Артур Дойл - Последнее дело Шерлока Холмса (сборник)
Не говоря ни слова, американец передал пакет. Фон Борк развязал бечевку, развернул два слоя оберточной бумаги. Несколько мгновений он не сводил изумленного взгляда с небольшой книжки в синем переплете, на котором золотыми буквами было вытиснено: «Практическое руководство по разведению пчел». Но долго рассматривать эту неуместную надпись ему не пришлось: руки крепкие, словно железные тиски, охватили сзади его шею и прижали к его лицу пропитанную хлороформом губку.
– Еще стакан, Уотсон? – сказал мистер Шерлок Холмс, протягивая бутылку с токайским.
Плотный, коренастый шофер, теперь уже сидевший за столом, заметной готовностью пододвинул свой бокал.
– Неплохое вино, Холмс.
– Превосходное, Уотсон. Наш лежащий сейчас на диване друг уверял меня, что оно из личного погреба Франца-Иосифа в Шенбруннском дворце. Могу я попросить вас открыть окно? Пары хлороформа не способствуют приятным вкусовым ощущениям.
Сейф стоял настежь, и Холмс вытаскивал оттуда досье за досье, каждое быстро просматривал и затем аккуратно укладывал в чемодан фон Борка. Немец спал на диване, хрипло дыша; руки и ноги у него были стянуты ремнями.
– Можно особенно не торопиться, Уотсон. Нам никто не помешает. Будьте добры, нажмите кнопку звонка. В доме никого нет, кроме старой Марты, – она свою роль сыграла восхитительно. Я пристроил ее здесь сразу же, как только взялся за расследование этого дела. А, Марта, вы! Вам будет приятно узнать, что все в порядке.
Почтенная старушка стояла в дверях и, улыбаясь, приседала перед Холмсом, но глянула с некоторым испугом на фигуру, распростертую на диване.
– Не волнуйтесь, Марта. С ним решительно ничего не случилось.
– Очень рада, мистер Холмс. В своем роде он был неплохим хозяином. Даже хотел, чтобы я поехала с его женой в Германию, но это не сошлось бы с вашими планами, ведь правда, сэр?
– Ну, конечно, нет. Пока вы оставались здесь, я был спокоен. Но сегодня нам пришлось подождать вашего сигнала.
– Это из-за секретаря, сэр.
– Да, я знаю. Мы встретили его машину.
– Я уж думала, он никогда и не уедет. Я знала, сэр, что это не сошлось бы с вашими планами, застать его здесь.
– Разумеется, нет. Ну, подождали с полчаса, это значения не имеет. Как только я увидел, что вы потушили лампу, я понял, что путь свободен. Завтра, Марта, можете зайти ко мне в отель «Кларидж» в Лондоне.
– Слушаю, сэр.
– Я полагаю, у вас все готово к отъезду?
– Да, сэр. Он сегодня отправил семь писем. Я списала адреса, как обычно.
– Прекрасно, Марта. Завтра я их просмотрю. Спокойной ночи. Эти вот бумаги, – продолжал он, когда старушка ушла к себе, – особо большой ценности не имеют; уж конечно, сведения, содержащиеся в них, давно переданы в Германию. Это все оригиналы, которые не так-то легко вывезти за границу.
– Значит, пользы от них никакой?
– Я бы не сказал, Уотсон. Во всяком случае, по ним мы можем проверить, что известно и что неизвестно немецкой разведке. Надо заметить, что многие из этих документов шли через мои руки и, разумеется, решительно ничего не стоят. Мне будет отрадно наблюдать на склоне лет, как немецкий крейсер войдет в пролив Солент, руководствуясь схемой заминирования, составленной мною. Ну-ка, Уотсон, дайте на себя взглянуть. – Холмс отложил работу и взял друга за плечи. – Я вас еще не видел при свете. Ну, как обошлось с вами протекшее время? По-моему, вы все такой же жизнерадостный юнец, каким были всегда.
– Сейчас я чувствую себя на двадцать лет моложе, Холмс. Вы не можете себе представить, до чего я обрадовался, когда получил вашу телеграмму с предложением приехать за вами на машине в «Каридж». И вы, Холмс, изменились очень мало. Вот только эта ужасная бородка…
– Родина требует жертв, Уотсон, – сказал Холмс, дернув себя за жидкий клок волос под подбородком. – Завтра это станет лишь тяжким воспоминанием. Остригу бороду, произведу еще кое-какие перемены во внешности и завтра снова стану самим собой у себя в «Кларидже», каким был до этого американского номера; прошу прощения, Уотсон, я, кажется, совсем разучился говорить по-английски. Я хочу сказать, каким был до того, как мне пришлось выступать в роли американца.
– Но ведь вы удалились от дел, Холмс. До нас доходили слухи, что вы живете жизнью отшельника среди ваших пчел и книг на маленькой ферме в Суссексе.
– Совершенно верно, Уотсон. И вот плоды моих досугов, magnun opus этих последних лет. – Он взял со стола книжку и прочел вслух весь заголовок: «Практическое руководство по разведению пчел, а также некоторые наблюдения над отделением пчелиной матки». Я это совершил один. Взирайте на плоды ночных раздумий дней, наполненных трудами, когда я выслеживал трудолюбивых пчелок точно так, как когда-то в Лондоне выслеживал преступников.
– Но как случилось, что вы снова взялись за работу?
– Я и сам не знаю. Видите ли, министра иностранных дел я бы еще выдержал, но когда сам премьер-министр соблаговолил посетить мой смиренный кров… Дело в том, Уотсон, что этот джентльмен, лежащий на диване, – тот орешек, который оказался не по зубам нашей контрразведке. В своем роде это первоклассный специалист. У нас что-то все не ладилось, и никто не мог понять, в чем дело. Кое-кого подозревали, вылавливали агентов, но было ясно, что их тайно направляет какая-то сильная рука. Было совершенно необходимо ее обнаружить. На меня оказали сильное давление, настаивали, чтобы я занялся этим делом. Я потратил на него два года, Уотсон, и не могу сказать, что они не принесли мне приятного волнения. Сперва я отправился в Чикаго, прошел школу в тайном ирландском обществе в Буффало, причинил немало беспокойства констеблям в Скибберине и в конце концов обратил на себя внимание одного из самых мелких агентов фон Борка, и тот рекомендовал меня своему шефу как подходящего человека. Как видите, работа проделана сложная. И вот я почтен доверием фон Борка, несмотря на то, что большинство его планов почему-то проваливалось и пятеро его лучших агентов угодили в тюрьму. Я следил за ними и снимал их, как только они дозревали… Ну, сэр, надеюсь, вы чувствуете себя не так уж плохо?
Последнее замечание было адресовано самому фон Борку, который сперва долго ловил воздух ртом, задыхался и часто мигал, но теперь лежал неподвижно и слушал то, что рассказывал Холмс.
Вдруг его лицо исказилось яростью, и тут полился целый поток немецких ругательств. Пока пленник бранился, Холмс продолжал быстро и деловито просматривать документы.
– Немецкий язык, хотя и лишенный музыкальности, самый выразительный из всех языков, – заметил Холмс, когда фон Борк умолк, очевидно выдохшись. – Эге, кажется, еще одна птичка попадает в клетку! – воскликнул он, внимательно вглядевшись в кальку какого-то чертежа. – Я давно держу этого казначея на примете, но все же не думал, что он до такой степени негодяй. Мистер фон Борк, вам придется ответить за очень многое.
Пленник с трудом приподнялся и смотрел на своего врага со странной смесью изумления и ненависти.
– Я с вами сквитаюсь, Олтемонт, – проговорил он медленно, отчеканивая слова. – Пусть на это уйдет вся моя жизнь, но я с вами сквитаюсь.
– Милая старая песенка, – сказал Холмс. – Сколько раз слышал я ее в былые годы! Любимый мотив блаженной памяти профессора Мориарти. И полковник Себастьян Моран, как известно, тоже любил ее напевать. А я вот жив по сей день и развожу пчел в Суссексе.
– Будь ты проклят, дважды изменник! – крикнул немец, делая усилия освободиться от ремней и испепеляя Холмса ненавидящим взглядом.
– Нет-нет, дело обстоит не так ужасно, – улыбнулся Холмс. – Как вам доказывает моя речь, мистер Олтемонт из Чикаго – это, по существу, миф. Я использовал его, и он исчез.
– Тогда кто же вы?
– В общем, это несущественно, но если вы уж так интересуетесь, мистер фон Борк, могу сказать, что я не впервые встречаюсь с членами вашей семьи. В прошлом я распутал немало дел в Германии, и мое имя, возможно, вам небезызвестно.
– Хотел бы я его узнать, – сказал пруссак угрюмо.
– Это я способствовал тому, чтобы распался союз между Ирэн Адлер и покойным королем Богемии, когда ваш кузен Генрих был посланником. Это я спас графа фон Графенштейна, старшего брата вашей матери, когда ему грозила смерть от руки нигилиста Копмана. Это я…
Фон Борк привстал, изумленный.
– Есть только один человек, который…
– Именно, – сказал Холмс.
Фон Борк застонал и снова упал на диван.
– И почти вся информация шла от вас! – воскликнул он. – Чего же она стоит? Что я наделал! Я уничтожен, моя карьера погибла без возврата!
– Материал у вас, конечно, не совсем надежный, – сказал Холмс. – Он требует проверки, но времени у вас на то мало. Ваш адмирал обнаружит, что новые пушки крупнее, а крейсеры ходят, пожалуй, несколько быстрей, чем он ожидал.
