Кэрол Дуглас - Железная леди
Однако, что касается Афганистана, на этот раз мой друг-детектив пошел по ложному следу. Я фактически забыл Афганистан. И даже если бы я не хотел его забыть, месяцы болезни с изматывающей лихорадкой стерли из памяти б́ольшую часть подробностей ранения и лечения столь тщательно, что даже обманули мистера Шерлока Холмса с его хваленой способностью к чтению мыслей.
Глава четвертая
Жемчуга и попугаи
– Ар-р-р… Восемь штук. Восемь штук. – Казанова выглянул поверх моего плеча и наклонил свою пеструю головку.
– Возможно, ты способен подражать безупречному французскому, – сурово произнесла я, – но считать не умеешь ни на одном языке. Здесь всего пять предметов.
Отсвет рубинов, алмазов и жемчуга разжег аппетит в глазах-бусинках Казановы. К счастью, он сидел в клетке, иначе, как я подозревала, он тут же стащил бы одно из моих сокровищ.
Попугай принялся топтаться по своей шершавой жердочке, тихо фыркая, а я вернулась к своим обязанностям, которые сама себе определила: перебирать фамильные драгоценности.
Моя американская подруга Ирен Адлер Нортон обладала несколькими ценными украшениями, которые соответствовали ее несравненно прекрасной эпохе. В миланской опере она продемонстрировала публике эффектную перевязь от плеч до бедра от Тиффани, украшенную бриллиантами, а во время собственной свадьбы надела утерянный когда-то Бриллиантовый пояс королевы Марии-Антуанетты (скромно спрятанный под верхней юбкой), но не сохранила эти сказочные сокровища – то ли в силу бедности, то ли из-за безразличного отношения.
В ее обтянутой гобеленом шкатулке для драгоценностей сияла довольно скромная россыпь ювелирных изделий, но каждая вещь имела свою историю. В дождливые дни я развлекалась, наводя лоск на собственные воспоминания и на украшения Ирен, потому что сама она никогда не заботилась о своем имуществе, даже о самом редком и ценном.
Итак, передо мной блестели как обычные безделушки, так и настоящие сокровища. Среди них был и один выдающийся экземпляр – бриллиант двадцати пяти карат, единственный, который Ирен сохранила из утраченного и затем найденного ею драгоценного пояса французской королевы длиной до пола. Следующим по ценности предметом было, без сомнения, разложенное на бархате бриллиантовое колье. Оно являлось проявлением благодарности Чарльза Льюиса Тиффани, известного во всем мире американского ювелира, которому Ирен продала Бриллиантовый пояс королевы, после того как увела его из-под весьма выдающегося носа консультирующего детектива Шерлока Холмса с Бейкер-стрит.
А сейчас передо мной сияла, словно гигантская капля росы, весьма ценная вещица, купленная у Тиффани; пусть она была скромной по цене и исполнению, но являлась первым подарком моей подруге от ее будущего мужа, адвоката Годфри Нортона, который проявил точность законника, когда под воздействием романтических чувств выбрал идеальный символ для Ирен: усыпанный бриллиантами ключ, который пересекался со столь же сияющим скрипичным ключом на манер скрещенных шпаг.
«Загадки и музыка. – Я до сих пор слышала, как Годфри произносит эти слова с легкой серьезностью, которая ему так шла. – Вот лейтмотив твоей жизни, моя дорогая Ирен».
Боюсь, музыка отошла на задний план, когда примадонне пришлось покинуть Пражскую национальную оперу и жить инкогнито в Париже после истории с фотографией короля Богемии, не забывая о возможном преследовании со стороны Шерлока Холмса. Загадки тоже оказались весьма недолговечной забавой.
Я поместила двойной ключ на болотно-зеленый бархат в шкатулку для драгоценностей и принялась за другой предмет. Здесь, как в Музее восковых фигур, наиболее ужасные экспонаты вызывали самое сильное восхищение. Я взяла яркую, кроваво-красную рубиновую брошь в форме пятиконечной звезды. Она лежала у меня на ладони, словно стигмата, – знак принадлежности, единственный дар, который Ирен приняла от Вильгельма Готтсрейха Сигизмунда фон Ормштейна, короля Богемии. Он предполагал, что брошь станет утешительным призом для Ирен, когда из потенциальной королевской невесты она неизбежно превратится в королевскую любовницу после его восшествия на престол, последовавшего за смертью отца Вилли. Ирен отказывалась от всех драгоценностей во время их отношений, но приняла этот последний ядовитый символ предательства короля и бежала со мной на другой край Европы.
Желая получить фотографию, на которой они были сняты вместе и которую Ирен забрала с собой как гарант безопасности, король Вилли проследил ее до Лондона. Когда его головорезам не удалось преодолеть броню ее холодного ума, он нанял Шерлока Холмса, чтобы достать фотографию, но даже это ему не помогло. Свежеотполированная ветошью рубиновая брошь блестела, как капельки крови, и я бросила ее на бархатную подложку с неожиданным отвращением.
На декоративном шарфе из валенсийского кружева моего внимания ожидал другой предмет, который был противен не по ассоциациям, а по исполнению. Это была работа сына Чарльза Тиффани, Луи, представляющая собой причудливое морское чудище неизвестного происхождения, усыпанное жемчугом. Ирен настаивала, что брошь уникальна и однажды будет стоить целое состояние, но ей всегда и во всех ситуациях был присущ оптимизм. Я же испытывала страшное искушение «утратить» уродливую вещицу во время одной из регулярных чисток. Уверена, мир немногое потерял бы без этой мерзкой эмалевой побрякушки.
Вероятно, наибольшее содрогание среди сувениров Ирен вызывало у меня простое обручальное кольцо из золота, имевшее отношение к тому дню, когда мы с ней впервые встретились в 1881 году. Она получила его из рук человека, которого я никогда не забуду: Джефферсона Хоупа, американца, везшего нас в кэбе в нашу первую совместную поездку. После серьезного сердечного приступа по дороге к убогому жилью Ирен в Сефрен-Хилл бедняга открылся нам, поведав историю вероломства, произошедшую в соляной пустыне на просторах Америки. Речь в ней шла о женщине, которую предали, и о мести, на которую потребовалось почти два десятилетия. Тот человек был убийцей, но его жертвами стали настоящие злодеи, а Ирен он подарил кольцо своей трагически погибшей возлюбленной Люси.
Через несколько дней после той драматической встречи мы прочли о его поимке в квартире мистера Шерлока Холмса, детектива-любителя. Мы больше не видели мистера Джефферсона Хоупа. Вскоре после ареста полицией он умер. Мистер Шерлок Холмс действительно показал себя в том деле.
И все-таки Ирен удалось разрушить планы бесподобного детектива и короля Богемии в деле с фотографией и – о чем они и не догадывались – с Бриллиантовым поясом. Она обручилась и бежала во Францию с куда более достойным, чем король, мужчиной, своим мужем Годфри, а также с поясом и фотографией – и, что еще важнее, с незапятнанными достоинством и честью.
Теперь французская деревушка Нёйи близ Парижа стала домом для молодоженов. И я, Пенелопа Хаксли, бывшая компаньонка Ирен и машинистка Годфри, присоединилась к ним. Конечно, здесь Годфри потребовался секретарь, чтобы вести его корреспонденцию по международному праву. Приехав во Францию прошлым летом, я усовершенствовала свой письменный французский, но все еще ошибалась в произношении при разговоре.
Меня, осиротевшую незамужнюю дочь приходского священника слегка за тридцать, должен был бы устраивать такой образ жизни: блаженствовать, оттачивая пунктуацию Годфри и полируя драгоценности Ирен. Человеку моего социального положения не следует ожидать особенно шикарного времяпровождения, хотя моя дружба сначала с Ирен, а теперь с обоими супругами Нортон, к сожалению, вовлекала меня время от времени в таинственные дела или запутанные ситуации. На самом деле, если бы не мои благоразумные советы во многих случаях, мои добрые друзья могли бы и не находиться теперь здесь, наслаждаясь беззаботной жизнью после продажи королевских бриллиантов. Однако они и за границей оставались весьма импульсивной парочкой, даже обычно спокойный Годфри, особенно если рядом маячила какая-нибудь загадка.
К счастью, после дела Монпансье – которое началось с утопленника на столе в доме Брэма Стокера[11] в лондонском Челси несколько лет назад, а закончилось предательством и потерянным сокровищем в Монако, – все было тихо. Впрочем, то дело было раскрыто прошлой осенью, а 1889 год уже наполовину прошел, и, к счастью, на горизонте не наблюдалось никаких признаков нового запутанного расследования. И нынче я, словно праздный матрос, полирующий латунь, наводила лоск на реликвии, оставшиеся от предыдущих приключений, и в тайне надеялась, что они станут последними в своем роде. Для уважаемой супружеской пары существуют более приличные занятия, чем вмешиваться в чужие дела, особенно если таковые касаются краж, убийств, незаконных отношений и других еще более отвратительных вопросов.
