернуть за угол, как навстречу им кинулся детина в безупречном черном костюме. Однако костюм — это единственное, что было в нем безупречным.
О лице его, например, такого сказать ну никак нельзя.
Оно белело, как ранний утренний снег, губы его дрожали, а в глазах застыл панический ужас.
— Сергей Валентинович, как хорошо, что вы так вовремя! — проблеял он, подлетев к Боброву на полусогнутых. — Какое счастье, что вы решили вернуться!
Александр сразу же заподозрил неладное. Да и Серж, похоже, тоже.
— Нестеров, ты что, охренел? Какое вернуться, я только что приехал!
— Разве? — на секунду тот будто не поверил, а потом рукой махнул:
— Какая теперь разница! У нас такое стряслось!
— Что, истерика? — деловито осведомился он.
— Хуже, все гораздо хуже!
— Что же может быть хуже? — нервно изумился меценат.
— Она мертва!
Серж замер на месте, пристально посмотрел на детину в черном костюме. Александр сжал в руке набалдашник трости. Он понял: этот бледный господин даже в мыслях не имеет шутить. Понял это и Серж.
— Что произошло? — тихо спросил он и быстро пошел по коридору.
Сэру Доудсену пришлось изрядно прибавить шагу, чтобы не отстать.
— Никто ничего не может понять, — затараторил детина в черном костюме. — Я захожу, чтобы звать ее на сцену, а она на полу в луже крови.
— Может, в обморок упала, поранилась?
— Какое там! — Нестеров в отчаянии заломил руки, что совсем не соответствовало ни его внушительному виду, ни представлению Александра о том, как должен вести себя хорошо воспитанный джентльмен. Джентльмен, в понимании выпускников Итона и Оксфорда, должен всегда оставаться невозмутимым. И, даже оказавшись в эпицентре добротного землетрясения, максимум, что он может себе позволить, так это изумленно вскинуть бровь.
Желательно правую.
Собственно говоря, потомок древнего рода Доудсенов именно так и поступил.
Но детина в черном костюме ничего о правилах хорошего тона не знал, а потому бледнел, трясся и бессвязно блеял, семеня за Сержем:
— У нее дырочка в голове. От пули. Я сначала ведь, как вы, решил, что, может, споткнулась, упала. Она как приехала, все нервничала. Грозилась уехать с концерта. Да девка эта еще ей под ноги упала. Тут Ирма просто взбесилась. Кричала на нас, что ее плохо охраняют, что, растерзай ее у нас на глазах, мы и пальцем не пошевелим. Позорила, в общем, от души. Потом приказала всем выйти.
Я оставил двоих у дверей и пошел с ребятами к сцене. Ну, как положено, чтобы коридор создать. А она и тех, кто остался у двери, прогнала прочь. Сказала, что до выхода будет отдыхать, чтобы ее не беспокоили. Ну, как обычно.
А когда я пришел, у двери никого, а она, ох.., лежит, бедняжка, вся в крови.
— Милицию вызвали?
— Пять минут назад.
— Черт, они, наверное, уже подъезжают.
Серж вдруг перешел на бег. Александр чуть повыше поднял правую бровь, но устремился следом.
— Чтобы никого рядом с гримеркой до приезда оперов не было, — отрывисто приказал меценат. — Сам станешь у дверей!
Надо сказать, что жизнь сэра Доудсена протекала вдали от всевозможных преступлений. В студенческую бытность он не раз сталкивался с полицией и дважды подвергался суровым наказаниям по суду, которые исчислялись штрафами по пять фунтов каждый. Исходя из этого, он полагал, что прекрасно осведомлен о преступном мире и ничто в нем не может его шокировать. Однако картина, представшая перед его очами, когда он вслед за меценатом влетел в гримерку, показалась ему ужасной. В центре комнаты, возле поваленного стула, лежала довольно красивая шатенка в длинном синем платье с глубоким декольте. Ее лицо с тонкими чертами портило небольшое отверстие в самом центре высокого лба. Глаза ее были открыты и полны безразличия или даже презрения.
«Странно, — подумал сэр Александр. — Если видишь перед собой дуло пистолета, вряд ли станешь изображать безразличие. А тем более презрение. Это удивительно даже для Итона, не говоря уж об Оксфорде…»
Но более всего его удивил Серж. Тот не склонился над телом, не причитал и не вытворял ничего подобного, хотя по всем законам человеколюбия должен был поступить именно так. Бобров принялся лихорадочно обыскивать гримерку.
Молодой аристократ обозрел комнату и пришел к выводу, что трудится он напрасно. До мецената комнату уже изрядно перетрясли. Содержимое сумочки певицы было разбросано по гримерному столику. Собственно говоря, особенно обыскивать было и нечего: скорее всего, убитая" дама явилась к началу концерта уже полностью готовая к выступлению. Так сказать, одетая и загримированная, а потому захватила с собой лишь самое необходимое: маленький ридикюль и пушистую накидку из шиншиллы.
— Черт! Черт! — прорычал Серж и, повернувшись к двери, неожиданно для себя нашел торчащего в проеме английского аристократа, о существовании которого он, по всей видимости, забыл.
— Черт! — сказал он ему. — Ты-то тут что делаешь?
— Мне кажется, вы напрасно пытаетесь отыскать то, что уже нашли до вас, — прохладно заметил сэр Доудсен.
— Вижу, — проворчал Бобров. — Тебе лучше уйти. Если не хочешь стать свидетелем. А мне лучше остаться. И поторопись, ради всего святого. Еще тебя отмазывать!
— Но я же еще не успел ничего сделать, — Александр пожал плечами.
— Ты хоть понимаешь, что произошло?! Ирму убили.
Ирму Бонд! Она — звезда. Сейчас сюда сбегутся сыщики со всей Москвы. И каждый захочет переговорить с тем, кого они найдут на месте преступления. Имеешь шанс проторчать в отделении милиции до завтрашнего утра.
Это в лучшем случае.
— Хм… — Александр шагнул в коридор. — Полагаю, нам лучше увидеться завтра. Или в любое удобное для вас время.
* * *Сэр Доудсен вышел на улицу и задумался: куда податься? Встреча с искусством не состоялась, а заменить ее нечем. В Большой театр он опоздал, да и в Третьяковскую галерею, похоже, тоже. Прогуляться по Кремлевской набережной? Довольно прохладно для ночного моциона, да и с неба что-то неприятное сыплется: то ли снег, то ли град, то ли все разом. Оглядевшись, он медленно побрел в сторону метро «Китай-город». Темная неряшливая улочка показалась ему кошмарной. Чтобы немного скрасить одиночество, он провел набалдашником трости по железному забору. Звук ему не понравился.
«Н-да… — подумал младший Доудсен. — Нынче с музыкой что-то не задалось…»
Мысли его вернулись к случившемуся. Он размышлял над странной судьбой русской звезды. Красивая, молодая, знаменитая… Кому понадобилось ее убивать? Странное злодеяние — убить красоту. Все равно что растоптать розовый куст. Размышления его были внезапно прерваны, его грубо толкнули.
— Прошу прощения, — довольно внятно извинился сэр Александр и сжал в руке трость.
Однако он тут же ослабил хватку, узрев, что его обогнала девушка. Правда, он лишь по наитию определил, что фигура в ужасном пуховике принадлежит даме. Дама, казалось, его не заметила и побрела прочь.
Потомок древних Доудсенов приподнял правую бровь.
«Девушка, одиноко бредущая по ночной улице и расталкивающая рослых мужчин направо и налево, либо пьяна, либо феминистка», — подумалось ему.
Ни к тем, ни к другим он слабости не питал, однако на город уже давно спустилась ночь, и, движимый наследственным синдромом Доудсенов оберегать беззащитных дам, он прибавил шагу. Нагнав девицу, он заглянул ей в лицо и тут же понял: она не пьяна и уж точно не феминистка, она ужасно расстроенная и растерянная молодая особа. Причем особа весьма привлекательная.
