Кэрол Дуглас - Красный замок

– Это слишком простое объяснение, Годфри. Оно сошло бы для наивной школьницы, но я взрослая женщина и не приемлю упрощений.

К этому моменту мы оказались рядом с нашими комнатами, и адвокат отпустил мой локоть.

– Зло устроено очень просто, Нелл. Подозреваю, что оно является всего лишь крайней степенью эгоизма. А сейчас лучше ступай к себе и постарайся смыть с себя всю эту грязь.

– Ах, вот бы мне снова принять ванну!

– Боюсь, теперь, когда кругом прислужники Татьяны, цыган будет гораздо сложнее уговорить.

– Когда я задумываюсь о том, кто нас здесь окружает, я боюсь даже снять платье.

– Я тебя понимаю. – Годфри обеспокоенно посмотрел на меня: – Не забывай, у нас есть план побега.

– В самом деле?

Он кивнул и поцеловал меня в лоб на прощание, совсем как отец:

– Да, и скоро мы им воспользуемся.

Я открыла тяжелую дверь в комнату, которую, возможно, чересчур оптимистично считала своей, а мой друг вошел в соседние покои. Я понимала, что Татьяна непременно пошлет кого-нибудь, чтобы запереть нас снаружи. К счастью, Медведь был слишком пьян, чтобы сгодиться на эту роль.

Слова Годфри меня не особенно утешили. Наши шансы выбраться из замка стали еще более туманными, чем прежде, и в то же время появились новые ощутимые угрозы: Татьяна, полковник Моран и дрессированный медведь, которого хозяйка намеревалась превратить в еще более страшного зверя.

Глава тридцать пятая

Кровавая надпись

Я припас в пивной бутылке правильной красной водицы с недавнего дельца, но она загустела, как клей, и писать невозможно. Надеюсь, красные чернила тоже сойдут. Искренне ваш.

Признаюсь, я люблю произвести впечатление.

Целых десять минут на меня сыпались вопросы, где в Соединенных Штатах можно купить самогон, из чего его готовят и каким образом.

Не обладая исчерпывающими знаниями предмета, я, тем не менее, пояснила, что производство самодельного алкоголя с давних пор является привилегией простого люда во всех странах, и что так называемое правительство неизменно пытается – и всегда безуспешно – пресечь этот процесс.

Например, отметила я, британский налог на виски послужил началу американской войны за независимость в куда большей степени, чем знаменитый «чайный налог».

Пока я углублялась в тему, Ирен подробнее изучила следы, оставшиеся от оргии, и подобрала несколько бутылок с остатками светлого воска на горлышках.

– Пятна не от пролитого вина, – между делом заметила она, осматривая пол пещеры, над которой в толще грунта покоились двенадцать поколений мертвецов.

Внимание мужчин переключилось на мою наставницу.

– Что же это? – спросил Квентин.

– Кровь.

– Кровь? – Брэм Стокер побледнел и поспешил к примадонне: – Все эти пятна – кровь? Почему вы так решили?

– Потому что мы, – она оглянулась на меня, – уже видели лужи крови в катакомбах Парижа.

Я с готовностью оставила роль алкогольного эксперта и тоже подошла посмотреть.

В резком свете фонаря Квентина пятна действительно выглядели кровавыми. Наконец мне удалось идентифицировать сладковатый запах в воздухе – не сирень, как наверху, а мертвечина.

– Ты осмотрел стены? – спросила Ирен у Квентина.

– Зачем?

– Надо проверить, нет ли и там следов крови.

Мы все последовали за Стенхоупом по периметру подземелья, оглядывая стены в свете гуляющего вверх-вниз по грубо вырубленному камню луча фонаря.

Под ногами обнаруживались огарки свечей, крысиный помет и новые пятна, почерневшие по краям и темно-красные ближе к центру.

– Боже праведный! – Квентин замер, лишь фонарь покачивался у него в руке.

– Что такое? – Ирен устремилась к нему. – Что там?

– Надпись. Одни согласные. Проклятый чешский…

– Позволь мне, я пела на этом языке и могу узнать некоторые слова.

Ирен завладела фонарем и понесла его вдоль стены, вглядываясь в слабые темные контуры, отдаленно напоминавшие арабскую или славянскую вязь. Неужели придется добавить арабов и русских к и без того экзотической компании цыган, индейцев и трансильванцев?

Наконец примадонна опустила фонарь и тяжело вздохнула:

– Мы уже видели подобную надпись в другом месте и на другом наречии. Я не могу различить все слова, но одно из них читается легко. Думаю, когда мы переведем всю фразу, она будет означать: «Цыгане – это такие люди, что не будут обвиненными зазря».

Я ахнула. Не прошло и двух недель, как у нас перед глазами была французская версия той же странной фразы, но относительно «ивреев». А тридцатого сентября прошлого года почти те же слова были написаны мелом, предположительно рукой Джека-потрошителя, на Гоулстон-стрит в лондонском Уайтчепеле.

Мужчины не знали этих подробностей и потому не были столь поражены сходством.

– Что за нелепая фраза, – протянул Брэм. – Не имеет никакого смысла, не говоря уже о том, что и грамматически просто кошмарна.

– Кошмары частенько не дружат с грамматикой, – заметила Ирен, все еще всматриваясь в стену. – Прошлый раз надпись была сделана кровью. Шерлок Холмс предположил, исходя из улик, что жертву подвели к стене и заставили нанести буквы собственной кровью.

– Шерлок Холмс никогда не предполагает, он располагает, – поправила ее я.

– Благодарю за напоминание, Нелл, – с иронией ответила она, одновременно отдавая дань педантичному остроумию своей пропавшей компаньонки и обыгрывая имя, под которым я была известна всему миру: Нелли Блай.

Или наставница хотела подчеркнуть, что на свой манер я тоже приношу ей пользу в деле борьбы с преступностью?

Взгляд Квентина в мой адрес, напротив же, выражал недовольство: он явно мечтал увидеть перед собой вовсе не отчаянную журналистку, а свою английскую розу.

Ирен снова вздохнула:

– Сцена слишком похожа на парижскую, чтобы говорить о случайном совпадении. Вплоть до древнего символа Христа, хризмы. – Она ткнула в еще один знак на стене пещеры: знакомые перекрещенные буквы «Р» и «Х». – У меня есть только одно разумное предложение.

– Какое же? – спросил Квентин.

Примадонна вздохнула еще более безысходно. Будь мы в театре, ее услышали бы на самой галерке. Даже крысы разбежались по углам, столько театрального отчаяния и тяжкой решимости прозвучало в этом вздохе.

– Нужно немедленно связаться с Майкрофтом Холмсом и сообщить, что нам как можно скорее требуется его брат Шерлок для осмотра места преступления. – Ирен обвела взглядом пещеру, беззвучно кричащую о недавно свершившемся насилии: – И самое обидное, что мистер Холмс наверняка отругает нас за беспорядок, который мы устроили здесь вместе с крысами.

Глава тридцать шестая

Наконец-то одна

Затем пьяницы… задрав голову, вливали себе в рот чистую жидкость, распространявшую сладковатый, слегка наркотический запах… затем они вытирали рукавом волосатые рты…

Кто бы мог подумать, что я буду рада снова оказаться в своей темнице. Меня не огорчил даже лязг засова с внешней стороны двери. Только оставшись одна и взаперти, я наконец смогла вздохнуть свободно.

Огонь в камине еле теплился, поэтому я стала подбрасывать щепку за щепкой поверх углей, алеющих, как волчьи глаза во мраке. Постепенно пламя разгорелось и загудело.

Я отправилась к лохани умывальника, которая под утро покрывалась тонкой корочкой льда, намочила в холодной воде полотенце, отжала и обтерла лицо и плечи. Затем я быстро расстегнула крючки на платье, поскорее сбросила принадлежавшие Татьяне вещи и нырнула в мягкий кокон рубашки, которую принес мне Годфри. Мне казалось, я будто обменяла засаленные цыганские тряпки на ангельские перья.

Завернувшись в покрывало, я устроилась в кресле перед камином и пустила свой измученный разум в свободное плавание. Вскоре я задремала. Мне снились волки, которые плясали на задних лапах и играли на скрипке, высунув языки; ужасный слуга Татьяны сорвал лицо, точно маску, и оттуда показались белесые глаза Джеймса Келли; Годфри превратился в старика, который в свою очередь обернулся Шерлоком Холмсом, а я стала птичкой и, взлетев под потолок, пыталась предупредить всех об опасности. Я била крыльями и металась в воздухе, но никто не обращал на меня внимания, и наконец у меня не осталось сил летать…

Тут я проснулась. Языки огня с шумом бились о каменные стены своей темницы, будто стая ворон, стремящаяся вырваться из дымохода. Спустя какое-то время я обнаружила, что за гулом пламени различаю какие-то голоса неподалеку.

Я заправила распущенные волосы за уши, чтобы лучше слышать. Нужно непременно утром заплести косы, чтобы не уподобляться Татьяне. Один из собеседников говорил сдержанным баритоном. Годфри. Другой голос – женский – скакал в диапазоне от контральто до сопрано.