Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие
Мой ученый коллега в своей вступительной речи ясно изложил обстоятельства дела. Если вы не сомневаетесь в том, что мой подзащитный убил свою тетку, тогда ваш вердикт будет: виновен. Но если, учитывая все сказанное здесь, у вас появились сомнения, что именно его рука нанесла смертельный удар, тогда ваш долг вынести вердикт: невиновен.
Все судьи – актеры. Сильной чертой судьи Моркрофта (свою роль он играл столько лет, что она вошла в его плоть и кровь) было доброжелательное здравомыслие, сдобренное пикантными остротами. Подводя итоги, он обычно склонялся в сторону присяжных, зажав двумя пальцами карандаш, и говорил с ними как с равными, любезно согласившимися пожертвовать своим временем для разрешения трудной проблемы, которая, однако, как все человеческие затруднения, отступала перед усилиями здравого смысла. И сейчас выводы, как и всегда у этого судьи, были безукоризненными по своей полноте и объективности. Моркрофт не допускал ошибок в инструктировании присяжных, на него никогда не подавали жалоб в этой связи.
Присяжные выслушали судью с невозмутимым видом. Глядя на них, Венис не в первый раз подумала, что эта необычная система – суд присяжных – отлично работает, когда приоритетом является защита невиновного, а не осуждение преступника. Он не задуман – а возможно ли это? – выявить истину, всю истину и ничего, кроме истины. Даже европейский инквизиционный суд не в силах был этого добиться. В противном случае ее клиенту не поздоровилось бы.
Теперь она уже ничего не может для него сделать. Присяжные получили напутствие от судьи и удалились на совещание. Судья поднялся, члены суда склонились в поклоне и, стоя, ждали, пока он покинет зал. Венис слышала, как наверху, негромко переговариваясь и шаркая ногами, расходились те, кто сидел на общей галерее. Теперь ей осталось только дождаться приговора.
Глава вторая
В Полет-Корт, расположенном в западной части Мидл-Темпл[2], зажглись газовые фонари. Хьюберт Сент-Джон Лэнгтон, глава адвокатской коллегии «Чемберс», смотрел на них из окна, как делал все сорок лет, что работал здесь. Это время года и это время дня он любил больше всего. Сейчас маленький дворик, одно из красивейших мест в Мидл-Темпл, обволокло вечернее сияние ранней осени, и ветви огромного конского каштана словно вычертили геометрические световые фигуры на георгианских окнах, что усиливало атмосферу почти домашнего покоя восемнадцатого века. Крупная галька сверкала то тут, то там в тротуарах из йоркширского камня, словно их специально отполировали до блеска. Дрисдейл Лод подошел и встал рядом. Некоторое время они молчали, потом Лэнгтон отошел от окна.
– Вот чего мне будет больше всего не хватать – призрачного света фонарей, – сказал он. – Правда, теперь, когда их включает автомат, это совсем не то. Раньше я смотрел, как приходит фонарщик и сам это делает. Когда процедуру отменили, казалось, целая эпоха ушла в прошлое.
Значит, он уходит, решился наконец.
– Все здесь будет скучать без вас. – Лод старался, чтобы в голосе не слышалось ни удивление, ни огор-чение.
Вряд ли мог прозвучать более банальный обмен мнениями по поводу решения, которого Лод с возрастающим нетерпением дожидался более года. Старику пора уходить. Нельзя сказать, чтобы он был очень стар, ему еще не исполнилось семьдесят три, но в последнее время внимательный взгляд Лода уловил постоянное и неумолимое оскудение физических и интеллектуальных сил шефа. Сейчас он видел, как тяжело опустился Лэнгтон за стол, за которым сидел еще его дед и, как он надеялся, будет сидеть сын. Но эта надежда погибла, вместе с остальными, занесенная снежной лавиной в Клостерсе[3].
– Полагаю, дерево со временем срубят, – сказал Лэнгтон. – Люди жалуются, что из-за него летом в комнатах темно. Я рад, что топор к нему поднесут уже без меня.
Лод испытал легкий приступ раздражения. Раньше Лэнгтон не был склонен к сентиментальности.
– Какой топор! – возразил он. – Скорее уж электропилу! Впрочем, не думаю, что на это решатся. Дерево охраняется государством. – Помолчав, Лод спросил с деланым равнодушием: – А когда вы собираетесь уходить?
– В конце года. Когда принимаешь такое решение, нет смысла тянуть. Я заговорил об этом с вами, потому что надо подумать о преемнике. Собрание членов коллегии состоится в октябре. Есть смысл обсудить это сейчас.
Обсудить? А что тут обсуждать? Они с Лэнгтоном стояли во главе коллектива последние десять лет. Коллеги назвали их двумя архиепископами. Возможно, они говорили так с некоторым раздражением и даже насмешкой, но это отражало реальность. Лод решил быть откровенным. Лэнгтон становился все более рассеянным и нерешительным, но это особый случай. Лод должен знать, как обстоят дела. Если предстоит борьба, надо к ней подготовиться.
– Мне казалось, вы хотите видеть преемником меня. Нам хорошо работалось вместе. Я думал, коллеги по «Чемберс» к этому готовы, – сказал он.
– К тому, что наследный принц – вы? Да, наверное. Но все не так просто. Венис тоже проявила к этому интерес.
– Венис? Впервые слышу. Раньше пост главы «Чемберс» не вызывал у нее ни малейшего интереса.
– То было раньше. А теперь, как мне сказали, она из-менила свое мнение. И к тому же она старше. Чуть-чуть, но все же. Она окончила учебу на семестр раньше вас.
– Венис высказалась по этому вопросу еще в то время, когда вы два месяца отсутствовали по причине инфекционного мононуклеоза, – сказал Лод. – На собрании членов «Чемберс» я спросил, не хочет ли она председательствовать. И я прекрасно помню ее ответ: «У меня нет никакого желания занять это место – ни временно, ни постоянно, если Хьюберт захочет уйти». Разве она каким-то боком участвовала в управлении конторой, занималась скучными рутинными операциями, хотя бы финансами? Да, она приходит в «Чемберс» на собрания, спорит с не устраивающими ее предложениями, но что она делает на самом деле? Ее всегда больше интересовала собственная карьера.
– Может, все дело как раз в карьере. Я тут подумал: а не хочет ли она выбиться в судьи? Ей явно нравится исполнять обязанности помощника рекордера[4]. И если это так, ей важно сменить меня на посту главы коллегии.
– Но это важно и мне. Помилуй бог, Хьюберт, вы ведь не поможете ей обойти меня только потому, что во время того злополучного семестра мне вырезали аппендикс. Единственная причина, по которой она окончила курс раньше, то, что в решающий день я находился на операции. Это откинуло меня на семестр назад. Не думаю, что Венис должна возглавить «Чемберс» только на том основании, что приступила к работе в Михайловскую сессию[5], а меня продержали до великопостного триместра.
– И все же она пришла раньше, – сказал Лэнгтон. – Если она захочет получить эту работу, ей будет трудно отказать.
– Потому что она женщина? Ну, вот мы и подошли к этому. Конечно, это может испугать наиболее робких членов, и все же я полагаю, чувство справедливости победит в них политкорректность.
– Это не только политическая корректность, – мягко произнес Лэнгтон. – Мы придерживаемся определенной линии поведения. Существуют правила в отношении сексуальной дискриминации. Как мы будем выглядеть, если прокатим женщину.
– Венис говорила с тобой? Она действительно сказала, что хочет получить этот пост? – спросил Лод, с трудом сдерживая нарастающий гнев.
– Не со мной. Кажется, с Саймоном – он говорил, что она намекнула ему об этом.
«Ага, значит, Саймон Костелло», – подумал Лод. Полет-Корт, 8, был рассадником сплетен, как и весь «Чемберс», но Саймон принадлежал к ненадежным сплетникам. Не следует обращаться к нему, если хочешь получить проверенные данные.
– Это всего лишь предположение, – сказал Лод. – Если Венис захочет найти сторонников, она вряд ли начнет с Саймона. Он из ее betes noires[6]. – И добавил: – Если возможно, стоило бы обойтись без конкурса. Перейдем к разбору кандидатов – и увязнем. «Чемберс» превратится в клетку с хищниками.
– Ну, это вряд ли, – поморщился Лэнгтон. – Если придется голосовать – так и сделаем. Примем решение большинством голосов.
«А тебе самому все равно, – с горечью подумал Лод. – Тебя уже здесь не будет. Десять лет совместной работы, когда приходилось скрывать твою нерешительность, давать советы, прикидываясь, что решение пришло в голову тебе самому. А сейчас ты уходишь в сторону. Неужели тебе не ясно, что это поражение будет для меня невыносимым унижением?»
– Не думаю, что ее кандидатуру многие поддержат, – сказал он.
– Как сказать! Возможно, она наш самый выдающийся адвокат.
– Что вы говорите, Хьюберт! Наш самый выдающийся адвокат, несомненно, Дезмонд Ульрик.
– Но Дезмонду не нужно это место, – констатировал очевидное Лэнгтон. – Вряд ли он вообще заметит какую-либо перемену.
Лод некоторое время размышлял.
– Членам из отделения в Солсбери и тем, кто работает в основном дома, нет до всего этого дела, и все же я сомневаюсь, что у Венис будет много сторонников. Она не из мировых посредников.
