Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево (сборник)
Кот раскрыл было пасть для ответа, но его объяснениям не хватило воздуху, чтобы прозвучать.
Квиллеровы часы показывали час ночи, и он заторопился, листая оставшиеся вырезки, пока не нашел то, что искал. Затем взволнованно набрал номер Одда Банзена.
– Надеюсь, я тебя не вытащил из кровати, – сказал он фотографу.
– Как твоя свиданка, старый котяра?
– Неплохо. Неплохо.
– А что ты делал нынче утром на Мерчент-стрит?
– Откуда ты знаешь, что я был на Мерчент-стрит?
– Ага! Я видел, как ты ждал автобуса на юго-западном углу Мерчент и Стэйт в одиннадцать пятьдесят пять.
– Ты у нас ничего не проворонишь, а? – съязвил Квиллер. – Что ж ты не остановился и не подвез меня?
– Я ехал в другую сторону. Браток! А ты, видать, рановато встал. Было еще даже не время ленча!..
– Я ехал на прием к доктору.
– На Мерчент-стрит? Хо-хо-хо´! Хо-хо-хо´!
– И это все, насчет чего ты мне звонил? Пронырливая старушенция!
– Черта с два. Я добыл для тебя кое-какую информацию.
– И я добыл кое-какие новости – для тебя. Как говорят в старушке Англии, нашел скелет в Тейтовом чулане.
– Какой же это?
– Судебное следствие. Джордж Верниг Тейт привлекался по делу об установлении отцовства.
– Хо-хо-хо´! Этот старый козел! А кто была та девчонка?
– Одна из служанок. Она к тому же добилась компенсации. Если верить этим старым вырезкам, процесс наверняка был громким.
– Этакая штука может быть жестокой встряской.
– Представляю себе, как семья с такими деньгами и положением старается избежать суда – любой ценой, – сказал Квиллер. – Несколько лет назад, в Чикаго, я собирал материалы, касающиеся установления отцовства, и на свет божий вылезло довольно много грязи… Ну а что на уме у тебя? Что за информацию ты для меня откопал?
– Ничего особенного, – ответил Банзен, – но, если ты намерен отослать Тейту те фотографии, тебе стоит поторопиться. Он через пару дней покидает страну.
– Откуда ты знаешь?
– Я столкнулся в пресс-клубе с Лоджем Кендалом. Тейт уезжает в воскресенье утром.
– В Мехико? – спросил Квиллер, усы которого дернулись от напряженного внимания.
– Как бы не так. Ничуть не бывало. А ты уж и раззадорился бы, направляйся он в Мехико, а? – поддразнил фотограф.
– Ну так куда же он?!
– В Данию!
На следующее утро Квиллер легко пробудился – после ночи дурацких сновидений, с которыми рад был покончить. В одном из эпизодов этих грез он летел в Орхус, чтобы стать свадебным генералом на великосветском бракосочетании двух кастрированных кошек.
Перед уходом в офис он позвонил Тейту и предложил на следующий день доставить ему фотографии нефрита. Поинтересовался он и кошечкой и ужаснулся, услышав, что Тейт выгнал ее из дому – на самостоятельный прокорм.
– Вы могли бы взять ее назад? – спросил Квиллер, сдерживая гнев. Он питал особое отвращение к людям, которые плохо обращаются с животными.
– Она еще на участке, в саду, – ответил Тейт. – Всю ночь выла. Я впущу ее в дом, так и быть… А много ли у вас фотографий?
В этот день Квиллер усердно и быстро работал в офисе, а клерк отдела публицистики избавлял его от телефонных звонков и непрошеных посетителей на том простом основании, что ни похвалы, ни споры, ни исключения из правил не разрешаются.
– Извините, у него дедлайн.
Он прервал работу лишь один-единственный раз, чтобы позвонить бывшей домоправительнице Тейта.
– Миссис Хоукинс, – сказал он, придавая голосу надменную растяжку, – это знакомый мистера Тейта с Теплой Топи. Я вскоре женюсь, и нам с женой нужна домоправительница. Мистер Тейт весьма рекомендует вас…
– Ох, он рекомендует, в самом деле рекомендует?! – с настороженной интонацией спросил довольно мелодичный голос.
– Не могли бы вы сегодня вечером прийти побеседовать на «Виллу Веранда»?
– А кто будет? Только вы? Или будет и леди?
– Моя невеста сейчас, к сожалению, в Токио, и мне придется взять на себя все приготовления.
– О’кей, босс. Я приду. В котором часу?
Квиллер назначил встречу на восемь вечера. Порадовался, что на самом деле ему не нужна домоправительница. Задался вопросом, не была ли миссис Хоукинс примером неразумной Тейтовой бережливости.
К тому времени, когда миссис Хоукинс явилась на собеседование, начался дождь, и она вошла с мокрым зонтиком, в мокром дождевике поверх безвкусного розово-зеленого платья. Квиллер заметил, что ворот платья был из тех, которые сползают с плеча при самом незначительном движении, – в нем имелся разрез в сторону шва. Глаза у женщины оказались нагловатые, а при ходьбе она кокетливо передергивала плечами. Она напоминала нахальных, игривых самок в пору, когда они молоды и привлекательны, – но у миссис Хоукинс не было ни того ни другого.
Он с подчеркнутой чопорностью предложил ей стакан шерри – «в самый раз по погоде», – налил темно-янтарного зелья из обширных запасов бара Гарри Нойтона. Наполнил необыкновенно большой стакан, и ко времени, когда деловые темы – опыт, рекомендации, жалованье – были исчерпаны, миссис Хоукинс расслабилась на подушках замшевого дивана и приготовилась к неофициальной части вечера.
– Вы – один из тех газетчиков, которые приходили в дом делать снимки, – объявила она на этой точке, прыгая по нему глазами. – Я помню ваши усы. – Она обвела рукой обстановку комнаты: – Вот уж не знала, что репортеры делают такие деньги.
– Разрешите вам подлить, – сказал Квиллер.
– А вы что ж не пьете?
– Язва, – ответил он с видом жалости к себе.
– Боже ж ты мой, я все об этом знаю! – воскликнула миссис Хоукинс. – Я же стряпала этим двум язвенникам с Теплой Топи. Иной раз, когда поблизости не случалось мистера Тейта, она приказывала мне приготовить ей большую тарелку жареного кольцами французского лука, а ведь нет ничего вреднее для язвы, чем жареный французский лук, но я не спорила. Никто с ней спорить не смел. Каждый на цыпочках кругом ходил, и, когда она в колокольчик забрякает, всякий бросал все и кидался посмотреть, чего ей надо. Но я была не против, потому как если уж заколачивать пети-мети – так лучше стряпать на парочку больных, чем на целый дом голодных недоростков. И мне там подсобляли. Паули очень выручал. Он ласковый был мальчик, и это ужас как скверно, что он обернулся воришкой, но ведь так всегда получается с иностранцами. Не пойму я иностранцев. Она тоже была иностранка, хотя уже ох как давно сюда приехала, и только под конец принялась орать на нас всех на своем чужеземном языке. И на мужа – тоже вопила. Боже ж ты мой, ну и терпение было у этого человека – ни дать ни взять как у святого! Конечно, у него была эта мастерская, чтобы быть хоть чуточку счастливее. Он был псих насчет этих камушков!
Однажды целиком купил гору – где-то в Южной Америке. Ей-то уж полагалось быть битком набитой нефритом, да мне кажется, и она мало чего дала. Однажды он предлагал мне большую нефритовую брошку – но я не брала. Я из этого ничего не поимела! – Миссис Хоукинс внушительно повращала глазами. – Он до того разволновался, когда вы пришли снимать его финтифлюшки, что я прямо удивилась, – из-за его отношения к «Дневному прибою». – Она умолкла, осушая стакан. – Вкусно-то как! Еще, что ли, глоточек? И покандёхаю домой.
– А как же мистер Тейт относился к «Прибою»? – словно бы вскользь спросил Квиллер, подливая миссис Хоукинс в стакан.
– Ох, он его мертвецки не терпел. Не желал и в доме иметь. И это был сущий стыд, ведь кто ж не знает, что в «Прибое» лучшие комиксы, но… такой уж он уродился. Мне сдается, у всех у нас есть свои стран… странности… У-у-уй! Кажется, это питье меня достает…
В конце концов она перешла к трактату о своем бывшем муже и недавней операции своих варикозных вен. На этом пункте Квиллер сказал, что даст ей знать о месте домоправительницы, довел ее до такси и вручил пятидолларовую банкноту, чтобы покрыть издержки.
Он вернулся в квартиру, как раз когда Коко выбрался из своего секретного убежища. Кот ступал осторожно и осматривался с опасливостью в глазах и настороженностью в ушах.
– Я чувствую то же самое, – сказал Квиллер. – Давай-ка сыграем и поглядим, не набредешь ли ты на что-нибудь полезное.
Они принялись за словарь, и Коко играл блестяще. Кон за коном он ставил Квиллера в тупик ехидной и ехором, цитоспорозом и цитрином, оолонгом и опалинами.
Как раз в тот момент, когда Квиллер готов был сдаться, ему повезло. Коко впился когтями в начало книги, и страница открылась на доказательстве и документе. А в следующей выигрышной попытке выскочили путы и путь.
