Людмила Милевская - Веселая поганка
И, только представьте, этот развратный гомик, этот отброс общества окинул меня, красавицу и умницу, презрительным взглядом и брезгливо молвил:
— Фу, какая дрянь! Не удивительно, что ее хотели утопить в Клязьме. Жаль, что не утопили.
«Я — дрянь? — изумилась я, с трудом веря своим ушам. — Впрочем, какого вкуса я ожидала от гомиков?»
Тем временем Каштановая Борода призадумалась и спросила:
— Да? Так вы незнакомы?
— Клянусь! — с чувством заверила Рыжая.
— Голову нам морочит, — возмутилась Каштановая Борода, обращаясь к Огненной уже беззлобно. — Где мы, а где Клязьма? Точно писака говенная. Сиганула к нам с балкона и, пока мы трахались, уже сварганила на меня компромат. Выворачивай, стерва, карманы! — гаркнул он мне. — Все выворачивай!
«Боже, куда я попала! Здесь ни чем не лучше, чем на том мосту!» — испугалась я, запуская руки в карманы куртки и запуганно озираясь по сторонам.
На спинке стула висел дорогой пиджак, но у меня уже не было веры и к дорогим пиджакам и даже к галстукам. Эти преступники так расплодились, так расползлись по свету, они же буквально везде, даже в дорогих пиджаках.
Я вытащила из кармана ключи и потрясла ими в воздухе.
— Больше у меня нет ничего, — искренне заверила я. — Это от моего автомобиля.
— А в другом кармане? — сверля меня подлыми глазками, спросила Каштановая Борода.
— Там пусто, — заверила я, вывернула второй карман и снова потрясла ключами. — Без острой необходимости никогда не лгу, — с гордостью заключила я, с обидой глядя в потолок, потому что на все остальное смотреть было просто противно.
Каштановая Борода задумалась и, вероятней всего, поверила бы мне, когда бы не досадная случайность. Зря я так бойко ключами трясла. Совсем забыла, что на них брелок-часы, подаренный мне моим мужем. Женькина страсть к занимательным побрякушкам едва не сгубила меня. Когда я держала ключи над головой и трясла ими, произошла вспышка.
— Видел? Нет, ты видел?! — завопила Каштановая Борода, победно глядя на Огненную.
— Что это? Что? — пропищала та.
— Эта сучка сфотографировала нас! Прямо сейчас! Только что! Говорил же, она из газеты!
Я уже открыла было рот, чтобы рассказать, что я не из газеты, что эта вспышка вовсе не фотовспышка, что так вспыхивает брелок, когда проходит следующий час моей бездарнейшей жизни, что стукнуло десять, о чем и сообщил брелок, что это прикол тех безмозглых конструкторов, которые его создали, не подумав обо мне…
Я многое хотела сказать, но не успела; Каштановая Борода откинула одеяло и встала на кровати прямо во весь свой рост, после чего мне какой-то жалкий «братан» показался просто пигмеем. Я уже жаждала встречи с ним. Господи, и что это в самом деле так заупрямилась? Не так уж и страшно падать с этой крыши. И лететь совсем недолго, и наверняка ничего не почувствую. Раз и все. «Вот она была и нету». Ведь наверняка же мгновенно умерла бы, так нет же, надо было мне удирать, и вот результат. Сейчас вызовет своих орлов и те долго будут пытать: кто я и зачем на свет родилась — будто я это знаю.
— Умоляю! — падая на колени, закричала я. — Давайте сразу разберемся! Жаль не захватила с собой документы, но меня знает народ!
Этим глупым заявлением я выиграла несколько секунд. Каштановая Борода опешила и спросила:
— Почему это тебя знает народ?
— Потому что я писательница. Женская. Сентиментальная. Софья Адамовна Мархалева к вашим услугам.
Бог ты мой, зачем я это сказала? Уж не такая я там и писательница, чтобы хвастать.
«Еще и приличного не написала ничего, а уже вот-вот пострадаю!» — подумала я, с ужасом глядя на все, что было под каштановой бородой и ниже.
А тут еще и Огненная как запищит:
— Васенька, точно, это она! А я думаю, что-то морда знакомая. А теперь узнала я, это писательница и есть, я на обложке фотографию видела.
«Говорила же редактору: не надо никаких фотографий, — разозлилась я. — Это опасно. Вот, пожалуйста, будто в воду глядела.»
— Писательница?! — зверея завопил обладатель каштановой бороды, делая решительный шаг в мою сторону и требуя: — Отдай, сука, пленку!
Думаю, не стоит описывать что испытывала я в эту секунду, и неизвестно что было бы со мной, когда бы не зазвонил кто-то в дверь. Возможно это даже и «братан» пришел меня выручать. Во всяком случае я не стала гадать, а, воспользовавшись замешательством гомиков, с максимальной скоростью вылетела на балкон, абсолютно бессознательно перелезла через перегородку, потом через вторую, потом через третью…
«Чем дальше от того злополучного балкона буду, тем больше мне это на пользу пойдет,» — решила я, сильно уповая на то, что голыми гомики за мной не побегут, а на одежду уйдет какое-то время. Уж я постараюсь увеличить разрыв.
Не знаю, сколько балконов миновала я, уже напрочь забыв про «братана» и про то, что от него надо скрываться. Я бежала уже только от гомиков, точнее от Каштановой Бороды, потому что Огненная вряд ли была опасна, слишком уж она впечатлительна.
Я бежала, но долго так продолжаться не могло. «Количество балконов ограничено, что будет, когда я добегу до последнего? — горестно думала я. — Но с другой стороны весна еще ранняя и не располагает народ к тому, чтобы оставлять открытыми двери. Не все же такие жаркие, как эти гомики.»
В общем, я решилась на криминал. Когда желание выбраться на волю достигло кульминации, я остановилась на одном из балконов и яростно забарабанила по стеклу. Мне не ответили, не выглянули в окно, из чего я сделала вывод, что в этой квартире никого нет.
В отчаянии я несколько раз саданула ногой по стеклу и пролезла в балконную дверь.
Эта квартира была значительно скромней предыду— щей, чем сразу расположила меня к своим хозяевам.
«Вот как живут честные люди, а не гомики там какие— то,» — с умилением подумала я, попадая из комнаты с двумя потертыми инвалидами-диванами и одним сносным шкафом в пустой коридор, который и привел меня прямо в прихожую.
Все там мне было мило: и старое зеркало над покосившейся тумбочкой, и доисторическая вешалка над ковриком для обуви…
Но больше всего мне понравились замки. Точнее замок, потому что честным людям (как привило) хватает и одного. Замок был абсолютно простой, без всех этих невообразимых наворотов, которые привели меня в ужас у гомиков. Я уже собралась его открыть, как вдруг остолбенела от умной мысли.
«Вот выскочу я сейчас на лестничную площадку, а там „братан“ или (что еще хуже) гомики, — паникуя, подумала я. — Допустим, мне повезет и на лестничной площадке гомиков не окажется, но кто сказал, что встреча с ними не подстерегает меня у подъезда? Там же я могу встретить и „братана“, который, думаю, уже давно спустился с крыши. Он же не Карлсон, чтобы вечно там сидеть. Даже и Карлсон не сидел вечно на крыше. Короче, нет никакой надежды, что успею до своего „Мерседеса“ добежать, если, конечно, его еще не разобрал на части тот чертов „братан“, с которого начались мои напасти. Говорила же Тамарке, что не стоило такую дорогую машину покупать. И вообще никакой покупать не стоило, я неплохо пользовалась и чужими.»
Возникла острая необходимость позвонить Тамарке, но как это сделать, если с приобретением «Мерседеса» приобрела я и глупую привычку оставлять свой сотовый на переднем сидении.
«Удивляюсь, — поразилась я, — как из-за этого мобильника дворовые мальчишки еще не угнали мое авто. Кстати, не уверена, что я его вообще закрыла. Как это на меня похоже!»
Страшно ругая себя, отправилась на поиски телефона, и я его нашла. Телефон стоял на полу в маленькой комнате, годящейся разве что на роль кладовки, но зачем кладовке окно — убей не пойму.
Пришлось решение этой загадки отложить до более спокойных времен. Я набрала номер Тамаркиного сотового и к удивлению и радости узнала, что он не занят — случай уникальный.
— Мама, ты невозможная! — закричала Тамарка, как только сообразила, что это я. — Нашла время когда звонить. У меня планерка.
Моя Тамарка директор крупной компании, деньги лопатой гребет, развращает чиновников: взятки, думаю, им налево и направо раздает, ворует у государства, — не уверена, но предполагаю — а эти свои утренние сборища, где обсуждается как, что и у кого получше слямзить, она старорежимно называет планеркой. Такой консерватизм умиляет меня, порой, до слез.
Умиляться, конечно, приятно, но не тогда же, когда сидишь в чужой квартире, опасаясь быть схваченной сразу тремя негодяями. Поэтому умиляться я воздержалась и закричала, стараясь быть убедительной:
— Тома, бросай к черту свою планерку и пчелкой лети сюда!
— Куда — сюда? — вскипая, спросила Тамарка.
Я знаю, почему она так на меня вскипает: ей недостает духу бросить трубку, поскольку держат узы десятилетий дружбы, а ведь я ей совсем неполезна. Более того, зачастую просто вредна. Порой я горжусь, что без меня не может жить аж целая Тамарка. А без нее не может жить страна. Во всяком случае сама Тамарка свято в это верит.
