Детективная осень - Татьяна Витальевна Устинова
В этом смысле он был настоящим воином. Не случайно его так манила Африка.
- Кажется, здесь есть что сказать нашей гостье, - заметил профессор.
Генриетта Дормидонтовна обернулась к Анне.
- Да, моя милая? - При этом «милая» она сказала мягко, как пропела.
- Да-да, - волнуясь, вступила в разговор Анна.
Генриетта благосклонно наклонила голову, как бы говоря - ничего-ничего. Я слушаю, даже королевы иногда снисходят к простым смертным.
- Недавно к нам обратилась одна девушка, она разыскивала следы своей прабабки, и выяснилась удивительная вещь: оказывается, та была знакома с Гумилевым, и он доверил ей тайну своих африканских путешествий. Если вкратце - он искал там Ковчег Завета…
После этих слов Генриетта впала в такую глубокую задумчивость, что можно было решить, что она уснула, если бы не мерное дыхание и шевеление пальцев, двигающихся так, словно старуха перебирала невидимые четки.
- Ну, я так и думала все это время… - сказала она наконец хриплым голосом. - Чего-то в этом роде и можно было ожидать от нашего Гуми, - усмехнулась Генриетта. - Он всегда был любителем экстравагантных тайн и авантюристом по жизни. Его манило все неизведанное, запредельное…
- Он был розенкрейцером, - вставила Анна.
- Я знаю. Я могу продолжать?
- Да. Конечно.
- Итак, эти две красавицы - Ида и Фредерика - ходили в студию Гумилева. В Дом искусств на Мойке. Сам дом - Елисеевский особняк - выглядел снаружи и изнутри необыкновенно величественно и романтично. В то время вскоре после революции царила разруха, в зимнее время город не отапливался… Каждый вечер Ида как на праздник шла на занятия в поэтическую студию, на свидание с мэтром. И студия носила красивое романтическое название - «Звучащая раковина».
- Геня! Анну интересует портрет Гумилева, написанный Надеждой Шведе. Вы что-нибудь можете об этом сказать?
Руки пожилой женщины задрожали, и она стиснула их, чтобы унять волнение.
- Если бы мои мысли не путались. Очень боюсь что-то забыть…
- Память у нее хорошая, - наклонившись к Анне, сказала Ида. - Она все помнит.
Легкая улыбка тронула губы Генриетты Дормидонтовны.
- Ида Наппельбаум ходила заниматься также к Николаю Радлову, который впоследствии женился на Надежде Шведе… О, и с той и с другой стороны это были весьма примечательные люди. Достаточно сказать, что Коля Радлов…
Генриетта так нежно произнесла это имя «Коля», что Анна поняла: для нее нет ни времени, ни расстояния.
- Коля был великолепным художником, искусствоведом, преподавателем…
- Ах. Что же мы не едим! - спохватилась Ида. - Прошу. Прошу! Нехорошо…
- Ида, оставь… Гости сами решат, что им делать, не опекай…
Возникла пауза.
- И вот Надежда Шведе, которая впоследствии стала женой Радлова, написала этот самый загадочный портрет Гумилева, который после его гибели оказался у Иды. Когда Гумилева арестовали, именно Ида вместе с Ниной Берберовой, другой пассией Гумилева, носила ему в тюрьму передачи, так как молодая жена поэта Анна Энгельгард боялась это делать.
И Нина с Идой, точно жены, опекали арестованного Гумилева. Позже они увидели списки расстрелянных, среди которых значился и Гумилев, и обе они, как и другие друзья и знакомые поэта, отказывались в это верить, им казалось, что Гумилев не может умереть… Моисей Наппельбаум купил портрет поэта у Надежды Шведе для своей дочери. У Иды оказалась и другая реликвия, связанная с Гуми, - черепаховый портсигар, который неизменно присутствовал на заседаниях поэтической студии. На нем Гумилев любил отстукивать пальцами. Портрет был с Идой неразлучно: и в квартире на Литейном, и на Рубинштейна. Но в 1937 году стало ясно, что картину в доме держать опасно. Было принято решение разрезать ее на кусочки и сжечь в печке у родственников на Черной речке. Как рассказывала после Ида - ей было плохо, когда картина горела, - казалось, там заживо горит человек. Но на этом история с портретом не закончилась. Иду все-таки арестовали в 1951 году по обвинению в знакомстве с Гумилевым и хранении его портрета. Она получила десять лет лагерей, но отбыла три с половиной года - ей повезло, Сталин умер, дела начали пересматривать. Позднее этот портрет все-таки восстановили. Художница Вязьменская создала его заново по черно-белой фотографии и указаниям Иды, которая помнила цвета и оттенки на картине.
- Портрет точно сгорел? - задала вопрос Анна.
Ей показалось, что глаза Генриетты Дормидонтовны странно блеснули. Или это был отблеск от пламени свечей.
Старая женщина чуть помедлила с ответом.
- Конечно, мне же об этом рассказывала мама. Никаких сомнений нет. Потом, как я уже сказала, портрет восстановили. Он странный. Очень странный, - покачала головой Генриетта. - Гуми с бритой головой, как жрец, с книгой в руке… Знаете, есть люди, которые видят нечто большее, чем простые смертные. Можно спорить - всем ли дается этот дар и можно ли его развить. Точного ответа нет, но, несомненно, здесь замешана тонкая наука - генетика. Мы не знаем своих корней, своих предков… Не каждой так повезло, как… Как ее зовут? - обратилась она к дочери. - Актрису, о которой ты мне недавно рассказывала?
- Тильда Суинтон, - вставила Ида. - Она знает свою родословную на протяжении тысячи лет.
Анна вспомнила холодно-мраморную злую колдунью из «Хроник Нарнии» и издала возглас удивления.
- Именно так, - подтвердила Ида.
- Так и должно быть, - заметила Генриетта. - Знание своего рода открывает тайны, спрятанные в прошлом. Ты делаешься сильнее, когда можешь рассказать о своих корнях. Но мы отвлеклись… Я просто хотела сказать, что вы, видимо, принадлежите к тем людям, у которых есть глаза, - обратилась она к Анне.
Та поблагодарила полумрак, потому что иначе всем было бы видно, как она покраснела.
- Вернемся к портрету Гумилева, - продолжила Генриетта. - А ты знаешь, милая, - обратилась она к дочери, - мне хочется еще шампанского. Да что же это за удивительная ночь,
