Алан Брэдли - Сэндвич с пеплом и фазаном
– Мисс Доус? – перебила я. – Я запуталась.
– Дорси Доус. Теперь Дорси Рейнсмит. В то время она входила в совет попечителей.
– Интересно, – заметила я. – Продолжай.
– Ну, они вывели миссис Рейнсмит из зала. С тех пор я ее не видела. Страшно удивилась, когда через пару дней узнала, что она утонула. Вся школа была в шоке.
– Предполагаю, ты не знаешь, куда они увели ее из зала?
– Что ж, знаю. В «Эдит Клейвелл». Моут настояла на этом.
– «Эдит Клейвелл»? Почему из всех комнат…
– Потому что в то время там жила Моут. Ее комнату ремонтировали, и она въехала в «Эдит Клейвелл» на лето, подальше от испарений краски.
– А перед этим чья это была комната?
– Моя, – ответила Фабиан.
Где-то в моей вселенной что-то стукнуло, потом опять… и опять. Словно шаги по черепичной крыше.
Мне хотелось прокричать «Бинго!» или что они кричат по эту сторону океана, но я сдержалась.
Славы в этом деле и так недостаточно, и мне не хочется разбавлять ее еще сильнее.
– Гмм, – протянула я. Тот самый момент, которого я ждала. – А председатель? Ты видела его снова? В смысле, в тот вечер.
– Разумеется. Он и Дорси, мисс… пардон, доктор Доус вернулись и долго отплясывали.
– С кем?
– Со всеми. Он танцевал с ученицами – опять демократия, с преподавательницами…
– С мисс Моут?
– Конечно нет! Что за чепуха!
– А она где была?
– Не знаю. Где-то поблизости, полагаю. Я помню, как помогала ей сворачивать бумажные гирлянды в конце вечера.
– А председатель танцевал? Он не выглядел обеспокоенным из-за жены?
– Непохоже. Все говорили, у нее «расстройство желудка». В конце концов, он врач и должен знать. Кроме того, его обязанностью было танцевать со всеми девочками.
– Да, – произнесла я. – Знаю: демократические принципы. С тобой он танцевал?
– Да. Даже два раза.
– Почему?
– Откуда я знаю, дура? Потому что я была самой красивой девочкой в зале. Потому что ему нравился запах моих духов «Шанель». Потому что он любит высоких. Что за нелепый вопрос!
Я чувствовала, что ступаю на зыбкую почву, но сохраняла невозмутимое выражение лица.
– О чем вы разговаривали?
– О, ради бога, де Люс… ты думаешь, я помню? Это было сто лет назад.
– Я бы запомнила, – сказала я. – Нечасто я танцую с докторами. Или вообще с мужчинами.
– К чему ты клонишь?
– Ни к чему, – ответила я. – Просто мысль. Так о чем вы говорили?
– О погоде. О жаре. Он сказал, я хорошо вальсирую. Сделал комплимент моему наряду.
– Он попрощался с тобой? – поинтересовалась я.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Фабиан.
– Он пожелал тебе удачи в новой жизни?
– Что ты несешь, де Люс? Ты в своем уме?
– Не совсем, – ответила я. – Я подумала, он хотя бы мог поздравить тебя с получением медали Святого Михаила… Кларисса.
Глава 29
Я протянула руку и медленно провела пальцем по ее щеке. Он сразу же покрылся бледной пудрой. Под ней ее голая кожа имела такой же смуглый оттенок, как и у ее сестры Мэри-Джейн.
– Макияж, цвет волос и прическа обманут многих людей, – продолжила я, – но структуру лица невозможно изменить – по крайней мере, для опытного глаза.
Этот факт я узнала от Доггера одним дождливым днем в оранжерее, когда мы изучали фотографии преступников в старых выпусках «Полицейской газеты», которые он достал из-под лестницы. Мы предположили (как потом выяснилось, ошибочно), что они принадлежали дядюшке Тару.
Тем не менее превращение Клариссы Брейзеноуз в Фабиан было поразительным: триумф гримера. Даже сейчас, когда на моем пальце было светлое пятно, на свет появился лишь один дюйм настоящей Клариссы.
– Ты ухитрилась обмануть даже родную сестру, – сказала я. – Ты должна гордиться собой. И стыдиться тоже. Бедный ребенок, все эти годы она думает, что ты мертва. Она же ничего не знает, верно? И, видимо, никогда не узнает.
Фабиант воззрилась на меня, но сохраняла молчание. Надо отдать ей должное.
– Как тебе это удалось? – спросила я. – Макияж, конечно, тебя учили наносить профессионально. И ты, должно быть, надела парик, изменила осанку, научилась ходить по-другому. Поздравляю с таким потрясающим перевоплощением.
Я протянула руку, словно собираясь коснуться ее волос.
Она медленно попятилась.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, – сказала Фабиан.
А что ей оставалось. Должно быть, ее учили отрицать это до самой смерти.
А я сама разве отличаюсь от нее?
Правда заключалась в том, что мне совершенно не хотелось выводить ее на чистую воду. Если я разглашу факт, что Фабиан – Кларисса Брейзеноуз, пусть даже я выиграю, она проиграет. Все ее усилия, все труды тех, кто ее обучал, пойдут насмарку.
Суть вопроса вот в чем: хватит ли у меня благородства оставить все как есть? Могу я позволить ей победить? Поддаться ей, так сказать?
– Извини, – наконец заговорила я. – Должно быть, я ошиблась.
И выбежала из лаборатории, пока она меня не остановила.
Хватит с меня затруднительных положений.
Только вернувшись в «Эдит Клейвелл», я сообразила, что не завершила эксперимент. Я вернусь позже навести порядок.
Когда Фабиан уйдет.
Спать было совершенно невозможно. Я крутилась и ворочалась, потела и ругалась. К рассвету я была в жутком настроении и состоянии, но это неважно. Я уже решила, что буду делать. И плевать на последствия.
На рассвете Роуздейл был абсолютно другим местом. За ночь похолодало, и мир вокруг казался хрупким. Кое-где в низинах между изгородями собрался туман, словно воздух в этих местах сгустился. Темные деревья нависали над морозной травой, и воздух был острым, как нож.
Я быстро шла, размахивая руками, чтобы выработать хоть немного тепла. Школьная куртка вряд ли могла заменить парку, и к тому времени, как я добралась до Рейнсмитов, из носа у меня текло и я начала чихать.
Не самая привлекательная картинка.
Из каминной трубы поднимался дым, когда я приблизилась к дому и обошла его сзади.
Я тихонько постучалась, и Эльвина почти сразу же открыла дверь.
– Извините за беспокойство, – сказала я, – но я хочу поговорить с доктором Рейнсмитом. Это срочно.
– Срочно? – повторила она, приглашая меня войти. – Настолько срочно, что ты не успеешь выпить чашечку горячего чаю и съесть булочку с маслом? Ты выглядишь так, будто свалилась с нарт.
– Все в порядке, – возразила я, раздражаясь одновременно и на ее слова, и на свой внешний вид. – Доктор Рейнсмит дома?
– Кто из них? – спросила она.
– Председатель, – уточнила я. – Райерсон.
Некоторые люди стесняются называть старших по именам, но я к таким не отношусь.
– К сожалению, нет, детка. Он на конференции в Гамильтоне. Будет дома только сегодня вечером. Твое дело ждет?
– Нет, – ответила я, возможно, неумно. – Это вопрос жизни и смерти.
Не впечатлившись (только позже я поняла, что она, должно быть, имеет дело с вопросами жизни и смерти каждый день, как другие – с грязью), она предложила:
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Или мистер Мертон? Он вернется с вокзала с минуты на минуту.
– Нет, – ответила я. – Это личное.
Выражение ее лица навело меня на мысль, что она вспомнила наш предыдущий разговор.
– Правда, я в порядке, – сказала я, прикасаясь к ее руке. Меньшее, что я могла сделать.
Только сейчас я заметила, что в дверях стоит Дорси Рейнсмит. Она шла за мной по саду с полной корзиной цветов. Я, должно быть, миновала ее и не заметила. Может, в тот момент она наклонилась над клумбой с ножницами в руках.
Мне показалось, или Эльвина слегка дернулась? Дорси Рейнсмит застала нас обеих врасплох?
– Ну, – произнесла она, – в чем дело?
На то, чтобы сообразить, как себя вести, у меня была лишь секунда. Уйти или остаться? Я вспомнила многочисленные рассказы Альфа о военной тактике, во время которых я дремала, изображая заинтересованный взгляд. «Конфронтация – это пушка, – говорил он. – Это мощное оружие, но оно выдает твою позицию».
– Дело касается Франчески Рейнсмит, – сказала я.
Назад пути нет. Я выстрелила из пушки и теперь могу только ждать последствий.
– Заходи, – позвала меня Дорси, ставя корзину на кухонную раковину и провожая меня в комнату, которая оказалась ее кабинетом. Вдоль стен стояли медицинские справочники, за право прочитать которые я бы отдала зуб, но сейчас было не время и не место.
Она взяла себе стул и устроилась за столом, не пригласив меня сесть, потом резко подняла лицо ко мне.
– Я очень занята, – сказала она.
– Хорошо. Я тоже. Так что давайте перейдем к делу. Франческа Рейнсмит.
– Что насчет нее? – спросила Дорси. – Она умерла при трагических обстоятельствах, и я бы хотела, чтобы ты уважала личную жизнь моего мужа, да и мою тоже.
– Она умерла от отравления мышьяком на балу изящных искусств, – объявила я. – Несколькими днями спустя в свадебном платье и вуали вы сыграли ее роль во время полуночного круиза.
