Тесс Герритсен - Жатва
Сколько ему? На вид – около десяти. Бледный, светловолосый. В свете качающейся лампочки его волосы казались серебристыми. У него на щеке Эбби заметила пятно и только потом, внутренне содрогнувшись, поняла: это не грязь, а синяк. Глубоко посаженные глаза мальчишки тоже показались ей синяками.
Эбби шагнула к нему. Мальчишка попятился.
– Я не сделаю тебе больно, – сказала она. – Я просто хочу с тобой поговорить.
Он почему-то наморщил лоб и покачал головой.
– Честное слово, я не сделаю тебе больно.
Мальчишка что-то буркнул, но Эбби ничего не разобрала. Теперь уже она досадливо наморщила лоб и покачала головой.
Оба в каком-то недоумении смотрели друг на друга.
И вдруг мальчишка задрал голову. На корабле запустили двигатели.
Эбби напряглась, слушая лязг якорной цепи, скрипы и стоны гидравлических механизмов. Вскоре судно качнуло. Корабль отошел от пирса и явно заторопился покинуть акваторию порта.
«Даже если я неведомым образом развяжу себе руки и выберусь из этой железной комнаты, бежать мне некуда».
В отчаянии она смотрела на своего маленького товарища по несчастью.
Мальчишка забыл о шуме двигателей. Он смотрел на связанные запястья Эбби. Потом он немного передвинулся, продолжая разглядывать веревки. Только сейчас Эбби заметила, что у мальчишки нет левой кисти. Чуть ниже локтя его левая рука оканчивалась культей. До сих пор он прижимал ее к телу, скрывая увечье. Теперь, казалось, вспомнил и внимательно рассматривал.
Мальчишка поднял глаза на Эбби и что-то сказал.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Мальчишка повторил с явным недовольством в голосе. Эбби удивилась себе: почему она не понимает? Что у нее с мозгами?
Она лишь покачала головой.
Их отчаяние было обоюдным. Затем мальчишка вскинул голову. Должно быть, он нашел решение. Подойдя к Эбби со спины, он одной рукой попытался освободить ее от пут. Не получилось. Веревка была завязана крепкими морскими узлами. Тогда мальчишка встал на колени и взялся за веревку зубами. Эбби чувствовала его жаркое дыхание. Иногда зубы задевали ее кожу. Корабль уходил от берега, под потолком железной комнаты качалась лампочка, а мальчишка, как настойчивый мышонок, грыз веревочные кольца на руках Эбби.
– Извините, но время посещения уже закончилось, – запротестовала медсестра. – Слышите? Туда нельзя. Остановитесь!
Кацка и Вивьен, игнорируя запрет, направились прямо в палату № 621. Эбби там не было. У окна стоял явно растерянный доктор Колин Уэттиг.
– Где Эбби? – спросил Кацка.
– Доктор Ди Маттео исчезла.
– Вы же говорили, что она у вас под наблюдением. Уверяли, что с ней ничего не может случиться.
– Она и была под наблюдением. Никому не разрешалось к ней заходить без моего непосредственного разрешения.
– Тогда где она?
– Этот вопрос вам следует задать доктору Ди Маттео.
Спокойный тон Уэттига – вот что по-настоящему взбесило Кацку. И еще – бесстрастное, лишенное каких-либо эмоций выражение глаз. Этот человек привык командовать и скрывать все, о чем не полагалось знать посторонним. Глядя в непроницаемое лицо Уэттига, Кацка вдруг узнал себя и был по-настоящему ошеломлен.
– Доктор Уэттиг, вы отвечали за нее. Что ваши люди сделали с нею?
– Мне не нравятся ваши предположения.
Кацка подскочил к нему, схватил за лацканы халата и толкнул к стене:
– А ну отвечайте, куда вы ее дели?
В голубых глазах Уэттига мелькнул страх.
– Говорю вам, я сам не знаю, где она! В половине седьмого мне позвонили медсестры и сообщили о ее исчезновении. Мы подняли на ноги всю нашу службу охраны. Они прочесали клинику.
– Вы ведь знаете, где она. Где? – напирал Кацка.
Уэттиг покачал головой.
– Я спрашиваю: где?
Кацка еще крепче схватил Уэттига за халат и снова тряхнул.
– Не знаю! – прохрипел Уэттиг.
Вивьен бросилась их разнимать.
– Кацка, прекратите! – крикнула она. – Вы его задушите!
Кацка резко отпустил Уэттига. Тот попятился и уткнулся в стену, тяжело дыша.
– Учитывая помраченное состояние, в каком она находилась, я думал, в клинике ей будет безопаснее.
Уэттиг выпрямился. Он растирал шею. Ярко краснела полоса, оставленная воротником халата. Кацка смотрел на полосу, шокированный собственной жестокостью.
– Мне как-то и в голову не приходило, что Эбби может говорить правду, – признался Уэттиг.
Он достал из кармана сложенную бумажку и протянул Вивьен.
– Совсем недавно получил от медсестер.
– Что в этой бумаге? – спросил Кацка.
– Результаты анализа на содержание алкоголя в крови Эбби, – морща лоб, ответила Вивьен. – Нулевой уровень.
– Я решил провести повторный анализ, – пояснил Уэттиг. – Она утверждала, что не выпила ни капли. Вот я и подумал: пусть проверят в независимой лаборатории. Если результаты совпадут, ей будет трудно отрицать очевидное…
– Вы отправили ее кровь в стороннюю лабораторию?
Уэттиг кивнул:
– В лабораторию, полностью независимую от Бейсайда.
– Вы мне говорили, что по первому анализу содержание алкоголя в ее крови было двадцать одна сотая.
– Да. Этот анализ сделали у нас в четыре часа утра.
– Полураспад алкоголя в крови длится от двух до четырнадцати часов, – сказала Вивьен. – Если ранним утром ее кровь была насыщена алкоголем, повторный анализ должен зафиксировать хотя бы следы.
– Но в ее организме алкоголя вообще не было. Как вы это объясните? – спросил Кацка.
– Или ее печень изумительно быстро переработала алкоголь, или наша лаборатория допустила ошибку, – пожал плечами Уэттиг.
– Ошибку? – переспросил Кацка. – Это у вас так называется?
Уэттиг молчал. Он казался изможденным и очень старым. Не в силах стоять, он сел на смятую постель.
– Я не осознавал… не хотел допускать возможности…
– Что Эбби все это время говорила вам правду? – закончила за него Вивьен.
– Боже мой, – качая головой, бормотал Уэттиг. – Если все, что говорила Эбби, – правда, эту клинику нужно сровнять с землей.
Кацка почувствовал на себе взгляд Вивьен и посмотрел на нее.
– У вас еще остались сомнения? – тихо спросила китаянка.
Уже четыре часа мальчишка спал на руках у Эбби, щекоча теплым дыханием ее шею. Он лежал обмякший, странно вывернув руки и ноги, как спят по-настоящему уставшие дети. Когда Эбби его впервые обняла, он задрожал. Она массировала его голые ступни, и ей казалось, что она трет сухие холодные палочки. Постепенно мальчишка перестал дрожать и затих. От него пошли теплые волны. Такое тепло исходит от всех детей, когда они глубоко засыпают.
Эбби тоже немного поспала. Когда она проснулась, ветер дул сильнее. Он скрипел в корабельных снастях. А над головой неутомимо раскачивалась лампочка.
Ребенок сопел и слегка елозил во сне.
«Как удивительно пахнут мальчишки в этом возрасте», – подумала Эбби.
Примерно так пахнет теплая трава. Их запах еще не приобрел специфический мужской оттенок. Когда-то Пит вот так же спал у нее на плече. Отец вел машину, а они сидели сзади, и милю за милей Эбби слушала негромкое биение сердца Пита. Но то сердце давно уже не бьется. Сейчас она слушает удары сердца другого, совершенно незнакомого ей мальчишки.
Он тихо застонал и вдруг проснулся. Сощурился, потом вспомнил, где он и кто с ним.
– Эб-би, – прошептал он.
Она кивнула:
– Правильно. Эбби. Ты запомнил.
Она улыбнулась и провела рукой по его лицу, осторожно коснувшись синяка.
– А ты… Яков.
Мальчишка кивнул.
Они улыбнулись друг другу.
Снаружи все так же стонал ветер. Качка усилилась. На лице мальчишки плясали тени, отбрасываемые лампочкой. Яков наблюдал за Эбби, глядел на нее почти голодными глазами.
– Яков, – повторила она.
Она провела губами по его шелковистой светлой брови. Ее губы были влажными. Нет, не от мальчишечьих слез. От ее собственных. Эбби вытерла слезы о свое плечо. А Яков все смотрел на нее. Молча. И как только ему удавалось смотреть не мигая?
– Я здесь, – прошептала Эбби.
Потом, улыбнувшись, взъерошила ему волосы.
Вскоре его веки закрылись. Яков снова обмяк у нее на плече в глубоком сне.
– Вот и дождались ордера на обыск, – сказал Лундквист, пнув дверь. Дверь распахнулась, громко хлопнув о стену. Лундквист вошел и обомлел. – Это еще что за хрень?
Кацка повернул выключатель.
Они зажмурились от нестерпимо яркого света. С потолка свешивались три мощных светильника. Куда ни посмотри – повсюду сверкающие поверхности. Шкафы из нержавеющей стали. Тележки для медицинских инструментов и стойки капельниц. Мониторы, опутанные проводами. Какие-то приборы с обилием кнопок и ручек.
Посередине стоял операционный стол.
Кацка подошел к столу. По бокам свисали ременные крепления. Два ручных, два ножных и еще два, подлиннее. Эти предназначались для груди и талии.
Со стола взгляд Кацки переместился на шкафчик с препаратами для анестезии. Шкафчик тоже был на колесах и стоял у изголовья стола. Детектив выдвинул верхний ящик. Внутри лежали стеклянные шприцы и иглы в пластиковых футлярах.
