Олег Егоров - Девятый чин
— Фраерок наш поганку завернул, — перешел Капкан непосредственно к проблеме. — Значит, так.
Срочно дуй в Шереметьево-два. Нарой там в левом крыле блондинку. Этот хмырь ей свой автограф подарил, въезжаешь?! По паспорту Дрозденко улетел, а у какой-то выдры подпись Брусникина осталась!
— Еще бы! — заржал в ответ Соломон. — «Муму» Тургенев написал, а памятник — Пушкину!
— Если телка врубится — край. — Капкану было не до шуток. — Вырви у нее эту бумажку. Как хочешь, но — вырви. Подари ей что-нибудь интимное.
— Сто баксов подходит? — предложил соратник, но Капкан уже отключился.
Соломон, мысленно обругав свою горькую долю, рванул к Окружной.
Насчет доли Соломона в группировке Малюты можно сказать, что она и впрямь была не самой завидной. Если сравнить иерархию в группировке с судовой ролью какого-нибудь каперного фрегата, то Соломон болтался где-то между «плотником» и «шеф-поваром».
В прошлой своей дореформенной жизни Соломон заслужил авторитет ловкого кидалы. Фальшивые лотерейные билеты, «выигравшие» автомобиль, старые фамильные драгоценности со стразами вместо бриллиантов — все это был хлеб Соломона. И по тогдашним меркам не просто хлеб, а хлеб с изюмом. Но так получилось, что всю эпоху передела собственности, воспитавшую кадры совершенно иного размаха, Соломон пропарился в таежной колонии под городом Братском. Курсы повышения квалификации на лесоповале отсутствовали, так что Соломон до выхода на свободу и живого компьютера-то не видел. Если бы не юный жулик Хариус, которого Соломон поддержал на зоне и взял под свое крыло, у него, глядишь, и нынешней работы не появилось бы.
Повадки новых уголовников Соломону претили. Пролитой крови он не жаловал. Но зато знал досконально воровские законы, разбирался в антиквариате и неплохо «чесал», когда Малюте требовалось разыграть в карты со смежниками спорную «корову». Потому Глеб Анатольевич старого фармазона особенно не грузил, держал его, в основном, для хозяйственных нужд и даже произвел в почетные члены «совета директоров».
В аэропорту Соломону повезло. Таможенницублондинку он отыскал в левом крыле прежде, чем та сменилась. Смяв очередь, он нахально прорвался к нужной кабинке.
— Золотко! Проба ты моя ненаглядная! — насел на таможенницу мудрый Соломон. — Вам гражданин из Либерии автограф по ошибочке оставил! Артист! Помните?!
— Ну и? — блондинка покосилась на него весьма даже враждебно.
— Верните! — Соломон приложил к сердцу обе ладони. — Верните, золотко! Долго объяснять! Очередь волнуется! А я — его дядя! Он лично мне звонил натурально с воздуха!
— Да пожалуйста, — обиделась таможенница, выдавая ему сложенную пополам декларацию с пламенным текстом Брусникина. — Подумаешь, «хахаль» нашелся. Мне Державин свой автограф подарил. Так и передайте.
— Так и передам, — пообещал Соломон, растворяясь в толпе.
Расстроенной подлостью Брусникина таможеннице даже на ум не пришло, что позвонить «натурально с воздуха» никак нельзя, ибо, согласно инструкции, пассажирам в полете пользоваться мобильными телефонами без особого разрешения категорически воспрещено.
Между тем самолет с Капканом и расклеившимся Брусникиным уже набирал высоту.
Свободная страна
Вопреки наихудшим предчувствиям Капкана, в Монровии все прошло на удивление гладко. Даже тот курьез, что на стоянке такси Брусникина цапнула бешеная собака, оказался для затеянной аферы исключительно выигрышным.
«Роковая случайность, и все насмарку. Все планы псу под хвост, — разметавшись на кровати в номере гостиницы „Атлантика“, бередил Никита свежую рану. — Ужасно глупо и пошло».
Тут пора заметить, что роковые случайности сами по себе из воздуха не ткутся. События все же, как их ни толкуй, вяжутся из стечения обстоятельств, а именно, из обстоятельства времени, места и действия и еще множества мелких ниточек, вплетающихся в причинно-следственную ткань. Кто дергает эти ниточки — вопрос так и не разрешенный. Мало сказать — не разрешенный, в христианском плане он прямо-таки запрещенный. «Все пути Господни — милость и истина к хранящим завет Его…» И — точка. Или многоточие. Впрочем, знак препинания в данном случае не важен.
Любая мелочь способна была повлиять на нелепое происшествие. Если бы Никита получил свой чемодан пятью минутами раньше, они с Капканом уехали бы в гостиницу еще до того, как собака вообще появилась на привокзальной площади. Случись это пятью минутами позже, расстрелянная собака была бы уже заброшена в ржавый кузов полицейского «Доджа». Но чемодан Брусникина упал на линию транспортера тогда, когда упал. И все потому, что старый Эзра, водитель грузовичка, доставлявшего пассажирский багаж, притормозил у автозаправочной цистерны.
Накануне его старухе привиделся вещий сон с участием ангела, суливший Эзре прибавку к жалованью. Эту радостную весть обязаны были разделить с ним приятели-заправщики. Те с большей охотой разделили бы с ним саму прибавку, но увеличение вознаграждения еще только предвиделось.
— Дело решенное, — важно объявил Эзра товарищам. — Ангел приснился ей на чемоданах. Завтра к мистеру Брюсу пойду.
— Почему ж не сегодня? — лукаво щурясь, полюбопытствовал юный заправщик Дензил.
— Чтоб не сглазить, — резонно ответил Эзра.
И все заправщики согласно закивали. Торопиться не следовало: прибавки так и так не избежать, а мистер Брюс в плохом настроении мог ее урезать. То, что мистера Брюса в хорошем настроении никто и не видал, как-то в расчет не бралось. Куда важнее было выслушать описание ангела. Внешность ангела, обрисованная Эзрой, произвела на заправщиков сильное впечатление. Особенно размах крыльев.
Разговор между Эзрой и заправщиками происходил на английском языке. Население Монровии в большинстве своем разговаривало по-английски. А этим языком, как уже известно, Никита не владел. Он и своим-то плохо владел с похмелья. Капкан же, посещавший по делам вездесущей группировки офшорные филиалы компании на Кипре и в Дублине, английским, наоборот, владел весьма сносно. Таким образом, для Никиты он был и переводчиком, и наставником, и вообще поводырем.
Именно Капкан поднял в багажном отделении скандал, когда прочие представители белой расы терпеливо потели у конвейера, после чего тучный работник багажного отделения в рубахе без пуговиц, но зато с пунцовыми цветами сбегал-таки за Эзрой.
Итак, чемодан Брусникина и кожаная сумка «продюсера» были получены со значительным опозданием. Хотя, в принципе, на дальнейший ход событий это могло и не повлиять. В принципе, собака могла выбежать на площадь когда угодно. Желаем мы того или нет, но у нас с собаками общий Создатель. То есть пути собак столь же неисповедимы, как и наши собственные.
Пока деловитый Капкан договаривался с чернокожим таксистом, Брусникин покрасневшими глазами осматривал залитую солнцем и заполненную коренным, по большей части, населением площадь аэровокзала. Белая футболка на нем промокла насквозь, тогда как горло чрезвычайно пересохло.
«С чего я так надрался?! — Вслушиваясь в не знакомую до боли речь, Никита изнывал под знойными лучами. — Ах, да! Дрозденко! Павел-то наш Андреевич явно загибает, что сам Дрозденко спать уложил. Отклоняется продюсер от истины. Галлюцинаций у меня еще, слава тебе Господи, не водилось. Шут с ним. Заработаю свои оставшиеся четыре с половиной штуки, и — в Москву на зимние квартиры».
Образное это сравнение было применено Брусникиным весьма к месту. По сравнению с Монровией, в мартовской Москве действительно свирепствовала зима.
Распахнув дверцу обшарпанного такси, Капкан окликнул Брусникина. И тут, когда Никита уже взялся за ручку чемодана, из-за пальмы с растопыренными листьями выскочил мокрый пес, похожий на ершик для чистки унитазов. Шерсть у пса была грязной, жесткой и всклокоченной, а с морды капала пена, что во всех ветеринарных руководствах объявляется наивернейшим признаком бешенства.
Собака, вероятно, так и не обратила бы на Брусникина внимания — заклятых врагов посреди многолюдной площади хватало и без него, — но Никита, на беду свою, ударился в бегство. Последнее, что он запомнил, — это визг. Визжал он сам, визжали темнокожие матроны в цветастых тюрбанах, визжали покрышки автомобилей, тормозивших у него перед носом, и визжала настигавшая его уже на другой стороне проезжей части собака.
Далее в памяти у Никиты словно остался длинный отрезок засвеченной кинопленки. Он пришел в сознание уже на заднем сиденье такси, но лучше бы не приходил. Его ужасно тошнило. Дико ныла нижняя челюсть. Укушенная ягодица только саднила, но онато и заставила Никиту действовать не мешкая.
«Слюна бешеного животного, возможно, уже проникла в нервную систему! — в отчаянии подумал Брусникин. — Им-то все равно! Они даже не подозревают о страшной угрозе!»
