Алан Брэдли - Сэндвич с пеплом и фазаном

Череп был черен как ночь, безволос и лишен кожи. Сжатые кулаки были сложены под тем местом, где раньше находился подбородок, как будто Смерть застала свою жертву во сне. В одной ладони находилось что-то вроде потускневшего медальончика.

Я завернула его в носовой платок и сразу же припрятала в карман – пока не успела вернуться мисс Фолторн. Слава богам, надоумившим меня лечь спать одетой!

Одежда на трупе слишком пострадала и обгорела, чтобы ее можно было идентифицировать. Это могли быть равно и лохмотья нищенки, и наряд сказочной принцессы.

Смерть от запекания не слишком красива.

Или она погибла от чего-то другого? И в другом месте?

Мой мозг заработал, как фотоаппарат полицейского, мысленно и тщательно делая снимки: крупный план черепа, почерневшие зубы, ладони, ступни (босые, если не считать половинку обгоревшего шерстяного носка).

Я оттянула его на дюйм-другой от сморщенной черной щиколотки и по внутренней структуре определила, что изначально носок был красным.

Этот осмотр осложнялся тем, что Коллингсвуд теперь начала завывать, словно пожарная сирена, выводя нервирующие рулады.

– Все хорошо, – говорила я ей снова и снова, не отводя при этом глаз от трупа. – Все в порядке. Мисс Фолторн сейчас вернется.

Подумать только, Коллингсвуд запричитала, как выразилась бы Даффи, еще пуще.

Откровенно говоря, она начала мне надоедать.

– Заткнись! – велела я. – У тебя слюни текут.

Любой человек, имеющий старшую сестру, скажет вам, что нет более быстрого способа прекратить рыдания представительницы женского пола неважного какого возраста, чем сказать ей про слюни.

Так что я не удивилась, когда Коллингсвуд внезапно умолкла.

– Что… что… это? – спросила она, как можно скорее отползая от накрытого простыней тела.

– Птичка. Довольно большая. Наверное, аист. Или ибис.

Допускаю, что это изрядное преувеличение. Даже для меня. Очевидно, что у закопченного черепа нет длинного кривого клюва. Но у мумифицированных птиц, которых я видела в Музее естественной истории, его тоже не было. Их клювы приматывались к груди из соображений аккуратности и стремления облегчить работу их давно почивших бальзамировщиков.

– Как аист мог попасть в дымоход?

– Такое все время случается, – ответила я. – Во время родов. Об этом просто не пишут, потому что это так печально. Что-то вроде негласного газетного правила.

У Коллингсвуд отвисла челюсть, но я так и не узнала, что она собиралась сказать, потому что в этот самый момент мисс Фолторн вернулась со стаканом вина и графином, в котором, видимо, был бренди.

– Выпей, – велела она Коллингсвуд, и та удивительно послушно осушила стакан и отпила из графина.

– Боюсь, она перебудила весь дом, – сказала мисс Фолторн, бросив взгляд сначала на часы, а потом на меня. – Ладно, это неважно. Все равно надо вызвать полицию. Не то чтобы…

Раздался стук в дверь.

– Кто там? – спросила мисс Фолторн.

– Фицгиббон, мисс.

Мисс Фолторн испуганной газелью подскочила к выключателю.

– Мы не должны подавать плохой пример, – прошептала она. – Свет должен быть выключен.

И мы снова погрузились во мрак.

Но лишь на несколько секунд. Потом вспыхнула спичка и мисс Фолторн зажгла свечу.

– Входите, – сказала она, и дверь открылась.

Сначала я увидела только круглые стекла очков Фицгиббон, свободно парящие в воздухе. Она шагнула внутрь, потом застыла и внезапно оказалась в окружении бестелесных девичьих лиц, заглядывающих ей через плечо.

Очень странно, но в этот миг я вспомнила знаменитую цитату из Святого Луки, описывающую рождение Христа. Кажется, она гласила следующее: «И вдруг рядом с ангелом предстало небесное воинство, восхвалявшее Бога: – Слава Богу в вышних небесах! Мир на земле людям, которых Он возлюбил!»

(Хотя в Библии, по крайней мере, в версии короля Якова, по каким-то причинам, ведомым только переводчикам и самому королю, нет кавычек[6]).

До сих пор перед моими глазами стоят бледные лики этих херувимов и серафимов, витающие в тенях позади застывшей Фицгиббон: учениц женской академии мисс Бодикот.

Моих однокашниц.

Так они впервые меня увидели, а я увидела их.

– Ступайте прочь, девочки, – скомандовала мисс Фолторн, несколько раз хлопая в ладоши.

И, словно послушные марионетки, которых сдернул со сцены злой кукольник, они исчезли.

– Проводите Коллингсвуд в ее комнату и уложите в постель, – приказала мисс Фолторн Фицгиббон. – У нее шок.

А у меня, по ее мнению, нет шока?

Словно негнущийся робот, Фицгиббон подняла Коллингсвуд с пола вместе с одеялом и повела к выходу.

– Молодец, Флавия, хорошая идея с простыней, – произнесла мисс Фолторн, когда они ушли, и пронзила меня взглядом поверх свечи. – Отличное начало для тебя. – И добавила: – Если не считать того, что ты впустила Коллингсвуд. Вы обе должны быть наказаны.

Наверное, мне следовало сказать, что Коллингсвуд пришла непрошеным гостем и что, поскольку я спала, то вряд ли могла ей помешать. Не говоря уже о том, что я новенькая и мне еще не сказали об этом идиотском правиле.

Но я придержала язык.

Именно такие решения, к добру или не к добру, делают тебя тем, кто ты есть.

Вместо слов я приподняла уголок простыни.

– Нет! Не надо! Пожалуйста! – воскликнула мисс Фолторн, и я отпустила ткань.

Что плохого в том, чтобы взглянуть на труп еще разик? В этот момент я понимала, что другого шанса не будет.

Как правило, когда обнаруживаешь тело, ты получаешь роскошную возможность изучить его вблизи до того, как полиция вломится, словно коровы на пастбище. Но не всегда – и это явно один из таких случаев. Я увидела все, что хотела. Все улики уже у меня в голове.

Правда, я подумала, что мисс Фолторн захочет узнать как можно больше о трупе, который до недавнего времени обитал в ее дымоходе.

Или она уже знает?

Я стояла с суровым видом, давая ей возможность совладать с собой.

– Полагаю, мне надо сообщить в полицию, – повторила она, будто размышляя вслух, будто ее заставляют. Возможно, она думала о репутации своей академии. Мне уже мерещились заголовки:

Если канадские газеты хоть немного напоминают английские, нас ждут веселые деньки.

– Но ты, должно быть, совершенно без сил! – сказала она. До этого момента я ничего такого не чувствовала. Шесть суток в океане и целый день в поезде – не говоря уже о том, что сейчас глухая ночь…

Слова мисс Фолторн оказали на меня гипнотическое воздействие. Внезапно я начала зевать, чуть не сворачивая челюсть, и в глаза словно песка насыпали.

– Разумеется, ты не можешь спать здесь, – добавила она, махнув рукой в сторону прикрытого простыней трупа на полу. – Я устрою тебя в своей гостиной.

На миг мне привиделось, как мисс Фолторн приколачивает мою отрубленную голову к стене, словно я трофей – дикий зверь, подстреленный ею в Африке или на просторах Арктики.

– Что ж, пойдем, – сказала она, освещая дорогу свечой.

Электрические лампочки остались выключенными.

Я поняла, что в академии мисс Бодикот правила есть правила.

Даффи обрадовалась бы моей проницательности.

Никогда бы не подумала, но я скучаю по своей сестрице. С неожиданной болью в сердце я осознала, что она была лимоном для моей рыбы, соусом для чипсов и что без нее моя жизнь будет не такой приятной. Странная мысль в странное время, но жизнь вообще странная штука. По крайней мере, моя.

«Держись, Флавия, – подумала я. – Держись».

Мы шли по обшитому панелями коридору, и мисс Фолторн указывала дорогу.

– Это галерея наших выпускниц, – сказала она, поднимая свечу повыше, чтобы я разглядела длинные ряды фотографий в черных рамках, висевшие на стенах.

Они возвышались над нами ряд за рядом, поблескивая в свете свечи: самые разные лица, и я снова подумала о мириадах ангелов.

Что же, мне говорили, что у мисс Бодикот тесные связи с церковью, не так ли?

Но ничто не подготовило меня к зрелищу бесчисленного количества этих заключенных в черные рамки душ, каждая из которых смотрела прямо на меня – и ни одна не улыбалась, как будто все они – торжественный небесный суд, а я – пленница за решеткой.

– А вот, конечно же, – добавила мисс Бодикот, – твоя мать.

Она могла бы и предупредить меня заранее. Я оказалась не готова.

Там была Харриет в своей черной рамке, смотревшая на меня таким взглядом…

На этом юном лице – моем лице! – было написано все, что стоило сказать, а ее взгляд говорил то, что никогда не было произнесено.

Прямо под фотографией Харриет находился маленький подсвечник, и в нем стоял поразительно свежий букетик цветов.

Неожиданно я задрожала.

Мисс Фолторн ласково положила руку мне на плечо.

– Прости, – промолвила она. – Я не подумала. Мне следовало подготовить тебя.