Ли Чайлд - Джек Ричер, или Враг
– Не могу, – повторила Саммер.
– Можешь.
Она вздохнула.
– Ладно, подожди минутку.
Однако она слишком долго тянула с этим. Монахиня развернула обертку и принялась за сэндвич.
– Проклятье, – пробормотал я.
– Сожалею, – сказала Саммер.
Я посмотрел на нее.
– Что ты сказала?
– Я сказала: «Сожалею».
– Нет, до этого. Последнее, что ты сказала.
– Я сказала, что не могу к ней обратиться.
Я потряс головой.
– Нет, до того, как принесли завтрак.
– Я сказала, что у нас совсем нет улик.
– Нет, еще раньше.
Я видел, как она вспоминает наш разговор.
– Я сказала, что Васселю и Кумеру все это сошло бы с рук, если бы ты выполнил приказ Уилларда.
Я кивнул. С минуту размышлял над ее словами. Потом закрыл глаза.
Я снова открыл их в Лос-Анджелесе. Самолет коснулся земли, и меня разбудил скрежет шасси по бетону. Затем взревела обратная тяга, началось торможение, и меня бросило вперед на ремень. Снаружи уже начинался рассвет, казавшийся коричневым, как это часто здесь бывает. По внутренней трансляции объявили, что в Калифорнии сейчас семь часов утра. В течение двух суток мы постоянно двигались на запад, и каждые двадцать четыре часа для нас превращались в двадцать восемь. Мне удалось поспать, и я не чувствовал усталости, но по-прежнему хотелось есть.
Мы выбрались из самолета и направились в зал выдачи багажа. Именно здесь водители встречают прилетевших. Я огляделся по сторонам и увидел, что Кельвин Франц никого не прислал. Он приехал сам. Я сразу обрадовался. Мы попали в хорошие руки.
– У меня для тебя новости, – сказал он.
Я представил его Саммер. Он пожал ей руку и забрал у нее сумку. Я решил, что это не только жест вежливости, но и способ побыстрее посадить нас в свой «Хаммер». Его машина была припаркована в запрещенном месте. Однако полицейские держались от нее подальше. Камуфляжная черно-зеленая окраска «Хаммера» всегда производила на них такое действие. Мы сели в машину. Я пропустил Саммер на переднее сиденье. Это был не просто жест вежливости: мне хотелось растянуться сзади. В самолете было очень неудобно сидеть.
– Нашли «Гранд-маркиз», – сказал Франц.
Он включил мощный дизельный двигатель, и мы отъехали от тротуара. Ирвин находился к северу от Барстоу, примерно в тридцати милях езды через город. Я прикинул, что Франц потратит около часа, учитывая, что утром дороги будут забиты машинами. Саммер с интересом наблюдала за его манерой вождения. Я уловил в ее глазах одобрение. У нее бы ушло на такую поездку не более тридцати минут.
– Машину обнаружили в Эндрюсе, – сказал Франц. – Они ее там бросили.
– Когда Маршалла отправили в Германию, – добавил я.
Франц кивнул, не отводя взгляда от дороги.
– Так и было написано в журнале убытия и прибытия. Припаркована Маршаллом, с отметкой Управления военных сообщений в декларации. Наши парни передали эти сведения в ФБР. Так быстрее. Система взаимных одолжений. Бюро работало всю ночь. Сначала с неохотой, но потом они заинтересовались. Оказалось, что это связано с делом, которое они расследуют.
– С делом Брубейкера, – сказал я.
Франц кивнул.
– На коврике в багажнике обнаружены кровь и кусочки мозга Брубейкера. Их соскребли бумажными салфетками, но недостаточно тщательно.
– Что-нибудь еще? – спросил я.
– Еще очень многое. Там найдены другие следы крови, совсем немного, возможно, с рукава или лезвия ножа.
– Кровь Карбона, – сказал я. – Она осталась после предыдущей поездки Маршалла в багажнике. А нож нашли?
– Нет, – ответил Франц. – Но внутри багажника полно отпечатков Маршалла.
– Иначе и быть не могло, – заметил я. – Он провел в нем несколько часов.
– Под ковриком нашли личный знак, – сказал Франц. – Вероятно, цепочка была порвана, и он оказался в багажнике.
– Личный знак Карбона? – спросил я.
– Совершенно верно.
– Любители. Что-то еще?
– В основном обычные вещи. Машина была довольно грязной. Волосы, волокна, старые обертки, банки от содовой, ну и все в таком же духе.
– А баночка от йогурта?
– Одна, – ответил Франц. – В багажнике.
– Клубничный или малиновый?
– Клубничный. С отпечатками Маршалла. Такое впечатление, что он решил перекусить.
– Он открывал баночку, – сказал я. – Но йогурт Маршалл не ел.
– Там еще оказался пустой конверт, – продолжал Франц. – Адресованный Крамеру в Двенадцатый корпус, в Германию. Авиапочта, с прошлогодней маркой. Обратного адреса нет. Такое впечатление, что прежде в нем лежала фотография.
Я ничего не ответил. Франц посмотрел на меня в зеркало.
– Это хорошие новости? – спросил он.
Я улыбнулся.
– Если раньше у нас были только предположения, то теперь появились косвенные улики.
– Гигантский скачок для всего человечества[39], – сказал Франц.
Потом я перестал улыбаться и отвернулся. И начал думать о Карбоне, Брубейкере и миссис Крамер. И о миссис Ричер. В начале января 1990 года по всему миру умирали люди.
Дорога до Ирвина заняла более часа. Наверное, об автострадах Лос-Анджелеса говорят правду. На базе все выглядело как обычно. Все были чем-то заняты. База расположилась на большом участке пустыни Мохаве, и здесь по очереди жили полки бронетанковых войск, которые участвовали в учениях, когда сюда прибывали другие части. Тут всегда царила напряженная атмосфера учений. Погода обычно оставалась солнечной, и люди неизменно получали удовольствие, играя с большими дорогими игрушками.
– Ты хочешь сразу заняться делом? – спросил Франц.
– А ты за ними приглядываешь?
Он кивнул:
– Очень осторожно.
– Тогда давай сначала позавтракаем.
Офицерский клуб был превосходным местом назначения для людей, умирающих от голода после завтрака на местных авиалиниях. Буфетная стойка растянулась, наверное, на милю. Здесь было такое же меню, как в Германии, но апельсиновый сок и фрукты выглядели в Калифорнии более естественно. Я съел столько же, сколько средняя пехотная рота, а Саммер и того больше. Франц уже позавтракал. Я вливал в себя кофе до тех пор, пока влезало. Потом отодвинулся от стола и глубоко вздохнул.
– Отлично, а теперь за дело.
Мы отправились в кабинет Франца, и он позвонил своим парням. Он сказали, что Маршалл ушел из-под наблюдения, но Вассель и Кумер продолжают сидеть в гостевых комнатах для офицеров. Франц отвез нас туда на своем «Хаммере». Мы вышли на тротуар. Ярко светило солнце. Воздух был теплым и пыльным, и я уловил запах растущих повсюду шипастых пустынных растений.
Мне показалось, что гостевые комнаты для офицеров строил тот же подрядчик, что и базу 12-го корпуса в Германии. Ряды одинаковых комнат с небольшим двориком посредине. С одной стороны находились общие помещения, комната с телевизором, стол для настольного тенниса, гостиная. Мы вошли вместе с Францем в гостиную, где Вассель и Кумер сидели рядом в кожаных креслах. Я сообразил, что прежде видел их только один раз, в своем кабинете в Бэрде. Это казалось довольно странным, если учесть, сколько времени я потратил, размышляя о них.
Они оба были в новенькой полевой форме с камуфляжной расцветкой для пустыни, которую часто называют «шоколадной крошкой». И оба выглядели в ней так же фальшиво, как и в зеленом камуфляже. Вассель и Кумер куда больше походили на членов клуба «Ротари». Вассель по-прежнему оставался лысым, а Кумер по-прежнему носил очки.
Оба посмотрели на меня.
Я сделал вдох.
Старшие офицеры.
Причинение беспокойства.
«Это ты можешь оказаться в тюрьме».
– Генерал Вассель и полковник Кумер, – сказал я. – Вы арестованы по обвинению в нарушении Единого кодекса военного правосудия. Предварительный сговор с другими лицами с целью убийства.
Я затаил дыхание.
Однако никакой реакции не последовало. Оба молчали. Они восприняли это как должное. Словно круг замкнулся и случилось то, чего они боялись. Будто они с самого начала ждали, что все произойдет именно так. Я выдохнул. Когда человеку сообщают плохие новости, он проходит несколько стадий. Горе, гнев, отрицание. Но Вассель и Кумер уже миновали все эти стадии. Тут сомнений не оставалось. Процесс завершился, и они были готовы принять плохие новости.
Я попросил Саммер выполнить все формальности и произнести кучу стандартных формулировок. Предупредить об ответственности. У Саммер это получилось лучше, чем у меня. Ее голос звучал уверенно и профессионально. Ни Вассель, ни Кумер не реагировали на происходящее. Ни тебе всплеска возмущения, ни просьб, ни гневных уверений в собственной невиновности. Они лишь послушно кивали в нужных местах. А в конце сами поднялись с кожаных кресел еще до того, как им предложили встать.
– Наручники? – спросила у меня Саммер.
– Обязательно, – ответил я. – Мы поведем их на гауптвахту. И не нужно сажать их в машину. Пусть все видят. Они – позор для армии.
