Джон Ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)
Но однажды вечером Лиз очень серьезно спросила:
– Во что ты веришь, Алек? Пожалуйста, не смейся надо мной. Ответь.
Она ждала, и через какое-то время он ответил:
– Я верю, что автобус одиннадцатого маршрута доставит меня в Хаммерсмит. Но не верю, что за его рулем будет сидеть Санта-Клаус.
Даже такой ответ она попыталась обдумать, а потом спросила еще раз:
– Во что ты веришь?
Лимас пожал плечами.
– Но ты же должен во что-то верить, – упорствовала она. – Хотя бы в Бога. Я ведь знаю, что в тебе есть вера, Алек. Порой я смотрю на тебя, и ты выглядишь так, словно на тебе лежит какая-то особая миссия, как на жреце божества. Не надо усмехаться, Алек. Ведь это правда.
Он помотал головой.
– Прости, Лиз, но ты все вывернула наизнанку. Я не люблю американцев и частные школы. Я не люблю военных парадов и людей, которые платят большие деньги солдатам. – И уже без тени улыбки он добавил: – И очень не люблю разговоров по душам.
– Но тогда, Алек, с таким же успехом ты мог бы утверждать…
– Мне следовало добавить, – перебил Лимас, – что больше всего я не люблю тех, кто указывает мне, о чем мне следует думать.
Она понимала: он уже начинает закипать, но остановиться была не в силах.
– Это потому, что ты не хочешь ни о чем думать, не осмеливаешься задуматься о серьезных вещах! В твоем сознании разлит яд, оно полно ненависти. Ты – фанатик, Алек. Я только пока не поняла, что служит предметом твоего фанатизма. Ты относишься к числу тех редких фанатиков, которые не стремятся никого обратить в свою веру, и это самое опасное, что я ощущаю в тебе. Ты похож… Ты словно дал клятву отомстить кому-то.
Карие глаза пристально смотрели на нее. Когда он заговорил, ее привел в ужас его зловещий тон.
– На твоем месте, – произнес он предельно грубо, – я бы не совал нос в чужие дела.
Но затем он лукаво улыбнулся, как не улыбался никогда прежде, и Лиз поняла: он пытается спасти ситуацию, пустив в ход свое обаяние.
– А во что верит сама наша очаровательная Лиз? – спросил он, и она с горечью бросила:
– Ты, как я вижу, Алек, считаешь меня совсем дурочкой, от которой можно легко отмахнуться?
Позже тем же вечером они вернулись к этой теме. На этот раз первым ее затронул Лимас, спросив Лиз, религиозна ли она.
– Ты меня неправильно понял, – сказала она. – Все не так. В Бога я не верю.
– Тогда во что же?
– В историю.
Он несколько мгновений смотрел на нее в полнейшем изумлении, прежде чем расхохотался:
– О, Лиз… Нет… Этого не может быть. Неужели ты чертова коммунистка?
Она кивнула, покраснев, как сопливая девчонка, разозлившись на его смех, но с облегчением поняв, что он не придает этому значения.
В ту ночь она уговорила его остаться у нее, и они стали любовниками. Но в пять утра он неожиданно поднялся и ушел. Ей это казалось непостижимым: она была счастлива, а он как будто устыдился чего-то.
Он вышел из подъезда ее дома и, свернув, пошел вдоль пустынной улицы в сторону парка. Над городом висел туман. Ярдах в двадцати или чуть дальше виднелась фигура мужчины в плаще, низкорослого, несколько полноватого. Он уперся спиной в металлическую ограду парка, и его силуэт то четко вырисовывался, то наполовину растворялся в тумане. Когда Лимас подошел ближе, туман вдруг сгустился, полностью поглотив фигуру в плаще. А когда рассеялся, там уже никого не было.
5
Кредит
А потом в один из дней неделю спустя Лимас не появился в библиотеке. Мисс Крэйл была в восторге. К половине двенадцатого она уже доложила о знаменательном событии матушке, а вернувшись после обеда, надолго замерла перед полками археологического раздела, где он работал с первого дня. Она подчеркнуто внимательно сканировала взглядом ряды книг, и Лиз поняла: мисс Крэйл демонстративно проверяет, не украл ли Лимас чего-нибудь.
Остаток дня Лиз полностью игнорировала начальницу, даже не отвечая порой на ее прямые вопросы и целиком сконцентрировавшись на своей работе. Вечером она добрела до дома и заснула, только когда у нее больше не осталось слез.
На следующее утро она пришла в библиотеку необычайно рано. У нее возникла беспочвенная надежда, что чем раньше она там появится, тем скорее сможет снова увидеть Лимаса. Однако уже через несколько часов ее иллюзии рассеялись. Она поняла: он больше никогда не переступит порога библиотеки. В тот день она забыла приготовить себе на обед сандвичи, а потому решила автобусом добраться до Бэйсуотер-роуд и поесть в закусочной. Она чувствовала себя больной и опустошенной, но не голодной. Может, попробовать найти его? Она обещала не следовать за ним, но ведь и он сказал, что непременно предупредит ее. Так искать или нет?
Лиз поймала такси и назвала его адрес.
Поднявшись по грязной лестнице, она нажала кнопку звонка. Тот, по всей видимости, не работал: до нее не донеслось ни звука. На половике стояли три бутылки молока, рядом лежало письмо из электрической компании. После минутного колебания она громко постучала в дверь и расслышала в ответ едва уловимый стон. Лиз бросилась вниз по лестнице и принялась звонить и стучать в квартиру этажом ниже. Не дождавшись, пока ей откроют, сбежала еще на этаж и оказалась в подсобном помещении продуктовой лавки. В самом углу сидела старуха, покачиваясь в кресле.
– Квартира наверху, – почти прокричала Лиз. – Там очень сильно заболел человек. У кого есть ключ?
Старушка несколько секунд разглядывала ее, а потом крикнула в сторону передней части дома, где располагался магазин.
– Артур, иди сюда! Здесь какая-то девушка!
В проем двери заглянул мужчина в коричневом рабочем халате, но в шляпе.
– Что за девушка?
– Там наверху кто-то серьезно заболел, – объяснила Лиз, – и не может сам открыть дверь. У вас нет ключа?
– Нет, – ответил мужчина, – но у меня есть тяжелый молоток.
И они поспешили наверх. Бакалейщик, так и не снявший модной шляпы, прихватил с собой отвертку и молоток, похожий на кувалду. Он звучно постучал, и они, затаив дыхание, стали ждать отзыва. Но ничего не услышали.
– Там раздался стон, когда я постучала в первый раз. Клянусь, это правда, – прошептала Лиз.
– Вы заплатите за ремонт двери, если я ее высажу?
– Да.
Он с ужасающим грохотом принялся работать молотком. Но ему хватило всего трех сильных ударов, чтобы выбить ту часть двери, где располагался замок. Лиз вошла первой, торговец последовал за ней. В комнате стоял ледяной холод и царил почти полный мрак, но на кровати в углу они разглядели фигуру мужчины.
«Боже милостивый! – подумала Лиз. – Если он мертв, у меня может не хватить смелости прикоснуться к нему».
Но, подойдя ближе, она убедилась, что Лимас жив. Открыв шторы, Лиз опустилась на колени рядом с постелью.
– Я позову, если мне понадобится помощь. Спасибо вам, – сказала она, не оглядываясь.
Бакалейщик только кивнул и спустился в лавку.
– Алек, что с тобой? Ты болен? Что с тобой?
Лимас повернул голову на подушке. Его запавшие глаза оставались закрытыми. Черная борода резким контрастом выделялась на бледном лице.
– Алек, не молчи. Ты должен сказать мне. Пожалуйста!
Она зажала его руку между ладонями. Слезы бежали по ее щекам. В отчаянии она не сразу сообразила, что ей делать, потом вскочила на ноги, бросилась в кухню и поставила чайник на газ. Она пока не слишком ясно представляла, как действовать дальше, но ей приносила облегчение возможность делать хоть что-нибудь. Оставив чайник на огне, она взяла свою сумочку, схватила ключ от квартиры Лимаса со стола у кровати, быстро снова спустилась на четыре пролета лестницы и перебежала через дорогу к аптеке мистера Слимана. Она купила желе, сваренное на телячьих ножках, бульонных кубиков и склянку с аспирином. Кинулась было назад, но вернулась и попросила еще и пакет гренок. Все это обошлось ей в шестнадцать шиллингов, после чего у нее осталось четыре шиллинга в кошельке и одиннадцать фунтов на счету, но ничего из этих денег она не смогла бы теперь снять до завтра. К моменту ее возвращения чайник как раз закипел.
Она приготовила мясной бульон, как делала когда-то ее мама: в стакане, куда опустила ложку, чтобы он не треснул. При этом она непрерывно посматривала на Алека, все еще опасаясь, что он может умереть.
Потом Лиз помогла ему лечь повыше на кровати, чтобы он смог выпить бульон. У него была всего одна подушка, и ей пришлось снять с вешалки у двери плащ, чтобы свернуть его и подложить ему под спину. Ей все же было страшновато прикасаться к нему: он настолько пропитался потом, что его чуть отросшие короткие волосы стали влажными и скользкими на ощупь. Поставив стакан рядом с постелью, она одной рукой приподняла ему голову, а другой стала поить. Когда Лимас с трудом сделал несколько глотков, Лиз измельчила две таблетки аспирина и смешала лекарство с очередной ложкой бульона. Она разговаривала с ним, как с ребенком, сидя на краю постели, глядя на него, уже без тени страха ощупывая пальцами его голову и лицо, раз за разом шепотом повторяя его имя:
