Жаклин Уинспир - Незавершенная месть. Среди безумия
– Что скажете об этом, мисс Доббс? – Макфарлейн перебросил через стол папку из манильской бумаги.
Мейси раскрыла папку и принялась читать. Старшим патологоанатомом значился Бернард Спилсбери, известный и уважаемый эксперт-криминалист. Его заключение было однозначным. «Смерть наступила в течение трех минут в результате воздействия неизвестного химического вещества». Три минуты… Не больше трех минут провела Мейси в кабинете Макфарлейна, а казалось, все тридцать. Три минуты испытывала муки восходящая звезда политического небосклона, три минуты несчастный заместитель министра чувствовал, как его плоть разъедает – что? В заключении было указано, что отравляющее вещество имело порошкообразную форму. Вероятно, убийца швырнул порошок в лицо жертве, когда та к нему повернулась. Порошок, состав которого науке неизвестен.
– Вижу, образцы вещества отправлены на дополнительный анализ.
– Да, в Университетский колледж, на факультет химии.
– Я могу получить копию заключения?
Макфарлейн пристально посмотрел на Мейси, поджав губы.
– Хотите кому-то его показать?
– Да, – кивнула Мейси. – И заключение, и образец вещества.
Макфарлейн покачал головой:
– Вы можете переписать текст заключения, но образец я вам дать не могу. Хоть это и порошок, а не газ, мы не имеем права рисковать. Ни малейшей частицы его не должно попасть в воздух Лондона.
– Уверяю вас, я буду соблюдать все меры предосторожности. Мне нужно совсем немного, всего несколько крупинок.
– Кому вы собираетесь его показывать?
– Профессору Джону Гейлу. Он ученый, преподает в Оксфорде, а также работает в Малберри-Пойнт. Он скажет, использовалось ли это вещество раньше, хотя бы в лабораторных условиях.
– Если это выплывет наружу, я лишусь места.
– Не выплывет.
Макфарлейн встал, отодвинув стул до самой стены.
– Я подумаю. А пока что навестите Кэтрин Джонс, она хотела вам что-то сказать. Ее переводят в Голуэй – дожидаться суда.
Мейси кивнула:
– Тогда мне лучше поспешить.
Кэтрин Джонс сидела за тем же столом, что и в прошлый раз. Она ясно дала понять, что будет говорить лишь наедине с Мейси, и в допросной кроме них осталась только охранница.
– Кэтрин, вы просили меня прийти?
Женщина выглядела хрупкой и выдала свое состояние нервным кивком, как будто надеялась стряхнуть тюремный кошмар и очнуться где-то в другом месте. Она обхватила себя за предплечья, топнула сперва одной ногой, потом другой.
– Что вы намеревались мне сказать?
Джонс пожала плечами:
– Не знаю, заинтересует ли это вас…
– Вы сообщили, что хотите меня видеть, и я уже заинтересована.
Кэтрин вновь нервно кивнула и принялась растирать ладонями бедра.
– Я кое-кого вспомнила. Он иногда приходил на наши собрания.
– Мужчина?
– Да. Он говорил, что необходимо действовать, что в стране слишком много безработных – дескать, когда нужно набрать армию, политики быстро вспоминают про бедняков, а как только война заканчивается, и слышать не хотят об их проблемах.
– Уверена, так считают многие. И мужчины, и женщины.
Кэтрин в упор посмотрела на Мейси, та не отвела глаз.
– Вы понятия не имеете, что такое оказаться без источника дохода, каково тем, кто каждый день обивает пороги в поисках заработка. Некоторые сидят без работы годами. Каждое утро они встают с постели и идут просить работу – каждое утро, за исключением тех дней, когда силы иссякают, и в животе от голода урчит так, будто желудок пытается переварить сам себя. Тогда остается только сон. Ты спишь и спишь, а потом встаешь и опять плетешься искать работу.
– Я знаю, – тихо произнесла Мейси.
Кэтрин поежилась от холода, вновь обняла себя за предплечья и села вполоборота к столу.
– Можете рассказать еще что-нибудь об этом человеке? Не помните его имя?
– Я думала, вам неинтересно.
– Напротив, крайне интересно.
Вздохнув, Кэтрин продолжила:
– Я запомнила его, потому что он показался мне немного… странным.
– Странным?
– Не то чтобы слабоумным, как некоторые, что посещали наши собрания, нет. Наоборот, он был очень умен. – Джонс помолчала. – Очень. Рассказывал, как воевал во Франции, описывал, что повидал. Он прямо весь трясся от волнения, когда говорил об этом. А еще упомянул, что после увольнения с последнего места больше не смог устроиться на работу.
– Он не обмолвился, где именно работал?
– Сказал, что это секрет.
– Что еще он говорил? Чем вызвал ваши подозрения?
– Он не вызвал у меня подозрений, мисс Доббс. Нет-нет, мы немного поговорили о работе – той, которой я занималась раньше, а сейчас больше не занимаюсь, потому что потеряла ее. Этот человек знал, о чем говорит, опыта у него было побольше, чем у меня.
– Так что же вас насторожило?
– Мисс Доббс, не знаю, известно ли вам, сколько трудностей приходится преодолевать, чтобы поступить в университет, тем более девушке, тем более из небогатой семьи…
Мейси сохранила непроницаемое выражение лица.
– Да, известно, особенно если речь идет об исследованиях в области естественных наук.
– Вы знаете цену?
– Да.
– Как-то он назвал себя подкидышем. «Я мог бы добиться большего в жизни, если бы не был подкидышем», – так он сказал. Это слово – «подкидыш» – показалось мне немного старомодным. Я подумала, он привирает, чтобы вызвать к себе интерес. То есть может он и воспитывался в одном из приютов Барнардо[26], но много ли мальчишек из этих заведений поступают в университеты?
– По зрелом размышлении, вы верили его рассказам?
– Честно говоря, я не знала, чему верить, а чему нет. Язык у него был подвешен хорошо, и все же он производил впечатление слегка ненормального.
– У него были какие-нибудь телесные увечья?
– Порой он подволакивал ногу, а порой хромота исчезала, но когда он хромал, было видно, что это не притворство. По-моему, он приходил просто поболтать с кем-нибудь и, как я уже говорила, посетил всего два-три собрания.
– Вы его опасались?
Кэтрин на мгновение задумалась.
– Странно, что вы об этом спросили. Я действительно его побаивалась. Во время разговора с ним казалось, будто я нахожусь в комнате с неровным полом – знаете, как в старом доме, где фундамент просел, и если бросить на пол стеклянный шарик, он покатится под уклон. Рядом с ним я словно бы не ощущала под ногами твердой почвы.
– Думаете, этого достаточно, чтобы обвинить человека?
– Пожалуй, нет, мисс Доббс. Но в последнюю нашу встречу он сказал мне, что еще до конца года поставит Лондон на колени.
– Как его звали?
– Оливер. Просто Оливер, как в «Оливере Твисте».
Глава 12
Выйдя из Скотленд-Ярда, Мейси посмотрела на часы. Уже перевалило за полдень. Она вкратце пересказала Макфарлейну разговор с Кэтрин Джонс, однако его реакцию можно было назвать по меньшей мере скептической.
– Оливер, черт возьми, Твист? Умереть со смеху. Если девица думает, что таким образом…
– Старший суперинтендант, я в любом случае намерена потянуть за эту ниточку. У нас слишком мало информации, и, возможно, это именно тот прорыв, в котором мы нуждаемся.
– Страттон работает по другой наводке, так что я не могу никого отрядить вам в помощь.
– Ничего страшного, даже лучше, если я буду работать самостоятельно или в паре с моим помощником.
– Звоните, если что-то потребуется.
– Хорошо.
– Завтра утром можете забрать ваш образец порошка, мисс Доббс, хотя меня за это расстреляют на месте.
– Не расстреляют, старший суперинтендант. И спасибо за доверие. Едва ли кто-то, кроме узких специалистов из особой лаборатории, сможет установить состав и свойства этого вещества, и, кажется, я знаю одного такого специалиста.
Мейси попросила водителя доставить ее в Пимлико, прямо к дому. Она пересела в «Эм-Джи» и направилась в психиатрическую больницу, рассчитывая найти там доктора Энтони Лоуренса. По пути она вновь принялась размышлять о путаных следах, оставленных человеком, готовым на убийство ради того, чтобы быть услышанным.
Мейси свернула в сторону Сити и, удаляясь от реки, поехала по Грей-Инн-роуд. Она вдруг вспомнила, как всего несколько лет назад шла этой же дорогой к Мекленбург-сквер. Тогда ее заинтересовала груда развалин на месте снесенной больницы. Больницу возвели около двухсот лет назад, и в свое время она считалась очень современной. В этом учреждении не практиковали медицину в прямом смысле и тем не менее спасали человеческие жизни. Здесь заботились о детях, от которых отказались родители; порой на крыльцо подбрасывали младенцев нескольких часов от роду. Теперь больницу закрыли, и единственное не разрушенное крыло уныло высилось на пустыре, словно символ всеобщего экономического спада. Тонкие волоски на шее Мейси приподнялись, будто бы ее кожи коснулись легкие крылышки мотылька. Она вспомнила название: «Приют для подкидышей». Расположенный среди полей и садов, изначально он давал крышу над головой детям, подобранным с улиц, тем, которые попросту могли умереть от голода и холода. Теперь этот район стал частью шумной столицы, где конные экипажи уступали место автомобилям, над землей и под землей с грохотом проносились поезда, по рельсам, дребезжа, туда-сюда ездили трамваи. Если Мейси не ошибалась, «Приют для подкидышей» не закрылся полностью, а переехал из Лондона, чтобы дети находились там, где и полагалось, – за городом.
