Игорь Гречин - Тайна Черного моря
Чья это фотография и откуда она взялась в кармане, Анатолий сообразил, только когда прочитал на обороте: «Ваньке от Эвы. Богатырь, помни обо мне, когда ты далеко! Э.З., 1962 г.».
Папа, папа, когда же ты успел? Глаза застлала пелена слез.
Потом, уже привычно вцепившись зубами в ручку магнитолы, мегатонник ухватился руками за рваные края летательного аппарата, построенного по принципу бумажных самолетиков. Разогнался, держа трехметровую жестяную игрушку перед собой, как держат доску, забегая в воду, любители покататься на гребне волны. И – ухнул в холодные объятия воздушного океана.
Эпизод двадцать девятый. И в Летний сад гулять ходил
31 июля, воскресенье, 23.13 по московскому времени.
Бежевые «жигули» резко затормозили – чтобы не задавить старика, то ли туркмена, то ли узбека, в развевающемся халате, расшитом золотыми и серебряными нитями, точно из-под земли выросшего.
Смешон был старик, трясущий плешивой головенкой. Нелеп, как сбежавший из детской сказки отрицательный персонаж. И балахон, разрисованный летучими мышами и лягушками, еле прикрывающий голую высохшую грудь, только подчеркивал его нелепость…
Раскинув руки наподобие креста, чертов старик перегородил дорогу «жигулям». Взвыли протекторы, водителя бросило на руль (губу бы расквасил, если б не ремень). «Жигуль» замер. И без того разозленный пьяными пешеходами в бескозырках и фуражках, наводнившими центр, водила высунулся из открытого окна и рявкнул:
– Жить надоело, сволочь старая? Совсем мозги пропил?
Неоновые рекламы мылом щипали глаза шофера, не давая подробнее рассмотреть наглеца. Фиолетовое небо вибрировало в такт дрожащим рукам – ведь чуть не задавил.
Старая сволочь обогнула машину и склонилась к окну. Скорость, с которой это было проделано, вызвала в душе водилы смутную тревогу.
– Мне до вокзала, – спокойно сказал старец. – Срочно. Плачу, сколько скажешь.
Слова были лишены всякой интонации. Не человек, а кукла механическая, для виду лязгающая челюстями, а на самом деле проигрывающая слова спрятанным внутри органчиком.
– Да пошел ты!..
Отгораживаясь от возможных неприятностей, водитель злобно завертел ручку.
Но прежде, чем окно успело закрыться, расставленные рогатиной указательный и средний пальцы старика ткнулись в акупунктурные точки на шее водителя.
Он и пикнуть не успел: сердце дало сбой и остановилось.
Господин Доктор вытащил мертвое тело из «жигулей», отволок – напился парень, не видите, что ли? – к бордюру и пристроил на тротуаре в позе спящего.
Его действия прохожими воспринимались как само собой разумеющееся. Видим, напился парень. Может, лучше в проходной двор его? А то тут его менты подмести могут. Да вы, дедушка, не беспокойтесь. Мы сами и на лавочку уложим, и карманы почистим. Дедушка, да он, вроде, не дышит! Дедушка, куда же вы?
Уже кто-то недовольно гудел сзади из синего «БМВ». Уже, любопытствуя, к инциденту поворачивались головы прохожих. И вопросы добровольных помощников, хлопочущих над телом шофера, становились все громче. Доктор поклонился зрителям и в манере «танцующий аист» сделал несколько шагов назад. К «жигулям».
Он прыгнул за руль, вдавил педаль газа. На красный свет машина вылетела на Невский, её занесло, бросило к белой сплошной полосе, протащило боком, едва не впилило в корму троллейбуса. Асфальт застонал под колесами. Кто-то из прохожих зажмурился. Однако умелая рука справилась с управлением, «жигуль» выровнял ход и, отчаянно сигналя неторопливому троллейбусу с наглой цифрой «10» на заднем стекле, потянулся по Невскому, к Московскому вокзалу. Доктор достал радиотелефон, связался с оставленными на попечение Дай Наньчжана войсками и отрывисто приказал:
– Вставайте на колеса. Заводите вентилятор. Субъект продолжает уходить воздухом. Золотая птица по другую сторону ручья. Подстрелите её.
Короткие, выверенные фразы. Слова сухие, как удары бамбуковых палок.
После чего Господин Доктор выбросил телефон в окно, чтобы не слушать виноватые всхлипы, если его люди не справятся и с этим заданием. Чтобы вообще больше не слышать голоса своих людей, при любом исходе сражения уже внесенных в Книгу Мертвых. Ведь никому ещё не удавалось накормить фазанов, сохранив при этом рис для посева.
А троллейбус не уступал и не торопился. А вверху реял на немыслимой жестяной конструкции русский мальчишка – прапорщик Анатолий Хутчиш.
А на немыслимой высоте над городом, повторяя зигзаги нелепого самолетика, расправив белые-белые, как антарктический снег, крылья, плыл Белый Орел, и в глазах вечной птицы мерцали галактики.
Бормоча про себя слова песни «и только дельтаплан поможет мне, поможет мне…», пребывающий на воздусях Анатолий выписал над зданием центральных авиакасс сложную восьмерку – чтобы рассмотреть привлекший его внимание бежевый «жигуленок», который, нарушая все правила дорожного движения, рвался с Малой Морской на Невский проспект.
Восьмерка далась не без труда. Все-таки несколько раз согнутый лист жести не был идеальным летательным аппаратом. Постоянно казалось, что самолетик отклоняется от курса влево. Постоянно казалось, что мышцы в какой-то момент не выдержат нагрузки и предадут. И даже повторяемые в уме для самовнушения песенные строки «наивно это и смешно, но как легко моим плечам…» пелись как «нас ждет огонь смертельный, но все ж бессилен он…».
Видно было плохо, жестяные плоскости закрывали обзор, но сцепивший зубы на рукоятке магнитолы Анатолий не сомневался: кто-то из китайцев вычислил его траекторию и попытается перехватить в конечном пункте.
На втором круге, ложась в правый крен, Анатолий разжал зубы и подбородком подтолкнул магнитолу. Соскользнув с края летающей жестянки, та ухнула вниз. Все равно больше не нужна, мешает только.
Пластмассовый параллелепипед, завывая, как немецкая авиабомба, всеми своими шестьюдесятью килограммами обрушился на токоприемник загородившего движение «жигулю» троллейбуса и скатился по покатому корпусу под колеса. На миг ночной воздух прорезал оглушительный магнитофонный вопль «Move! Your! Ass!», потом внутри параллелепипеда что-то клацнуло, и все стихло.
Зато с секундной задержкой посыпались отчаянно красивые в ночном воздухе искры, беспомощно заболтался в поисках провода ус троллейбуса, и обесточенная единица общественного транспорта замерла.
Хутчиш ещё успел заметить, как из «жигулей», зажатых со всех сторон неистово сигналящими машинами, вывалился Господин Доктор собственной персоной, замахал рукавами балахона, закричал на ни в чем не повинного водителя троллейбуса…
Анатолий попытался вновь оседлать попутный ветер. Не смог. Слабый воздушный поток, рожденный перепадом температур над нагретым асфальтом Невского проспекта и холодными водами Невы, понес прапорщика к Зимнему дворцу.
Подобное, наверно, чувствуют увлекшиеся воздушным боем летчики, когда кончается топливо. Земля льнула голодным зверем. «Планер» терял высоту. Еще немного, и снижение превратится в пике. Надо подняться повыше – там есть подходящие течения. Надо, Толя, надо.
И когда его искусственная птичка уже готова была запутаться в силках проводов, оплетших город на уровне крыш, прапорщику удалось сместить центр тяжести настолько, что нос птички снова потянулся к высям.
Высота двадцать пять метров, тридцать, сорок… Под Анатолием вильнул запруженный толпами морячков Дворцовый проезд, азартно блеснул брызгами извивающийся фонтан в скверике у Эрмитажа.
Потом суша и людской гам отодвинулись назад, и под воздухоплавателем раскинула свои катящиеся в Балтику, маслянисто блестящие волны Нева-река. Дворцовый мост протянулся по левую руку. По мосту в тараканьем забеге мчались на роликовых коньках китайцы, много китайцев, принимаемых горожанами за лихо резвящихся подростков.
От потока холодного воздуха слезились глаза. В буграх мышц накручивала обороты тупая боль. Несколько воздушных ям с удовольствием слопали достигнутую высоту.
Над водой похолодало, повеяло морской капустой и тиной; дельтаплан клюнул носом, прижимаемый нисходящими воздушными потоками, но Анатолий усилием ног немного увеличил угол атаки планера, на высоте примерно пятнадцать метров благополучно пересек набережную стрелки Васильевского острова, отметив свежую фанерную проплешину на крыше айсберга Военно-морского музея – вчера не по вине Анатолия отсюда стартовала баллистическая старуха, – и полетел в сторону светлеющих на фоне сиреневого неба Ростральных колонн.
Самолетик скользнул вниз, потом снова попал в восходящий поток – от огня второй Ростральной колонны. Огонь, разожженный в сей праздничный день в чаше-светильнике на вершине колонны, лизнул жестяное брюхо, и самолетик заплясал, как чудом уцелевший комар.
Теперь аэронавт находился на достаточной для маневрирования высоте – примерно пятьдесят метров над городом. Главное – не забраться ещё выше, чтобы не попасть под бдительные радиолокационные лучи ПВО Ленинградского военного округа, денно и нощно стерегущего мирное небо над городом.
