Кен Фоллетт - Скандал с Модильяни. Бумажные деньги
Радио составляло основную часть обстановки в комнате. Это был УКВ-приемник уникальной мощности, собранный из отдельных частей, которые он с особой тщательностью сам подобрал в десятке торговых точек вдоль Тоттнэм-Корт-роуд[28]. Антенну он вытянул на чердак под самую крышу. Магнитофон тоже был его собственной ручной сборки.
Он налил чай в чашку, добавил из жестянки концентрированного молока и уселся за рабочий стол. Помимо электронных приборов, на столе располагался только телефонный аппарат и линованная школьная общая тетрадь с шариковой ручкой. Открыв тетрадь на чистой странице, он наверху вывел сегодняшнюю дату крупными округлыми буквами и цифрами. Потом приглушил звук приемника и начал на ускоренном воспроизведении прослушивать сделанную за ночь запись. Как только резкий писк указывал на то, что записался чей-то голос, Герберт замедлял вращение бобины, пользуясь собственным пальцем, чтобы суметь разобрать слова.
«…Патрульной машине проследовать до Холлоуэй-роуд к дальнему концу, где требуется помощь констеблю…»
«…Ладлоу-роуд, индекс Вест-Пять, миссис Шафтсбери… Похоже на домашнее насилие… Двадцать первый принял…»
«…Инспектор говорит, что если у китайцев еще открыто, то он будет цыпленка с жареным рисом и хрустящими хлопьями…»
«…Патруль до Холлоуэй-роуд, поторопитесь. У констебля там возникли крупные неприятности…»
Герберт остановил пленку и сделал пометку в тетради.
«…Сообщение об ограблении дома. Это рядом с Уимблдон-Коммон, Джек…»
«…Восемнадцатый, вы меня слышите?»
«…Все свободные машина в районе Ли… Окажите содействие пожарной бригаде на Фезер-стрит, дом двадцать два…»
Герберт снова сделал запись в тетради.
«…Восемнадцатый, вы меня слышите?»
«…Не знаю. Дайте ей таблетку аспирина…»
«…Нападение с применением холодного оружия, но ничего серьезного…»
«…Где вас черти носили, восемнадцатый? Я уже…»
Внимание Герберта отвлекла фотография на каминной полке поверх заколоченного досками очага. Снимок чрезмерно льстил ее внешности: Герберт знал это двадцать лет назад, когда она ему его подарила, но теперь почти забыл обо всем. Странно, но он уже не мог вспомнить, какой она была на самом деле. В нынешних воспоминаниях она рисовалась ему женщиной с безупречно гладкой кожей и с чуть подрумяненными щеками, позировавшей на фоне какого-то выцветшего пейзажа в ателье фотографа.
«…Кража цветного телевизора с повреждением тонированного оконного стекла…»
Он стал первым в узком кругу своих друзей, «потерявшим жену», как они предпочитали это называть. Двое или трое сами потом пережили такие же трагедии. Один, понеся утрату, превратился в довольного жизнью безнадежного алкоголика. Другой быстро вновь женился на первой попавшейся вдове. Герберт же с головой погрузился в свое хобби – радио. И пристрастился к прослушиванию переговоров полицейских по рациям в те дни, когда слишком плохо себя чувствовал, чтобы отправляться на работу, а такое происходило часто.
«…Район Голдерз-Грин, Грей-авеню. Сообщение о вооруженном нападении…»
И вот однажды, услышав, как полицейские обсуждали налет на банк, Герберт позвонил в редакцию «Ивнинг пост». Репортер поблагодарил его за наводку, записав фамилию и адрес. Ограбление наделало шума: похитили четверть миллиона фунтов, – и репортаж появился в тот же день на первой полосе «Пост». Герберт очень гордился, что именно он дал газетчикам информацию, рассказав об этом вечером сразу в трех разных пабах. А потом начисто забыл обо всем. Три месяца спустя он получил от газеты чек на пятьдесят фунтов. К чеку прилагалась вырезка с заголовком «Двое погибших при похищении 250 тысяч» с указанием даты публикации.
«…Оставь ее, Чарли. Ты же понял, она не станет подавать жалобы…»
На следующий день Герберт остался дома и названивал в «Пост» каждый раз, как только принимал сообщение на полицейской волне. После обеда ему самому позвонил мужчина, назвавшийся заместителем редактора отдела новостей, который четко объяснил, что требовалось его газете от людей, подобных Герберту. Не надо сообщать о вооруженном нападении, сказал он, если оружие не пустили в ход и никто не пострадал. Не стоило обращать внимание на ограбления домов в обычных пролетарских районах города – интересовали исключительно фешенебельные Белгравия, Челси или Кенсингтон. Что касается налетов на банки и ювелирные магазины, то докладывать следовало только о тех, где возникали перестрелки или речь шла об очень крупных суммах.
«…Следуйте до дома двадцать три по Нэрроу-роуд и ждите дальнейших…»
Он быстро уловил суть, потому что сам был далеко не глуп, да и новости, особенно ценимые газетой, не отличались интеллектуальной утонченностью. Он скоро стал зарабатывать больше в свои дни отсутствия по болезни, нежели при регулярной явке на фабрику. К тому же слушать радио было куда интереснее, чем изготавливать футляры для фотоаппаратов. Он подал заявление об уходе и стал одним из тех, кого в газетах окрестили «слухачами» или «радарами».
«…Тебе лучше сразу продиктовать мне его словесный портрет…»
После того как он полностью сосредоточился на прослушивании радио, заместитель редактора отдела новостей лично навестил его дома – это случилось еще до переезда в студию, – чтобы познакомиться. Газетчик объяснил Герберту, как полезна его работа, и спросил, не пожелает ли он трудиться на его издание эксклюзивно. Такое соглашение означало, что Герберт отныне будет сообщать добытую информацию только в редакцию «Пост», не связываясь с другими газетами, а возможную потерю дохода ему компенсируют еженедельными фиксированными выплатами гонорара. У Герберта, который, собственно, даже не пытался звонить в другие газеты, хватило ума не проболтаться об этом и с радостью принять предложение.
«…Сидите тихо, и через несколько минут мы пришлем вам кого-то на помощь…»
За прошедшие с тех пор годы он не только усовершенствовал оборудование, но и стал еще лучше разбираться в потребностях газеты. Он понял, например, что рано утром они с благодарностью принимали почти все, но с течением дня становились все более разборчивы, а после трех часов пополудни их могло заинтересовать только нечто вроде уличного убийства или крупного вооруженного ограбления. Заметил он и другую тенденцию: подобно самой полиции, репортеров мало волновали преступления, совершенные темнокожими и прочими эмигрантами в районах, населенных преимущественно этническими меньшинствами. Герберт считал это разумным подходом. К примеру, он сам был подписчиком «Пост», и его не слишком волновало, что творят черномазые и узкоглазые в своих гетто, из чего сделал совершенно правильный вывод, что «Пост» не публиковала репортажей оттуда просто потому, что большинство читателей газеты имели вкусы, схожие с пристрастиями Герберта. Кроме того, он научился слышать скрытый подтекст в полицейском жаргоне. Он знал, когда нападение случалось мелкое или сводилось к распространенному семейному насилию, улавливал нотки подлинной тревоги в голосе дежурного сержанта, если зов о помощи оказывался действительно серьезным, умел теперь отключаться и давать мозгу отдых, пока в эфире зачитывали необъятный список угнанных за ночь автомобилей.
Наконец из динамика донесся в ускоренном воспроизведении звук его собственного будильника, и он выключил магнитофон. Прибавил громкости радио и набрал по телефону «Пост». Дожидаясь ответа, попивал чай.
– Редакция «Пост», доброе утро, – это был мужской голос.
– Переключите меня на стенографисток, пожалуйста.
– Пауза.
– Стенографическое бюро.
– Привет. Это Чизман. Контрольный звонок. Время: семь часов пятьдесят девять минут.
На заднем плане стучали пишущие машинки.
– Привет, Берти. Чем порадуешь?
– Кажется, эта ночь прошла очень спокойно, – ответил он.
Восемь часов утраГлава седьмая
Тони Кокс стоял в будке телефона-автомата на углу Куилл-стрит в районе Бетнал-Грин, держа трубку у уха. Он сильно потел в теплом пальто с бархатным воротником. В руке он держал цепочку, другой конец которой крепился к ошейнику оставшейся снаружи собаки. Пес тоже взмок.
На противоположном конце линии раздался ответ, и Тони опустил монету в прорезь автомата.
– Да? – отозвался человек, который словно еще не привык к новомодным телефонным аппаратам.
Тони был предельно краток:
– Это произойдет сегодня. Подготовьте все необходимое.
И повесил трубку, не представившись и не дождавшись реакции собеседника.
Затем пошел вдоль узкого тротуара, таща собаку за собой. Породистый бульдог с мускулистым телом упирался, и Тони постоянно приходилось дергать за цепочку, чтобы заставлять пса поспевать за собой. Собака была сильна, но ее хозяин обладал значительно большей силой.
Окна построенных террасами домов выходили прямо на улицу. Тони остановился перед тем из них, рядом с которым у тротуара припарковал серый «Роллс-Ройс». Он толкнул дверь и вошел. Двери этого дома никогда не запирались, потому что его обитатели не опасались воров.
