Кен Фоллетт - Трое
Да, папа наверняка воспримет новость тяжело. Раньше он, бывало, мечтал о том, как поведет свою дочь к алтарю в белом платье, но она давно положила конец этим мечтам. Тем не менее Эшфорд не сдавался и периодически намекал ей: мол, пора остепениться и завести детей. Внук-израильтянин станет для него огромным ударом.
Что ж, такова плата за счастье отцовства, подумала Суза, открывая дверь.
– Папочка, я дома! – крикнула она, ставя сумку на пол и снимая пальто. Ответа не последовало. В коридоре лежал портфель: видимо, отец в саду. Суза поставила чайник и отправилась на поиски, мысленно подбирая нужные слова. Надо сперва рассказать о поездке, а затем плавно перейти…
Приближаясь к изгороди, она услышала голоса.
– И что ты собираешься с ним сделать? – спросил ее отец.
Суза остановилась, размышляя, стоит ли прерывать беседу.
– Пока буду просто за ним следить, – ответил чей-то голос. – До завершения операции Дикштейна убивать нельзя.
Суза зажала рот ладонью, заглушая испуганный вздох, и в ужасе бросилась бежать.
– Итак, – сказал профессор Эшфорд, – следуя «методу Ростова», надо вспомнить все, что мы знаем о Нате Дикштейне.
Да как угодно, подумал Хасан, только, ради бога, придумай что-нибудь!
Эшфорд продолжил:
– Родился в лондонском Ист-Энде. Отец умер, когда он был еще ребенком. А мать?
– Тоже умерла, если верить досье.
– Ага… Идем дальше: в разгар войны ушел на фронт – кажется, в 1943-м. Успел поучаствовать в операции на Сицилии. Вскоре его забрали в плен – где-то посреди Италии, не помню точно. Ходили слухи – ну, ты наверняка помнишь, – что в лагере ему пришлось совсем худо, ведь он еврей. После войны приехал сюда…
– Сицилия, – перебил Хасан.
– А?
– В досье упомянута Сицилия: предполагается, что он участвовал в краже оружия. Наши люди купили автоматы у какой-то банды на Сицилии.
– Если верить газетам, – вставил Эшфорд, – на Сицилии орудует только одна банда.
– Имелись подозрения, что угонщики подкупили сицилийцев.
– Погоди-ка… А не там ли он спас жизнь своему другу?
Интересно, о чем это Эшфорд? Хасан постарался сдержать нетерпение: пусть себе болтает – глядишь, и всплывет нужная информация.
– Что за история?
– Ну, тот американец! В жизни не забуду! Дикштейн привел его к нам. Такой, знаешь, брутальный солдафон… Он-то и рассказал мне всю историю. Так, похоже, мы сдвинулись с мертвой точки… Да ты сам его видел – ты был у меня в тот день, разве не помнишь?
– Как-то не очень… – смущенно пробормотал Хасан, наверное, в это время он на кухне тискал Эйлу.
– Его рассказ… выбил меня из колеи, – сказал Эшфорд, следя взглядом за медленным течением реки. Лицо его омрачилось грустью: видимо, он вспомнил жену. – Представь себе обычное университетское сборище: профессор со студентами мирно обсуждают какую-нибудь атональную музыку или экзистенциализм, потягивая херес. И тут появляется здоровенный солдат и начинает рассказывать про снайперов, танки, кровь, смерть… У нас прямо мурашки по спине побежали – потому я и запомнил так отчетливо. Он упоминал о семье родом из Сицилии и о местных кузенах, которые устроили Дикштейну царский прием после того случая. Так, говоришь, сицилийцы помогли ему украсть оружие?
– Это всего лишь версия.
– Так, может, ему и не понадобилось их подкупать?
Хасан покачал головой. Вот из таких незначительных кусочков Ростов и умудрялся что-то выцепить – но пока не складывалось.
– И какой нам с этого толк? При чем тут мафия и старая история с угоном?
– Точно – мафия! – воскликнул Эшфорд. – Я никак не мог вспомнить слово. А того американца звали Кортоне – Тони Кортоне… нет, Ал Кортоне из Буффало. Я же говорил, что помню каждую мелочь!
– Ну и какая тут связь? – нетерпеливо отозвался Хасан.
Эшфорд пожал плечами.
– Да самая обыкновенная: однажды Дикштейн уже связался с сицилийской мафией через Кортоне, чтобы те помогли ему устроить пиратство на Средиземном море. Молодость не забывается: он мог и повторить этот фокус.
И тут до Хасана начало постепенно доходить, а вместе с пониманием затеплилась надежда. Вероятность, конечно, невелика, но шанс есть… Возможно, даже удастся напасть на след Дикштейна.
Эшфорд был доволен собой.
– Вот хороший пример спекулятивного умозаключения; хорошо бы опубликовать с примечаниями.
– Интересно… – задумался Хасан. – Интересно…
– Становится прохладно. Давай перейдем в дом.
На ходу у Хасана мелькнула мысль: а ведь он так и не научился рассуждать, как Ростов, – всего лишь нашел ему замену в лице Эшфорда. Похоже, его прежняя горделивая независимость окончательно канула в небытие. Было в этом что-то… немужское. Может, и фидаи чувствуют то же самое – потому они так кровожадны?
– Кортоне вряд ли станет откровенничать с тобой, даже если он в курсе, – вот в чем проблема, – прервал молчание Эшфорд.
– А с вами?
– С какой стати? Меня он вообще не вспомнит. Была бы жива Эйла, она могла бы к нему поехать и придумать что-нибудь…
– Ну… – Хасану не хотелось говорить об Эйле. – Попробую сам.
Они вошли в дом. Зайдя на кухню, мужчины увидели Сузу; оба переглянулись и поняли: решение найдено.
К этому времени Суза успокоилась и почти убедила себя, что ей послышалось. Слишком уж все не вязалось: сад, река, осеннее солнышко, профессор, гость… Убийство никак не вписывалось в эту идиллическую картину – с таким же успехом можно представить себе белого медведя в пустыне Сахара. Да и вообще, все объясняется очень просто: она собиралась рассказать отцу о Дикштейне, переживала, как он воспримет новость, отсюда и возникла фантазия по Фрейду, будто отец замышляет убить ее любовника.
Почти поверив в эту версию, она приветливо улыбнулась им и сказала:
– Кто хочет кофе? Я как раз сварила.
Отец поцеловал ее в щеку.
– А я и не знал, что ты вернулась.
– Я только вошла – как раз собиралась тебя искать.
Зачем я лгу?
– Это Ясиф Хасан – он учился у меня, когда ты была совсем крошкой.
Хасан поцеловал ей руку и уставился на нее, как и все, кто знал Эйлу.
– Вы просто вылитая мать, такая же красавица, – сказал он, и в его голосе не было ни капли флирта или лести – лишь неподдельное изумление.
– Ясиф уже приезжал сюда недавно – вскоре после своего сокурсника, Ната Дикштейна. С Дикштейном ты, кажется, виделась, но потом сразу уехала.
– А что, есть какая-то с-связь? – спросила она дрогнувшим голосом, мысленно обругав себя за это.
Мужчины снова переглянулись.
– Ну, вообще-то есть, – ответил Эшфорд.
И тут Суза поняла, что ей не послышалось – они действительно хотят убить самого дорогого в ее жизни человека. Слезы предательски подступили к глазам, и она отвернулась, возясь с чашками и блюдцами.
– Солнышко, у меня к тебе очень важная просьба, – сказал отец. – Ты должна сделать это в память о своей матери. Присядь.
Господи, прошу тебя, не надо, я больше не могу!
Она сделала глубокий вдох, обернулась и села перед ними.
– Надо помочь Ясифу найти Ната Дикштейна.
И Суза возненавидела своего отца.
Она вдруг поняла, что вся его любовь была обманом, что он никогда не воспринимал ее как личность, что он использовал ее точно так же, как и маму. Больше никогда она не станет заботиться о нем, прислуживать ему, беспокоиться о его здоровье, о его чувствах, потребностях… Видимо, в какой-то момент ее мать поняла то же самое, и, как и матери, ей оставалось лишь презирать его.
Тем временем Эшфорд продолжил:
– В Америке живет старый знакомый Дикштейна – он может знать, где его искать. Вы с Ясифом поедете к нему и спросите.
Суза молчала. Хасан решил, что она чего-то недопоняла, и пустился в объяснения:
– Понимаете, этот Дикштейн на самом деле израильский шпион, действующий против нас. Его нужно остановить. Возможно, тот американец из Буффало, Кортоне, с ним заодно и не станет нам помогать, но есть шанс, что он вспомнит твою мать и охотнее пойдет на контакт с тобой. Можно, например, наврать, будто вы с Дикштейном – любовники.
– Ха-ха! – В голосе Сузы послышались едва заметные истерические нотки, оставалась надежда, что они истолкуют это по-своему. Она взяла себя в руки, надела на лицо непроницаемую маску и застыла неподвижно, пока те рассказывали про желтый кек, русского на борту «Копарелли», радиомаяк на «Стромберге», про Махмуда и его план угона, и про то, как все это важно для палестинского освободительного движения. Под конец Суза непритворно оцепенела.
– Так что, моя хорошая, поможешь нам? – спросил отец.
Сделав над собой нечеловеческое усилие, Суза ослепила их профессиональной улыбкой стюардессы и встала из-за стола.
– Ну, тут есть о чем подумать – столько всего и сразу! Пойду в ванную, поразмышляю.
И она вышла.
Лежа в горячей воде, Суза постепенно начала осознавать весь ужас ситуации. Так вот о чем шла речь в его письме: Натаниэль собирается угнать судно! А еще он писал, что хочет быть рядом с ней следующие лет десять-пятнадцать – наверное, планировал уйти в отставку сразу после…
