Наталья Александрова - Полюблю до гроба

Наталья Александрова

Полюблю до гроба

Василий Макарович раздвинул кусты сирени и увидел перед собой покосившийся, невзрачный деревенский дом. Собственно, это был даже и не деревенский дом, а заброшенная пригородная дача, на которой когда-то проводила лето семья преуспевающего инженера или зубного врача. Инженеровы детки играли в песочнице или садировали соседского кота, инженерова теща варила вишневое варенье и препиралась с соседкой из-за спорного куста смородины, сам инженер дремал в гамаке, закрыв лицо газетой, – в общем, здесь протекала обычная счастливая семейная жизнь.

Впрочем, все это осталось в прошлом, и сейчас вряд ли получилось бы установить, какого цвета был этот дом – то ли веселенького голубого, то ли благонадежно зеленого. Одно из окон закрылось от мира фанерой, другое от пыли и копоти совершенно утратило прозрачность и глядело на Василия Макаровича заплывшим глазом. Крыльцо прогнило, одна из его досок была проломлена.

Но именно здесь, на этой заброшенной даче, по достоверным сведениям, скрывался матерый рецидивист Полукопченый, за которым вся городская милиция безуспешно гонялась долгие годы. И теперь только от Василия Макаровича зависело, арестуют ли Полукопченого и предадут ли справедливому суду, или он продолжит успешно скрываться от органов защиты правопорядка.

Василий Макарович немного отступил в кусты, чтобы из дома его нельзя было заметить, и приготовился к долгому, утомительному ожиданию.

Ему было не привыкать – такое ожидание являлось значительной и непременной частью его работы.

Одно только его смущало и настораживало: из полуразрушенного дома доносилась музыка. Причем не какая-нибудь жизнерадостная советская песня, и даже не современная эстрада, к которой Василий Макарович относился со сдержанным неодобрением, – нет, из дома неслись мрачные и величественные звуки классической музыки, мощные выдохи духовых и истерические рыдания скрипок.

К классической музыке Василий Макарович относился с двойственным чувством. С одной стороны, еще с пионерского детства ему внушили к ней настороженное уважение, как к чему-то не вполне понятному, довольно бесполезному, но солидному и значительному, как, скажем, Антарктика или Гималаи. С другой же стороны – слушал он ее чрезвычайно редко и испытывал при этом только одно, но крайне неприятное ощущение: у него от этой музыки болели зубы. Причем больше всего – нижняя правая пятерка, которую Василий Макарович давно удалил и на месте которой у него стоял бюгель.

И еще – классическая музыка вгоняла его в сон.

Это как раз вполне понятно и объяснимо, но все равно неприятно и неудобно. Самое же обидное – что даже во сне проклятый зуб не переставал болеть.

Правда, сейчас он почему-то не болел, что не могло не удивлять и не настораживать Василия Макаровича.

Но самым странным и настораживающим в этой музыке было то, что она доносилась из этого дома. И Василий Макарович мог поклясться, что это не радиопередача и не магнитофонная запись, а самое настоящее живое исполнение. Как в такой развалюхе мог поместиться симфонический оркестр?

Мучаясь над этой неразрешимой загадкой, Василий Макарович тем не менее не сводил глаз с двери и окон дома: возможно, Полукопченый специально отвлекает его загадочной музыкой, дабы улизнуть, так сказать, под шумок. Или же он знает об особенностях его восприятия классической музыки и надеется, что Василий Макарович заснет и пропустит главный момент.

Но этого не случится: Василий Макарович находится при исполнении служебного задания, и его внимание невозможно отвлечь никакой, самой занудной музыкой!

И внимание не подвело Василия Макаровича: он услышал негромкий скрип, а затем увидел, как приоткрылось окно (то самое, мутное от грязи и копоти), и из этого окна выбралась хрупкая худощавая старушка в соломенной шляпке, из-под которой кокетливо выбивались седые, аккуратно завитые букли.

Василий Макарович затаил дыхание и приготовился.

Он знал, что настает главный момент сегодняшней операции, тот самый момент истины, о котором так любят порассуждать писатели и журналисты.

Несомненно, под видом безобидной старушки из дома выбрался Полукопченый!

Правда, возникал вопрос, как здоровенный рецидивист, ростом под два метра и весом центнер, сумел загримироваться в маленькую хрупкую старушку, но Василий Макарович давно знал рецидивиста и ждал от него любого сюрприза.

Старушка спрыгнула на землю и настороженно огляделась.

Не заметив ничего подозрительного, она крадучись двинулась к калитке, за которой проходило шоссе.

Ее путь пролегал мимо кустов сирени, за которыми скрывался бдительный Василий Макарович.

И это обстоятельство оказалось решающим!

Василий Макарович снова раздвинул кусты, шагнул вперед и протянул руку, чтобы сорвать с Полукопченого соломенную шляпку, а вместе с ней – седой завитый парик.

– Стой, Полукопченый! – воскликнул он хорошо поставленным голосом, от которого бледнели и тряслись опытные воры, грабители и матерые расхитители чужой собственности. – Стой, Полукопченый, ты арестован!

– Безобразие! – проговорила старушка возмущенно. – Как только таких пускают в филармонию?

Василий Макарович вздрогнул и проснулся.

Он сидел в Малом зале филармонии, в восьмом ряду, и пытался сорвать парик с сидящей перед ним крупной рыжеволосой особы лет пятидесяти.

– Это парик… – пробормотал он, стряхивая с себя остатки сна.

– Ничего подобного! – воскликнула рыжеволосая и повернулась к своему спутнику, по-видимому, мужу, плюгавому лысому мужичку с оттопыренными ушами, в осыпанном перхотью темном пиджаке. – Алексей, почему ты молчишь? Твою жену оскорбляют, а ты на это смотришь сквозь пальцы!

– Но ватрушечка, мы же в филармонии! – залопотал муж, испуганно оглядываясь по сторонам. – На нас уже оглядываются!

На них действительно оглядывались и шикали.

Правда, в этот момент грянули литавры, заглушив разгорающийся скандал, а затем взвыли струнные инструменты.

Впрочем, справедливые мужнины доводы не смягчили рыжеволосую даму.

– Вот именно! – воскликнула она. – Мы в филармонии, а этот неотесанный болван схватил меня за волосы! Мало того – он заявил, будто это парик! Это возмутительная ложь! Алексей, ты должен немедленно вызвать администратора!

– Извините, дама… – забормотал Василий Макарович, – я нечаянно… на меня музыка так действует…

– Вот видишь, ватрушечка, – примирительно проговорил муж, – он извинился… у него такая трепетная натура, он от музыки пришел в экстаз и не смог сдержаться…

– С такой трепетной натурой пускай дома музыку слушает! – не унималась рыжеволосая «ватрушечка», но голос она понизила.

А Василий Макарович полностью проснулся и вспомнил, как его занесло в Малый зал филармонии, да еще на Пятую симфонию Густава Малера.

За три дня до описываемых событий в кабинет частного детектива Василия Макаровича Куликова вошел крупный, представительный мужчина в бежевом кашемировом пальто.

Собственно говоря, кабинет не совсем являлся кабинетом. До недавнего времени это была обычная жилая комната в небольшой двухкомнатной квартире на Васильевском острове. Да и сам Василий Макарович Куликов до недавнего времени служил скромным сотрудником районного отделения милиции и даже не помышлял о трудной и увлекательной карьере частного детектива. Но судьба иногда совершает неожиданные повороты и преподносит такие сюрпризы, о каких мы и не помышляем. Причем поводом для таких поворотов или сюрпризов может быть совершенно обыденное событие.

Именно так случилось с Василием Макаровичем.

Причиной (или поводом) перемен в его судьбе стало событие вполне заурядное и, во всяком случае, ожидаемое: Василий Макарович Куликов вышел на пенсию.

Друзья и коллеги проводили его на заслуженный отдых, подарив по такому случаю хороший плазменный телевизор. Начальник отделения произнес длинную прочувствованную речь, в которой отметил большие заслуги майора Куликова перед родным отделением и перед отечественной милицией в целом, отдал должное его опыту и таланту криминалиста и подчеркнул, как всем в отделении будет его не хватать.

Речь начальника немного затянулась, и к ее концу некоторые молодые сотрудники начали откровенно скучать и перешептываться, а сотрудники постарше озабоченно поглядывали на дверь соседнего кабинета, где уже накрыли стол.

Но все когда-нибудь заканчивается, закончилась и речь начальника, закончилось и праздничное застолье, и Василий Макарович остался один на один с заслуженным отдыхом.

Первые дни Куликов наслаждался тишиной и покоем, упивался непривычной свободой. Ему не нужно было вставать по будильнику, не приходилось спешить в родное отделение, ожидая очередной выволочки от начальства за не сданный вовремя отчет, не требовалось общаться по долгу службы с неприятными криминальными личностями…