Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл
– Поверить не могу. – Потерев глаза, Марк посмотрел вверх так, словно всерьез опасался, будто бы окружающее может растаять как дым. – Ну что думаешь?
– Ты первый, – сказала я.
– Нет, ты.
– Бабушка Р! Ты первая.
– Не знаю, – произнесла я. – Просто невероятно… Здесь есть все, что мы искали.
– Да, все, – подтвердил Марк. – Земля молока и меда.
– И здесь красиво, – продолжила я. – Земля как раз такая, какую мы хотели. Пейзажи – просто неземные… А еще…
– А еще никто нас здесь не знает… не знает меня. Никаких больше косых взглядов в супермаркете. Никакого хихиканья детей в автобусе. Жизнь с чистого листа, Рут.
– Возможно, и так, – согласилась я.
– Думаешь, не стоит на это надеяться? – спросил Марк.
– Да. Нет. Не знаю.
Уж слишком захватывающим был этот край. Его красота производила на меня ошеломляющее впечатление. Сейчас мне необходимо было все спокойно обдумать. Поднявшись на ноги, я отошла от коврика и устремила взгляд на деревянные ворота, ведущие в поля. Если кто-то хочет найти убежище в сельской местности, лучше места не найти.
– Если… – начала я.
– Что если? – спросил Марк.
Его надежда жгла мне спину. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть ее на лице мужа. Я пересчитала все то, что потеряю, если мы сюда переедем. Не было ничего такого, что нельзя было заменить, либо такого, с чем нельзя было справиться. Работа… связи… Дружеские отношения казались достаточно сильными, чтобы преодолеть далекие расстояния… А потом я подумала о том, чего лишусь, если мы останемся в Лондоне. Я лишусь Марка и этого чудесного места.
– Я чувствую большую ответственность, – сказала я, глядя на внука, который, сидя на краю коврика, тыкал веточкой в муравья, бегущего по гравиевой дорожке. – Люсьен! А ты что думаешь?
– Я думаю, это самое чудесное место на свете.
В понедельник утром мы позвонили и назвали сумму немного ниже запрашиваемой цены. Словно в глубине души мы не верили, что мечта может оказаться явью.
– Согласен, – ответил агент по торговле недвижимостью.
Я сидела на ступеньках крыльца нашего дома. Мобильный телефон зажат в руке. В нос била вонь выхлопных газов автомобилей, раскаленных в городском зное. Над головой пролетел самолет, делая круг перед посадкой в Хитроу. Старик напротив, согнувшись, соскребал совочком с тротуара экскременты, оставленные его таксой, и складывал их в голубой полиэтиленовый пакет. Меня переполняло странное чувство утраты. Что сделано, то сделано. Ко времени, когда Марк вернулся домой, я справилась ради него со своими чувствами, и мы, словно новобрачные, подняли бокалы в честь нашего будущего. Мы вели себя как в прежние времена. Марк станцевал на кухне свой танец папочки. Мы напились до смешного. Имение сразу же сняли с продаж. На сайт загрузили сделанную в тот же день с помощью автоспуска нашу фотографию на зависть всем страдающим в предместьях Лондона. В ответ нас завалили поздравлениями.
– Надеюсь, вы устроите прощальную вечеринку, а то вдруг вы уже никогда не сможете здесь появиться, – написала одна соседка.
Мы прикололи фотографию возле тостера в нашей лондонской кухне в качестве напоминания. Потом она переехала вместе с нами, попала в рамку и оказалась на полукруглом столике в гостиной.
* * *Я спустилась вниз и с опаской подошла к фотографии… взяла ее в руки, повернула к свету. Вначале был Велл.
Одна неделя. Одно лето. Одна ночь. Одной недели хватило на то, чтобы все мои благие намерения пошли прахом. Я собиралась быть сильной, собиралась бороться с ограничениями моей свободы, но на поверку оказалась лентяйкой, которая часами лежала, прислушиваясь ко всему вокруг. Одного лета хватило, чтобы наша мечта начала скручиваться по краям и покрываться пятнами, подобно сорванному первоцвету. Одной ночи хватило на то, чтобы разрушить много жизней.
Снаружи – пространство, теперь лишенное признаков жизнедеятельности людей. Внутри – предложение без расставленных знаков препинания. Никто не приходил. Никто не уходил. Ничего не происходило. Я назвала моих тюремщиков Аноним, Мальчишка и Третий. Им принадлежало настоящее время: записи, проверки, подписи на документах… Мне же оставалось прошлое и свинцовая тяжесть сослагательного наклонения в отношении того, что могло произойти, но чего не случилось.
Монотонность домашнего ареста засасывала. Я лежала на покрывале, превратившемся в мой саван, и думала, сколько времени еще протяну на этом свете. Я не писала. Музыка, подобно волнам прилива, накатывала на мое сознание. Для начала я поняла, почему, оказавшись в клетке, животные бегают из угла в угол. Сначала я ела пищу, которую мои тюремщики оставляли для меня на столе, но потом предпочла не вставать с кровати. Я перестала принимать прописанные мне лекарства. Я плыла день за днем по реке памяти. Иногда меня прибивало к берегу, и тогда дальний лучик разума говорил мне, что для того, чтобы жить, мне надо есть, но я гнала его прочь, отталкивалась от берега и неслась по течению прошлого.
Вчера я видела местную газету, оставленную одним из моих тюремщиков. «Добро пожаловать, жрица Велл!» – гласил заголовок. На фотографии были изображены женщины с розами. Они стояли вдоль Ленфордской дороги, а мимо проезжал белый тюремный автофургон. Я внимательно разглядывала их лица. Никого из сестер среди них не было. У нас выдался один спокойный год, прежде чем Велл впервые попал на газетные полосы. Первый год на новом месте.
Мы продали наш дом неожиданно легко супружеской паре, которая, подобно нам, была полна планов на будущее. Вот только они были вдвое моложе нас. Моя меланхолия помнит холмы, а сама я помню то лето… Последнее наше Рождество в старом доме мы провели вместе с Энджи. Нам говорили, что она сейчас лечится в «хорошем месте», если, конечно, подобные места вообще можно назвать хорошими. Мы подарили Люсьену голубой велосипед и сказали, что возьмем его с собой в Велл, чтобы внук мог кататься на нем, когда будет нас навещать. Сейчас этот велосипед ржавеет в амбаре, если, конечно, полиция не изъяла его в качестве улики во время дознания. Последнее Рождество… Последний день семестра… Последний рабочий день… А затем пошли глупые «последние». Последний книжный клуб… Последний вечер с едой на вынос из «Балти Хауз» перед телевизором, по которому передавали десятичасовые новости. Мы сидели в гостиной, которая была свидетельницей множества событий в нашей жизни. Последняя ночь в «Георге и драконе». Много выпивки и истерического смеха. Со мной увязались девочки. А как же по-другому? Что я без них буду делать? А еще… Последняя непристойная надпись краской на двери нашего гаража. Последние заголовки местных газет… Последние косые взгляды, брошенные в очереди перед кассой. Качели и карусели.
Пока мы готовились к переезду на новое место, пришлось пересортировать двадцать лет нашей совместной жизни. Начали с книг. Марк невзлюбил юридическую литературу. Романы, о которых я рассказывала на уроках в школе и которые прежде казались мне выдающимися, теперь потускнели в моих глазах, превратившись во вполне тривиальное чтиво. Мы избавились от путеводителей по тем местам, где бывали в отпуске вместе с Энджи. По Монако она путешествовала в сумке-кенгуру, по Гранаде – в детской складной коляске, по Норвегии – в детском сиденье на велосипеде. По Риму… В Риме ее уже не было с нами. Были книги о том, как усыновлять чужих детей. Мы так и не рискнули пойти на это. Были книги, посвященные тому, как воспитывать трудных подростков. В этом мы не преуспели. Были книги о том, как сохранить брак. С этим, слава богу, мы справились. Я показала Марку обложку книги, когда он спускался с чердака, неся в руках доску для буги-серфинга и изъеденный молью спальный мешок.
– Оставить? – рассмеялась я.
– Мы столько пережили, Бог свидетель, и все еще вместе. В мусорное ведро.
Будучи еще совсем молоденькой, я подрабатывала на каникулах официанткой в отеле. Я научилась распознавать супружеские пары, которым наконец-то удавалось вовремя закончить работу, найти приходящую няню, раздобыть деньги, зарезервировать столик и провести ночь вместе. Они сидели за одним из столь ценимых столиков для двоих, смотрели на знаменитый вид, открывающийся на ущелье, переживая в себе все то, через что им пришлось пройти на протяжении дня, и совсем не понимая, как же им вести себя друг с другом. Их руки соприкасались, лежа на белой скатерти. Жалкое самоуспокоение. Как будто бы они все еще любят друг друга. Про себя я поздравила нас. Я заклеила коробки скотчем, а черные полиэтиленовые мешки отнесла на свалку. Мы уже забронировали наш столик на двоих.
Мы переезжали на новое место в первый день самого свирепого месяца. Энджи и Люсьен должны были приехать к нам утром, чтобы попрощаться.
Я проверила мой мобильник.
– Она не приедет. На Энджи ни в чем нельзя положиться. Успокойся. Нам надо ехать.
