Силвер Элизабет - Обреченная
– Сара?
Я медленно смотрела, как другая ее костлявая рука сжимает револьвер – револьвер моего отца, – торчавший в переднем кармане, как одинокий ребенок.
– Дай мне объяснить, – сказала я ей.
Девушка бросила револьвер в рюкзак.
– Это не мой, – настаивала я.
Она не отвечала. Она не шевелилась. Она уставилась на револьвер, который неуклюже лежал среди столь неподходящего ему содержимого моего рюкзака.
– Сара, прошу тебя! – умоляла я. – Твое сердце. Пожалуйста, не волнуйся!
– Откуда ты знаешь о моем сердце? – спросила Диксон, уставившись на меня. – У меня с сердцем все в порядке.
– Я знаю, что это не так, – сказала я. Она встала и тут же снова упала, сама удивившись этому. – Пожалуйста, успокойся.
– Не успокаивай меня!
– Сиди на месте, – велела я и бросилась на кухню, чтобы принести ей стакан воды.
– Что ты сделала со мной? Что ты сделала со своим отцом? Где он?
– Ничего я с ним не делала.
– Тогда почему он пропал?
– Потому что он всегда пропадает, – ответила я. Дыхание девушки становилось все более затрудненным, ее тело сотряс чересчур нервный смех. – Сара, пожалуйста, успокойся. Позволь, я приготовлю тебе чай.
– Не хочу я твоего гребаного чая! – рявкнула она, с размаху ставя стакан на кофейный столик.
– Сара, пожалуйста…
– Я знаю, ты его ненавидишь. Он сказал, что ты его ненавидишь. Я знаю, что ты его ненавидишь.
– Честное слово, нет, – сказала я. – Не ненавижу я его.
– Ты… у тебя… револьвер!
– Он не мой.
– У тебя револьвер, – повторила Диксон.
– Он не мой, – повторила я. – Это моего отца. Это его револьвер. Он дал мне его для самозащиты. Для…
– …для Персефоны Райга? – спросила Сара.
Гейзер адреналина забил в моем теле. Сердце на миг замерло.
– Что? – закашлялась я. – Что ты хочешь сказать? Почему для Персефоны Райга?
Диксон встала, отрешенная, словно я направляла револьвер на нее. Но он лежал в рюкзаке, прикасаясь лишь к картонной коробке с чаем.
– Я знаю, что ты сделала, – сказала она. – Он рассказал, что ты сделала со своей подружкой, когда была еще ребенком.
Завихрения холодного воздуха втекали в квартиру, смешиваясь с теплом, от чего запотевали окна. Вот так, наверное, распространяются городские легенды – как газ протекает из-под земли, как стрептококк проникает в детсадовскую группу, как нетерпение в Департаменте регистрации автотранспорта. Быстро и неотвратимо. Я доверилась только одному человеку. Только одному человеку, с которым мне надо было наладить отношения, в ту единственную ночь, когда он открыл мне все причины, по которым оказался в тюрьме, рассказал о своем очищении, о своих тяжелых кулаках и всех тех бедах, которые они натворили, когда он плакал в страхе, что эти беды распространятся и на меня. Но он умел молчать. Он был достойным доверия. Он был сейфом, в который никто не мог залезть. «Теперь ты знаешь мои секреты, – сказал он мне. – Баш на баш, Ноа. Расскажи о худшем, что ты сделала в жизни».
Прежде чем я сумела услышать, как заканчиваю фразу, которую мне лучше бы никогда не произносить, я увидела, как выхожу из квартиры Сары и закрываю за собой дверь – резко, театрально. Моя мать была бы горда мной. «Все, что ты делаешь, я могу лучше». Я увидела, как я дошла до лифта и нажала кнопку «вниз», и тут поняла, что на самом деле не двинулась с места. «Я могу делать все лучше, чем ты». Я все еще стояла в квартире Сары Диксон, у которой мог – или не мог – случиться сердечный приступ из-за меня.
– Это мой отец дал тебе таблетку для аборта, – сказала я ей.
Она рассмеялась, нежно, раскатисто.
– Он позвонил мне, когда подумал, что ты умерла, – продолжала я.
– Это невозможно! – смеялась Сара. – Он не мог достать таких таблеток без рецепта. А вот ты… Тебе хватило дури бросить институт Лиги Плюща, но ведь хватило и мозгов туда поступить. И ты достаточно умна, чтобы скрыть убийство десятилетней давности. Я уверена, ты знаешь, как добыть такие таблетки. Где ты их взяла? Ты понимаешь, что могла убить ребенка? Если ты убила моего ребенка, ты за это ответишь. Попомни мои слова.
– Твоя мать шантажировала его, чтобы он это сделал.
– Прекрати, – сказала Сара. – Это глупо.
У меня задрожали руки. Я хотела оказаться по ту сторону двери. Я хотела оказаться в лифте, спуститься вниз и уйти.
Однако я посмотрела прямо на эту девушку и продолжила говорить как по-писаному. Словно кто-то другой подсказывал, что мне говорить и что делать.
– Не думаю, чтобы мой отец, по мнению твоих родителей, подходил для твоего периода да Гама, вот и всё.
Перистые взмахи ресниц. Быстрое моргание. Молчаливый кашель.
– Откуда ты знаешь о периоде да Гама? Калебу я никогда об этом не рассказывала.
– Мне рассказала твоя мать, – сказала я. Не знаю, что на меня нашло. Я открыла рот и просто произнесла это. – Она и меня просила дать тебе таблетку. Но я отказалась. И тогда она стала шантажировать моего отца. Она дала таблетку ему, а он – тебе. Вот и все, – закончила я. – Она достаточно изворотлива, чтобы добыть такой препарат?
Белая снежинка вплыла в комнату из открытого окна. Несмотря на то что Сара дрожала, сама я просто горела.
Диксон села на пол.
– В груди печет, – пожаловалась она. – Сердце что-то колотится.
Она продолжала тереть руки, и в своей белой футболке на какое-то мгновение показалась обитательницей психиатрической клиники середины века. Она крутила головой то справа налево, то слева направо. Справа налево. Слева направо. Глаза ее начали вылезать из орбит, руки задрожали, а потом дрожь поднялась до ее губ.
– Похоже, у меня сердечный приступ. Вызови «Скорую», – попросила она.
Я не пошевелилась.
– Набери девять-один-один! Я не могу дышать, – задыхалась она. – Я не могу дышать…
Я бросилась к телефону.
– Н… Но… Ноа, – пыталась что-то сказать девушка, но изо рта у нее выходил только воздух, воздух с глухой тенью звука. Свистящее дыхание. Больше ей было не до звуков. Ее губы открылись и закрылись. – Помоги… – Мне показалось, что она пыталась сказать именно это слово, но я не уверена.
– Сара?
Я стояла над ней, глядя на нее, как плакальщица на кладбище.
– Сара? – повторила я.
Ответа не было.
– Черт… Сара!
Ничего.
Стакан воды на столике начал запотевать от холода, сочащегося из окна. Трубка была снята, все еще ожидая вызова. Монотонный гудок требовал положить трубку. Единственная нота, не отличимая от свиста чайника в доме Персефоны или от ее просьбы об одолжении.
– Если вы хотите сделать звонок, пожалуйста, положите трубку и заново наберите номер, – раздалось из телефона.
Я не могла пошевелиться. На сей раз мы с Сарой отличались только тем, что я часто дышала. Так часто, что, того гляди, присоединилась бы к лежавшей на полу девушке.
– Если вы хотите сделать звонок, пожалуйста, положите трубку и заново наберите номер.
Черт. Я задыхалась. Черт. Черт. Черт.
– Если вы хотите сделать звонок…
Я нажала указательным пальцем кнопку, а затем ткнула девятку так, что сломала ноготь пополам. Кровь потекла из трещины, но я не замечала боли. Пока не замечала.
Потом я снова попыталась позвонить. Я набрала номер. Девять. Один. И еще раз один. Через два гудка ответил мужской голос:
– Девять-один-один. Что случилось?
Я упала возле тела Сары и обняла ее. Она была еще теплой.
– Девять-один-один. Что случилось? – повторил дежурный.
– Да, – выдавила я. – Пожалуйста, пришлите кого-нибудь. Моя подруга. Ей двадцать четыре года.
– И?..
Я услышала, как моя мать говорит мне: «Вы были так близки, дорогая моя. Как две горошинки в стручке». Персефона на постели. С открытыми глазами, приподнятыми в уголках. Пулевое отверстие. В моей памяти оно все еще там.
– И?.. – снова спросил оператор.
– Несчастный случай, – пробормотала я.
– Что случилось, мэм? – уточнил мужчина. – Мне нужно знать, что случилось, чтобы помочь вам.
«Все, что ты делаешь, я могу лучше. Я могу делать все лучше, чем ты».
– Она ранена.
– Кто ранен? Как она ранена?
Челка Сары потными прядями падала на ее глаза, которые все еще смотрели на стакан с водой на столе. «Мне плевать, что ты говоришь. Я знаю, это ты со мной сделала. И ты за это ответишь».
– Мэм? – говорил оператор. – Вы сказали, что кто-то ранен? Как ранен? Она в сознании? Как это случилось?
«Лучше подыщи себе хорошего адвоката, потому что это ты во всем виновата».
Но живот Сары только начал увеличиваться.
– Алло? – говорил дежурный.
«Я знаю о Персефоне».
Камеры в лифте засекут меня. Охранник внизу вспомнит, как я входила. Водитель автобуса, которым я регулярно езжу, покажет, что два дня назад видел меня в «Бар-Подвале». Аптекарь Боб видел меня всего час назад с револьвером в рюкзаке.
