Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим
– Да не кричите вы! И успокойтесь немного. Будем надеяться, что все пройдет удачно.
– А если сорвется, то я готов на все самое святое положить…
– Хватит богохульствовать, Гарсон! Сейчас я пойду к комиссару, а вечером мне предстоит семейный ужин – два почтеннейших дела, вполне подходящих для женщины вроде меня.
– Святая правда, Петра! Вы ведь более достойны почтения, чем Господь Бог и Папа Римский, вместе взятые, как говорится.
Я направилась в кабинет комиссара и по дороге сложила пальцы крестом. Начался обратный отсчет времени.
В тот день к нам должны были прийти на ужин и остаться ночевать дети Маркоса. С одной стороны, это было хорошо, так как сулило отвлечение от слишком навязчивых мыслей о предстоящем событии; но, с другой стороны, общение с ними может рассеять мое внимание – я не достигну нужной концентрации типа дзен – и помешает сделать так, чтобы время прошло, не коснувшись меня. Но выбирать не приходилось: вернувшись домой и увидев в гостиной Уго, Тео и Марину, я стала болтать с ними, улыбаться, а потом перешла на кухню, чтобы приготовить ужин. Заглянув в холодильник, я с ужасом заметила, что домработница купила на сегодня одни только овощи. Дети у Маркоса в общем-то дисциплинированные, к тому же они выслушали тысячу и одну лекцию по поводу диетического питания и здорового образа жизни. Но несмотря на это, каждый раз, когда на столе появлялись вареные овощи, Уго заливал их майонезом, Марина с помощью вилки разминала все в пюре, а Тео какое-то время доказывал совершенно абсурдную вещь – что от овощей ему становится грустно.
Дети склонны к ритуалам, так что и этот наш овощной вечер не отличался от прочих, разве что я сидела с несколько рассеянным и отсутствующим видом и не была способна внести оживление в протекавший по традиции ужин. Маркос тоже не приходил мне на помощь; сегодня он встал очень рано, поэтому с трудом включался в общую беседу, словно принял обет молчания.
– Что-то случилось? – неожиданно спросил Уго.
– Нет, а что у нас может случиться? – вопросом на вопрос ответил его отец, безмятежно занимаясь артишоком.
– Просто вы оба словно воды в рот набрали…
– Понимаешь, на нас именно сейчас свалилось очень много работы, – вынуждена была объяснить я.
– Наш классный руководитель говорит, что теперь есть не только люди, зависимые от наркотиков или азартных игр, но еще и зависимые от работы, – ехидно вставил Тео.
– Ешь и помалкивай, – одернул его Маркос таким строгим – родительским – тоном, что меня он слегка обескуражил.
– Нет, это не про нас, уверяю тебя. Просто порой бывает, что разные дела переплетаются, наезжают одно на другое и… – Я не докончила свое нелепое объяснение.
– А вы не собрались разводиться? – раздался тоненький голосок Марины.
Оба ее брата прыснули. Девочка обиделась, и одна зеленая фасолина с ее тарелки тотчас полетела в голову Уго. Тот завопил:
– Ты что, спятила? Я только что голову вымыл!
– О, ради бога, только не трогайте его прическу, а то он помрет! – издевательским тоном вставил Тео.
– Прекратите! – взревел Маркос и стукнул по столу так, что подпрыгнула посуда. Дети со страхом смотрели на него, я тоже.
– Мне надоело: вы приходите в этот дом словно в цирк! Неужели нельзя спокойно посидеть за столом и поговорить друг с другом по-человечески! Вы не привыкли принимать в расчет наше с Петрой настроение и наш образ жизни! Я устал и иду спать.
Он поднялся, взял свою тарелку и исчез. Мы все буквально остолбенели, но уже мгновение спустя снова принялись механически, как жвачные животные, пережевывать пищу.
– Никогда он так не реагировал, – наконец произнес Тео.
– Наверное, он все-таки прав: мы сюда к ним заваливаемся и ничего лучше не можем придумать, как устроить шорох за столом.
– Да, только ничего особенного не произошло, правда, Петра? – попытался втянуть меня в обсуждение случившегося его брат.
Я подумала, что лучше всего не придавать слишком большого значения вспышке Маркоса:
– Ну, скажем так: белыми и пушистыми вы, конечно, не были, но, мне кажется, у вашего отца был сегодня очень тяжелый день, поэтому он и отреагировал таким образом.
– А у тебя разве день не был очень тяжелым? – спросил Тео, желая подчеркнуть, что отец вел себя неправильно.
– Да, был, но я разряжаюсь, обругивая преступников у себя на работе.
Оба брата засмеялись, Марина же их примеру не последовала, она продолжала есть вареные овощи, и лицо ее оставалось невозмутимым. Ужин мы закончили вполне миролюбиво. После десерта дети убрали со стола и отправились спать. Я загружала посуду в посудомоечную машину, когда на кухню вошла Марина, уже в пижаме. Она какое-то время внимательно за мной наблюдала, а потом спросила:
– Скажи, вы собрались разводиться?
Я вытерла руки полотенцем и тоже на нее посмотрела:
– А ты все о своем, да?
– Когда папа и мама разводились, у нас было то же самое: за столом все молчали.
Мне стало ясно, как сильно она переживает. Я притянула девочку к себе и прижалась щекой к ее щеке.
– Нет, разводиться мы не собираемся, и вообще ничего плохого не происходит. У твоего отца был не самый удачный день, он устал. Вы просто не привыкли к тому, что он может рассердиться, поэтому, когда вдруг сердится, вам это кажется чем-то из ряда вон выходящим. Завтра он будет таким же, как всегда, сама увидишь. В любом случае он ведь тоже имеет право иногда показать свой норов.
– Показать свой норов – это как?
– Ну, потерять над собой контроль, перегнуть палку.
– Ага. И на выходные мы опять сможем приехать к вам, правда, Петра?
– Конечно.
– Мы будем вести себя хорошо. Я не буду больше кидаться фасолью в Уго.
– Слава богу, что мы не ели баранину, ведь кости, они куда тверже.
Она засмеялась и вышла из кухни, весело и мило подпрыгивая, как это любят делать девочки. Я закончила свои дела на кухне и поднялась в спальню. Маркос уже лег в постель и читал книгу. Он тотчас спросил меня:
– Ты думаешь, я хватил через край?
– Ну, нельзя сказать, чтобы ты вел себя очень мило, но, наверное, у тебя был довольно непростой день. – Я повторила то же самое, что недавно говорила Марине на кухне, чтобы не утруждать себя, придумывая какие-то новые аргументы.
– У тебя тоже наверняка был тяжелый день, но ты же не орала на них.
– Зато я могу разрядиться у себя на работе, обругивая преступников, – ответила я, восхитившись таким дежавю.
Маркос рассмеялся, но потом все-таки продолжал ворчать, так как гнев его еще не улегся до конца:
– У них точно шило в заднице! Нет чтобы тихо и спокойно побеседовать за столом. Да еще Марина устроила стрельбу фасолью!
– Слава богу, что мы не ели баранину – там кости, а они куда тверже.
Он засмеялся и обнял меня. А я была счастлива, так как, потратив минимум воображения и мыслительных сил, сумела сыграть роль омбудсмена. И, боже ты мой, как мне нравилась эта роль! Она так сильно отличалась от роли инспектора полиции, которую я обычно исполняла, роли, предполагающей погоню, преследование, ложь и всякого рода хитрости!.. Я возблагодарила судьбу за то, что вышла замуж за человека с тремя несносными отпрысками, которым я могла при желании показаться очень даже привлекательной.
На следующее утро от былой привлекательности не осталось и следа. Я стоя выпила на кухне кофе, пока дети отыскивали то, что было им нужно для завтрака, и, разумеется, не могли найти. Первым вопросом было: “А куда делись галеты?” Второго вопроса я не дождалась, так как, послав им воздушный поцелуй, пулей выскочила из дому. Позавтракала я в баре на углу, получив одинаковое удовольствие как от круассана, так и от возможности побыть наконец одной. Но я еще не начала нервничать, это мне только предстояло.
В комиссариате все уже было готово. Судья Муро согласился присоединиться к нашей оперативной группе, мало того, еще он согласился также посчитать присутствие Нурии с деньгами в назначенном месте доказательством вины обеих сестер в убийстве собственного отца. Комиссар Коронас тоже не хотел остаться в стороне от столь знаменательной сцены и решил отправиться вместе с нами. Мы провели переговоры с хозяином кафе, заверив его, что все будет происходить без лишнего шума. И он уступил моим коллегам свой кабинет на время ожидания. План был очень простым: мой телефон будет нужным образом настроен, и как только я получу сто тысяч евро, я незаметно нажму на клавишу, отправляя звонок Гарсону, – это послужит сигналом, и все трое мужчин немедленно окажутся рядом с нами.
Они уехали в кафе раньше меня. А я сидела у себя в кабинете и ждала приближения условленного часа. Внезапно меня кольнуло чувство, будто все складывается чересчур легко для того, чтобы закончиться удачей. Нет, неправда, какое уж там легко! Сколько времени мы вели свою добычу, а еще – поездки, внезапные убийства, малоубедительные улики, допросы… Только когда Марианна Мадзулло случайно упомянула про доллары, это навело нас на след. И вот сейчас Нурия Сигуан должна сделать то, что поставит в деле финальную точку – вина сестер будет безусловно доказана. Но, несмотря ни на что, я никак не могла понять, что двигало Элисой Сигуан, что заставило ее стать соучастницей преступления. В случае Нурии, напротив, все было очевидно: она хотела помешать ликвидации фабрики, которой всегда мечтала руководить, к тому же в наследство ей доставались весьма важные контакты отца с каморрой. А Элиса? Деньги не могли играть тут главной роли. Ненависть? Но разве ненависть способна сохранять свою силу, после того как ты много лет не встречался с человеком, которого ненавидишь? Я отбросила все эти мысли, и меня стало клонить в сон. С удовольствием растянулась бы прямо на плитах, покрывавших пол в моем кабинете. Если наш план провалится, если Нурия Сигуан пойдет на попятную, все полетит к чертям собачьим. Никаких финальных точек не будет, а будут все те же вечные допросы, из которых невозможно извлечь никаких решающих улик, и будет, скорее всего, отказ судьи выдвинуть обвинение против Элисы Сигуан. Меня охватила паника, но я постаралась взять себя в руки. Половина одиннадцатого – пора выезжать. Я накинула плащ и вышла из своего кабинета.
