Джон Ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)
– Хорошо сделано, верно? Сэндфорд славно потрудился прошлым вечером, – сказал Леклерк. – По этой части он большой мастер.
На его столе лежала новенькая указка из светлого дерева, похожая на огромную заколку для волос, к концу которой была привязана для удобства петля из ленты, какими судебные юристы обычно завязывают сзади свои парики. Был там и новый телефон. Зеленый и более современный, чем тот, что поставили Эвери, с надписью: «Разговоры по этой линии НЕ защищены от прослушивания».
Какое-то время Холдейн и Леклерк разглядывали карту, сверяясь с телеграммами в папке, которую Леклерк держал открытой перед собой, как мальчик из церковного хора держит псалтырь.
Потом Леклерк все же повернулся к Эвери:
– Ну, что там у вас, Джон?
Теперь ему дозволялось открыть рот.
Он почувствовал, как его гнев стихает. Ему хотелось поддерживать в себе злость, но она растворялась. Ему хотелось возмущенно выкрикнуть: «Как вы посмели вмешивать в свои делишки мою жену?» Он был бы рад потерять контроль над собой, но не мог. Его глаза тоже были прикованы к карте.
– Ну, мы вас слушаем.
– Полиция приезжала к Сэре. Ее разбудили посреди ночи. Двое мужчин. Там еще была ее мать. Они явились по поводу тела в аэропорту. Тела Тейлора. Им было известно, что его паспорт подложный, и они решили, что она как-то к этому причастна. Они подняли ее с постели, – добавил он уже совсем робко.
– Нам все об этом доложили. Приняты необходимые меры. Я пытался вам об этом сказать, но вы не давали мне такой возможности. Таможня уже выдала тело.
– Но нельзя было втягивать в это Сэру. И вообще мы наделали ошибок.
Холдейн резко вскинул голову.
– Что вы имеете в виду?
– Мы не компетентны самостоятельно справляться с подобными делами, – ответил Эвери довольно-таки дерзко. – Нам не следовало заниматься этим самим. Надо было отдать все в руки Цирку. Смайли или кому-то другому. Они готовы, а мы – нет. – Он собрался с духом, чтобы продолжить: – Я вообще не верю этому докладу. Я не верю, что в нем сообщается правда! Не удивлюсь, если окажется, что того перебежчика на самом деле никогда не существовало, а Гортон все выдумал от первого до последнего слова. И я не верю, что Тейлора убили.
– Это все? – строго спросил Холдейн. Вот он разозлился не на шутку.
– Я больше не желаю иметь к этому никакого отношения. Я говорю об операции. Потому что она бессмысленна. – Он посмотрел на карту, потом на Холдейна и рассмеялся с несколько глуповатым видом. – Все то время, пока я там гонялся за духом мертвеца, вы преследовали живого человека! Как же вам просто живется, на вашей фабрике снов… Но ведь речь идет о людях, о конкретных человеческих судьбах!
Леклерк слегка коснулся руки Холдейна, как бы говоря, что справится сам. При этом он с виду оставался совершенно спокоен. Вероятно, он был даже рад воочию увидеть симптомы болезни, которую диагностировал раньше.
– Идите в свой кабинет, Джон. У вас просто нервный срыв.
– Да, но что мне сказать Сэре? – в отчаянии спросил он.
– Скажите, что больше ее никто не побеспокоит. Произошла ошибка… Словом, скажите что угодно. А пока пойдите, съешьте чего-нибудь горячего и возвращайтесь через час. Пища в самолетах никуда не годится. А потом мы все выслушаем вашу историю целиком. – Леклерк улыбался той же натянутой и пустой улыбкой, какая играла на его устах, когда он фотографировался с мертвыми теперь пилотами. Когда Эвери уже подошел к двери, он услышал, как его негромко позвали по имени. Позвали мягко, почти с нежностью. Он остановился и обернулся.
Леклерк оторвал руку от поверхности письменного стола и описал ею в воздухе полукруг, как бы вбиравший в себя все помещение, где они сейчас находились.
– Я хотел еще кое-что сказать вам, Джон. Во время войны мы базировались на Бейкер-стрит. Нам выделили подвал, и министерство оборудовало в нем все, что было нужно для планирования операций. Мы с Адрианом проводили там много времени. Очень много времени. – Он бросил взгляд на Холдейна. – Помнишь, как во время бомбежек масляные лампы начинали раскачиваться под потолком? И бывали ситуации, Джон, когда нам приходилось действовать на основе всего лишь одной сплетни или слуха. И ни на чем больше. Только один источник информации, и мы готовы были рисковать. Отправляли агента. Двоих, если требовалось, и часто они уже не возвращались. А ведь там могло ничего и не быть. Слух, догадка, интуиция – вот чем нам приходилось довольствоваться. А иначе легко забыть, на чем строится настоящая разведка: на удаче и на предчувствии успеха. Курочка по зернышку. Там небольшой успех, здесь вовремя прочувствованная ситуация. Но очень часто мы оказывались в таком же положении, как сейчас: мы либо действительно нападали на крупный след, либо он только таким казался и вел в никуда. Сведения мы могли получить как от простого крестьянина во Фленсбурге, так и от приближенного короля, но в любом случае мы не имели права так просто отмахнуться от них. У тебя появляется цель, и тебе дают задание: найдите человека и зашлите в нужный район. Так мы и поступали. И как же много агентов мы тогда потеряли! А ведь их отправляли лишь для того, чтобы развеять сомнения, понимаете? Мы посылали их, возможно, на гибель, потому что не имели других источников информации. И у каждого из нас случались подобные срывы, Джон. Не считайте нас уж настолько бесчувственными. – Он ностальгически улыбнулся. – Часто нами овладевали такие же настроения, какое владеет вами. Это нелегко, но их надо уметь преодолевать. И тогда у вас открывается то, что мы называем вторым дыханием. – Он облокотился на стол и мечтательно повторил: – Да, именно так. Второе дыхание. А теперь подумайте, Джон, хотите ли вы дождаться, чтобы снова падали бомбы и люди гибли на улицах городов… – Он говорил предельно серьезно, словно исповедовался. – В мирное время все гораздо сложнее, я понимаю. Вот почему сейчас нам требуется даже больше отваги. Но только отваги совсем другого рода.
Эвери кивнул.
– Я вас понял. Простите меня, – сказал он.
Холдейн продолжал смотреть на него с откровенной неприязнью.
– С вашего разрешения я подведу итог сказанному директором, – произнес он наконец источавшим яд голосом. – Если вы хотите остаться в департаменте и заниматься работой, то беритесь за дело. А если вам угодно и дальше плакаться, культивируя в себе негативные эмоции, можете идти на все четыре стороны и предаваться сантиментам, сколько душе угодно. Мы уже слишком стары, чтобы долго утешать вас.
Эвери все еще слышал голос Сэры, видел ряды небольших розовых домов, мокнувших под дождем. Он попытался вообразить, какой станет его жизнь, если в ней не останется места департаменту. Слишком поздно, понял он почти сразу. Впрочем, поздно было с самого начала, потому что он пришел к ним, приняв то немногое, что они могли ему дать, и отдал взамен все, что мог дать сам. Как священник, потерявший на какое-то время веру, он понял, что есть только одно место, где он сможет обрести ее вновь. Вернись в свою юдоль, и сомнения исчезнут. Он посмотрел сначала на Леклерка, потом на Холдейна. Это были его коллеги. Узники молчания, они будут работать втроем бок о бок, возделывая эту сухую бесплодную почву все четыре времени года, чужие, но необходимые друг другу, сохранившие веру среди тех, кто не верил уже ни во что.
– Вы слышали, что я сказал? – сурово спросил Холдейн.
– Простите меня, – пробормотал Эвери.
– Вам не довелось воевать, Джон, – добродушно сказал Леклерк. – Вы еще не до конца поняли, насколько безоговорочной самоотдачи требует наша профессия. Чувство долга не стало для вас частью плоти и крови.
– Да, я понимаю, – сказал Эвери. – И мне действительно очень жаль. Я от всего сердца прошу у вас прощения… Мне только надо на час воспользоваться машиной, если это возможно. Я должен кое-что передать Сэре.
– Ну конечно.
Только сейчас он понял, что совершенно забыл о подарке для Энтони.
– Простите, – повторил он снова.
– Кстати… – Леклерк выдвинул ящик своего письменного стола и, достав из него конверт, благосклонно протянул его Эвери. – Это ваше новое особое удостоверение сотрудника министерства. Оно откроет перед вами многие двери. Выписано на ваше подлинное имя. В ближайшие недели такой пропуск может вам очень пригодиться.
– Спасибо.
– Откройте конверт.
Это был картонный прямоугольник, закатанный в целлофан и затейливо окрашенный в зеленый цвет так, что краска, светлая сверху, приобретала ниже темный оттенок. Его имя было отпечатано заглавными буквами на электрической пишущей машинке: МИСТЕР ДЖОН ЭВЕРИ. Предъявителю удостоверения дозволялось проводить любые расследования от имени министерства обороны Великобритании. Внизу стояла подпись красными чернилами.
– Спасибо.
– Оно гарантирует вам полную безопасность. Это личная подпись министра. Он всегда пользуется красными чернилами в силу старинной традиции.
