Джозефина Белл - Смерть на каникулах
– Экономка спрашивала, нужна ли она вам, или я сама справлюсь? Она сейчас занимается Биллингтон-Смитом, он очень расстроился. Он у нас первый год, перевозбудился и, думаю, выпил слишком много лимонада за ужином.
– Вы отлично справляетесь, спасибо, – ответил Дэвид. – Боюсь, – добавил он печально, – больше мы ничего не можем здесь сделать.
– Вы думаете, шансов немного?
– Это только вопрос времени. Конечно, если мы доставим его в Стэнхерст, там попытаются сделать декомпрессию. У доктора Мэйсона в этой больнице есть знакомый хирург, и операционная будет готова к прибытию пациента. Но вне больницы он вряд ли проживет больше получаса.
– Бедняга.
Рут Фосетт посмотрела на умирающего актера, перевела взгляд на его жену, скорчившуюся в кресле чуть поодаль. Что станется с нею, труппой, со школой? Ну почему никто из учителей не решился продолжить «Юлия Цезаря»? Зачем мистер Ридсдейл открыл двери школы этим людям из мира насилия и неразберихи? Представив себе, что уготовила им судьба, мисс Фосетт пришла в ужас.
– Я бы поставил поднос, – мягко сказал ей Дэвид, – он больше не понадобится. И вы могли бы сесть. Вам же не часто приходится иметь дело с подобными случаями?
Она благодарно улыбнулась и опустилась на стул рядом с Соней Фентон. Та, несколько успокоенная формой медсестры, протянула руку и ощутила, как ее пожали с сочувственной твердостью.
Дыхание больного изменилось. Оно становилось громче, чаще, дошло до пика невыносимых затрудненных усилий, потом начало затихать, затихать, пока не наступила тишина, и показалось, что он действительно умер – так незаметны и редки стали движения его груди. Но когда женщины в испуге посмотрели на Дэвида, чтобы убедиться в ужасной правде, он все еще ждал, серьезно и терпеливо, и вскоре снова послышались жуткие хриплые звуки, терзающие слух.
Вернулся Джордж Лемминг, подошел к Соне.
– Мы сегодня заночуем в Стэнхерсте, – пояснил он. – Вещи уже собраны. Посадим вас с Бобом в машину «Скорой» и поедем. Я оставил сообщение Дьюхарсту в отеле, где он, вероятнее всего, остановится, но снова позвоню ему из Стэнхерста. Вряд ли мы сможем завтра играть дневной спектакль. Я сомневаюсь, что Дьюхарст сумеет найти ведущего актера и актрису и доставить их к часу дня в Уинчестер. Кроме того, мы не знаем, откуда у него эта рана на голове. Все может быть серьезно.
Соня Фентон вскинула голову и трагически произнесла:
– Боб никогда больше не будет играть.
Ответом ей стала тишина, становившаяся все глубже и глубже. И даже хриплое дыхание не нарушало ее. Потом послышался шум мотора, хруст колес по гравию. Джордж начал было:
– Это «Скорая». Я пойду…
И тут увидел, что Дэвид Уинтрингем опустился на колени возле затихшей фигуры и приложил стетоскоп к неподвижной груди.
Потом Дэвид медленно поднялся.
– Доктор, он?..
Это спросил Джордж Лемминг.
Дэвид кивнул.
– Боже мой!
Помреж отвернулся, стараясь совладать с собственным лицом. Он любил старину Фентона.
Соня вдруг закричала, и на ее крик вся труппа бросилась внутрь, теснясь в дверях, пока прибывшие с одеялом и носилками санитары не растолкали актеров. За медиками вошел доктор Мэйсон, сопровождавший их в музей.
– Поздно, – коротко сказал Дэвид. Он поднял голову и отчетливо произнес: – Этот человек умер в результате удара по голове. Всем нам очевидно, что вопрос о том, как он этот удар получил, должен стать предметом расследования, и никто из нас не компетентен это расследование проводить. Мне жаль, что я усугубляю ваше горе и трудности, но, уверен, говорю не только от своего имени, но и от имени доктора Мэйсона: мы, как врачи, вызванные к этому больному, считаем своим долгом немедленно известить полицию, а вас просить – ради вашего же блага – не выходить из этой комнаты, пока она не явится.
Все непроизвольно метнулись к выходу, но санитары, убедившись, что их услуги не нужны, заблокировали дверь, не сводя глаз с Дэвида. Лайонел Бассет безуспешно попытался прорваться.
– С дороги! – хрипло приказал он.
Старший из двух санитаров посмотрел на него презрительно и посоветовал:
– Включи голову, приятель.
Шум за спиной заставил его обернуться. Эдуард Гэш, все еще в сценическом костюме, желтых чулках и подвязках крест-накрест, протолкался в музей. Он быстро подошел к покойнику и уставился на него под взглядами коллег, пораженных его внезапным появлением и странной манерой. Когда он поднял голову, его лицо было белым как мел и глаза горели.
– Что? – просипел он в призрачной попытке говорить в своей обычной манере.
Дэвид вновь описал ситуацию, и от его ровного холодного тона Гэш немного успокоился. Он опустил глаза, подошел к своей одежде и начал трясущимися руками расстегивать костюм.
– Отлично, мой мальчик, – тихо сказал доктор Мэйсон Дэвиду. – Я бы не смог сделать это так аккуратно. Старею. Но я присмотрю, чтобы они оставались здесь, пока вы пойдете звонить в участок. Вызывайте суперинтенданта из Стэнхерста. Поднимать с постели нашего деревенского констебля нет смысла.
Дэвид вышел. Доктор Мэйсон вздохнул, взял автомобильное одеяло за край и натянул его на разбитую голову Фентона.
Примерно без четверти двенадцать в колледж «Денбери» прибыл суперинтендант Роджерс в сопровождении детектив-сержанта и констебля. «Скорую» отпустили, поскольку прибытие полиции подразумевало, что дальнейшее перемещение тела будет осуществлять она. Мистер Ридсдейл, вместе с Дэвидом и доктором Мэйсоном надзиравший за труппой в музее, кратко описал ситуацию. После этого он предложил прерваться и перейти в колледж, где можно будет допросить актеров в обстановке, не отягощенной присутствием мертвеца.
Вскоре все оказались в гостиной миссис Ридсдейл, куда подали горячий чай и бутерброды. Свидетелей сторожил констебль, а обслуживали Джудит Ридсдейл, Джилл Уинтрингем и мистер Уорвик, упорно отказывавшийся покинуть свой пост посредника в общении с гостями, хотя все прочие учителя уже отправились спать. Суперинтендант разместился в кабинете мистера Ридсдейла на другой стороне коридора, пока детектив-сержант охранял музей и описывал все относящееся к труппе.
Доктор Мэйсон в сопровождении своего коллеги предстал перед суперинтендантом первым и дал свои показания, объяснив причины, по которым рана головы была обнаружена не сразу. Ни он, ни доктор Дэвид Уинтрингем не поняли значения расплющенной английской булавки, пока в поисках раны не осмотрели весь бинт. Дэвид ее заметил, но не придал ей значения, поскольку бинт был сценическим реквизитом и уже не первой молодости. «Наверное, – подумал он, – кто-то когда-то на нее наступил». Бинт был широкий, из трех слоев хлопчатобумажной ткани. Пока вокруг пятна сценической крови не проступила кровь актера, рана была скрыта. Доктор Мэйсон высказал по этому поводу мнение, что запущенное состояние артерий пациента внесло вклад в его смерть. Рана черепа казалась не слишком обширной, но внутреннее кровоизлияние должно было быть серьезным, раз вызвало смерть в такое короткое время – от часа с четвертью до двух часов. Пьеса закончилась сразу после десяти, а больного обнаружили в музее в четверть одиннадцатого. Последнее его появление на сцене произошло без десяти десять, а ушел он без пяти, так что удар должен был получить между 21:55 и 22:15. И, наконец, доктор высказал предположение, что пострадавший просто упал в музее и ударился головой о витрину с экспонатами.
Суперинтендант Роджерс вежливо выслушал эту идею и разрешил доктору идти домой. Предмет, разбивший голову Роберта Фентона, не только сплющил английскую булавку, но и оставил на ней крошечную полоску лакированного желтого дерева. На музейных витринах в той комнате, где упал Фентон, свежих царапин не обнаружилось, плюс к тому они были выкрашены в зеленый цвет. Поэтому теорию доктора принять было невозможно, но суперинтендант ему об этом не сказал. И доктор Мэйсон отбыл в сопровождении Дэвида, которому вежливо, но твердо дали понять, что он тоже свободен.
За дверью директорского кабинета Дэвид попрощался со школьным врачом и вернулся в гостиную, где сел рядом с Эдуардом Гэшем. Констеблю Дэвид объяснил, что суперинтенданту Роджерсу он, возможно, еще понадобится.
К этому времени Джилл и ее сестра вместе с мистером Ридсдейлом и мистером Уорвиком уже исчезли. Дэвида кольнула совесть при мысли, что его ждет жена, которую надо отвезти домой, но он этот укол заглушил, решив, что Джудит позаботится о сестре. Его все сильнее охватывал интерес к этому делу, и вскоре он забыл все прочее, переходя от актера к актеру, сочувствуя и убеждая в своей поддержке. Ему действительно было жаль, что их постигло такое несчастье. У них и без того нелегкая жизнь, а тут еще судьба подносит такой сюрприз. Поэтому Дэвид был решительно настроен найти того, кто это сделал.
Таким образом Дэвид незаметно начал собственное расследование под самым носом ничего не подозревавшего констебля. Констебль же сидел у двери гостиной, не сводя с нее взгляда, чтобы по возможности предвосхитить желания своего начальника. Тем временем суперинтендант Роджерс усердно шел проторенным путем индивидуального опроса всех членов труппы.
