Фергюс Хьюм - Загадка золотого кинжала (сборник)
– Опровержение? Да, в самом деле. Эта книга – не «Сон в летнюю ночь» и не «Венецианский купец», но «Отелло». Вы продолжаете утверждать, что с ней не связано никакое преступление?
– Разве что в этом смысле… Действительно, преступление налицо: пожилой генерал душит свою жену, приревновав ее к молодому красавцу лейтенанту, после чего, узнав о ее невиновности, в раскаянии кончает с собой. – Инспектор пожал плечами. – Замечательный финал. Разве что мистер Холмс вряд ли был бы доволен: тут ему нет никакой работы. Э-э… Я сказал что-то не то?
– Все не то. Разве что определение «пожилой генерал» может соответствовать истине… А может и нет, во всяком случае по сегодняшним меркам. Как по-вашему, мой друг: сколько лет основным персонажам?
– Ну… – Ледоу хотел ответить сразу, но вдруг задумался. – Госпоже генеральше, полагаю, может быть лет… пятнадцать-шестнадцать, пожалуй. Если она старше Джульетты, что вообще-то не обязательно. В школьные годы мимо этого как-то проскакиваешь, но помню, как меня уже во вполне зрелом возрасте поразило: «…Ей нет еще четырнадцати лет»! Совращение малолетних, иначе не назовешь. Однако вы верно сказали, это «по сегодняшним меркам», а в то время такое считалось допустимым, да ведь эти девочки и сами себя ощущали в невестинском возрасте, рвались за своих избранников замуж… Ладно, в каких бы годах ни была Дездемона – для генерала и остальных это юность, не детство. А вот сам генерал… и эти остальные…
Он вновь раскрыл книгу, зашелестел страницами. Через несколько минут тщетных поисков нахмурился.
– Акт первый, сцена третья, – подсказал библиотекарь. А затем, сжалившись, подошел вплотную и, перевернув несколько страниц, указал нужную строчку. – Вот здесь.
– «Я уже почти тридцать лет смотрю на этот мир…» – прочитал старший инспектор. И озадаченно поднял взгляд: – Но ведь это…
– Да, это Яго.
– Мичман Яго…
– Энсайн Яго. Не совсем флотский мичман и не совсем пехотный прапорщик… хотя в исходном смысле что-то похожее: знаменосец. По тем временам, когда для девушки тринадцать лет – возраст замужества, для офицера под тридцать звание энсайна – неплохой чин. Да еще для эмигранта, судя по имени – испанца. Собственно, в этом эпизоде он говорит о себе как о человеке опытном, пожившем, не первой молодости…
– Пусть так. Хотя на сцене его, кажется, играют старше.
Инспектор и библиотекарь понимающе переглянулись. Чарльз Ледоу был выходцем совсем не из тех кругов, для которых посещение театра является необходимым, желательным или хотя бы приятным делом. Но миссис Ледоу была как раз из них – и Чарльзу уже довольно давно пришлось смириться с судьбой, что он и сделал почти безропотно, исправно сопровождая свою супругу на все светские мероприятия. Или по крайней мере на те из них, от которых никак не удавалось отвертеться.
Сегодня ему тоже угрожала пытка оперой. Так что в библиотеке он засиделся до вечера, конечно, по делам службы – но отнюдь не случайно.
– Значит, злодею-знаменосцу лет двадцать восемь – двадцать девять, – признал инспектор. – И что из этого следует?
– Ничего особенного. Просто это единственное место в трагедии, где кто-то называет свой возраст. И обращается «молодой человек» – к кому? К бестолковому шалопаю Родриго, а отнюдь не к «юному лейтенанту» Кассио.
– Постойте-ка… – Ледоу заглянул на первый разворот. – Все верно: «Кассио, его лейтенант». Сейчас вы мне, наверно, скажете, что это звание соответствует не армейскому субалтерну, а полковнику?
– Затрудняюсь подыскать ему точное соответствие, но, во всяком случае, старший офицер. «Lieu tenens» – местоблюститель, то есть непосредственный заместитель: заместитель генерала, Отелло. Лейтенант-генерал – вот он кто. И «молодым человеком» его никогда не называют. «Теоретиком» называют, «геометром» и «книжным червем»: за глаза, недоброжелательно противопоставляя Яго, рубаке-практику. Но такая ученость – не показатель молодости.
– За тридцать, наверно, – согласился инспектор. – Совсем старик, нечего сказать.
– Кассио – немногим за тридцать, возраст Гамлета… и Иисуса Христа, хотя это сравнение вряд ли к месту. А генералу – сильно за тридцать, может быть, даже около сорока… Как бы там ни было, все они друг другу более-менее ровня, даже по меркам шекспировского века. Зрелые, миновавшие молодость мужчины, ветераны многих битв. В полной силе, на взлете карьеры.
– То-то ему и обидно, – пробормотал Чарльз Ледоу. Он уже оставил иронический тон, слушал внимательно.
– Кому из них?
– Да Яго же, конечно. Его ведь как бывшего эмигранта в чине не повышают, наверно. Испанец… Испания в те годы с Венецией случайно не воевала?
Этот вопрос неожиданно смутил Брауна-Смита. Инспектор протянул было своему другу томик Шекспира, но тот виновато развел руками.
– У старины Вильяма мы на это ответа не найдем. Отелло должен был жить лет за сто до написания «Отелло»… другое дело, что он не жил ни тогда, ни когда-либо еще, хотя на Кипре туристам охотно покажут дворец, где душили Дездемону… ну, об этом потом. Большой вопрос, знал ли сам старина Вильям, какие отношения за сто лет до него были у Венеции с Испанией. И интересовало ли это его зрителей. В общем, мы скорее можем говорить о шекспировских годах…
– О, тогда все понятно. Учились в школе, читали. «Непобедимая армада», бесстрашный сэр Уолтер и прочие дочери Монтесумы[56]. Всех Монтесум, сколько их там ни было. («Два» – тихо подсказал Браун-Смит.) Конечно, испанский эмигрант Яго – коварный злодей, враг всех «наших». Готовый со свету сжить и честного простодушного мавра, и известного своей ученостью юного венецианца Кассио… даже если он не такой юный, как кажется.
– И не такой венецианец, – вскользь заметил библиотекарь. – Все они эмигранты: мавр, испанец, флорентиец… это я про Кассио. Акт первый, сцена первая, страница тоже первая. Реплика – сейчас посмотрю – четвертая.
– Как сказала одна девочка, «все страньше и страньше». А у Флоренции какие отношения с тогдашней Венецией были?
– Традиционно лучшие, чем, например, с Генуей, потому что хуже просто некуда. Но достаточно сложные, чтобы допускать возможность своей игры. Всегда.
– Та-ак… – Инспектор Ледоу откинулся на спинку кресла. – Продолжайте, задержанный.
– Вот ей-богу, не знаю, сэр, – Браун-Смит подпустил в голос интонации кокни[57], – я ведь, это, имею право против самого себя не свидетельствовать, нет? Ну, чтобы мои слова никакой легавый мне во вред не использовал, если чего.
– Вы сейчас не приведены к присяге, задержанный. Ваши слова все равно не имеют юридической силы. Как видите, я их даже не записываю. Но когда вы повторите свои показания перед судом, то в ходе этого же заседания будет оглашен и мой рапорт. А вот он как раз очень даже может повлиять на решение судьи: в вашу пользу или… Так что советую не упрямиться. И не злить детективную полицию в моем лице.
– Слушаюсь, бвана-сахиб![58] Что именно продолжать?
– Пока что мы всего лишь выяснили неуместность определений «пожилой генерал» и «юный лейтенант». Остальное еще в силе – но даже не мечтайте, что я могу забыть случайную обмолвку. Свидетельствую: когда речь зашла о дворце, где душили Дездемону, ваш голос дрогнул, после чего вы постарались сменить тему. Извольте объясниться!
– Сию минуту, бвана. Перехожу к формулировке «генерал душит свою жену». Собственно, зачем мне-то переходить: пусть Шекспир-сахиб сам отдувается. Акт пятый, сцена вторая. Та самая, в которой Отелло… гм, душит Дездемону. Но чуть позже, когда приходит ее камеристка Эмилия, она же жена Яго.
Чарльз Ледоу зашелестел страницами.
– Где?
– Вот здесь. Они говорят, говорят – и вдруг Эмилия слышит стон в соседней комнате. Дайте-ка мне: такие свидетельские показания лучше зачитывать вслух.
Библиотекарь взял из рук инспектора книгу, нашел нужную строчку – и с выражением продекламировал:
Дездемона
Безвинно умираю…
Эмилия
Кто же могУбить вас?
Дездемона
Я сама… Никто… Прощай…Прощай, супруг мой добрый! Ах, прощай.
На долгую минуту в библиотечном зале повисла пауза, которую не нарушило даже требовательное уханье сычика.
Ледоу внимательно перечитал процитированные строки своими глазами. Перевернул еще несколько страниц. И только после этого поднял взгляд.
– Однако! Теперь я понимаю, почему этот эпизод всегда опускают.
– И что бы сказал в данном случае коронерский суд?[59]
– Разумеется, определение «Смерть из-за естественных причин» исключено, но совсем не обязательно вердикт гласил бы «Предумышленное убийство». Хотя, скорее всего – да. Вот только звучал бы он так: «Предумышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или группой лиц».
