Гилберт Честертон - Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник)
– Пойдет снег.
Через невысокую калитку с итальянским орнаментом он прошел в сад. Здесь чувствовалось что-то от того упадка, который могут иметь лишь слаженные вещи, доведенные до полного разлада. Тончайший слой изморози посеребрил темную зелень растений, огромные сорняки взяли в оцепление жухлые клумбы, сам дом, казалось, возвышался посреди дикого низкорослого кустарника. Сад в основном состоял из вечнозеленых или морозоустойчивых растений, но, несмотря на то что был таким густым и буйным, вид имел слишком северный, чтобы его можно было назвать пышным. Скорее, ему бы подошло название «арктические джунгли». Этим он в некотором роде был под стать самому дому, который, имея классический фасад с рядом колонн, словно перенесенных сюда из Средиземноморья, как будто увял под ветром Северного моря. Просматривающийся кое-где классический орнамент подчеркивал эту несообразность. Кариатиды и резные маски трагедии и комедии взирали с углов на серое переплетение садовых дорожек, только лица их казались обмороженными. Даже волюты капителей как будто свернулись от холода.
Отец Браун по заросшим травой ступенькам поднялся к квадратному портику, обрамленному большими колоннами, и постучал в дверь. Примерно через четыре минуты он постучал еще раз. Потом еще какое-то время он терпеливо ждал, повернувшись к двери спиной и рассматривая медленно темнеющий горизонт. Темноту создавала тень гигантской, словно воздушный континент, тучи, которая налетела с севера, и, выглядывая из-за колонн портика, в сумерках казавшихся черными и огромными, он увидел наверху молочный край медленно надвигающегося облака, которое проплывало над крышей, точно балдахином накрыв портик. Этот громадный балдахин с блеклыми краями опускался все ниже и ниже на сад, пока то, что только-только казалось прозрачным белесым зимним небом, не превратилось в несколько серебряных ленточек и рваных пятен, как при тошнотворном закате. Отец Браун ждал, из дома не доносилось ни звука.
Затем он живо сбежал по ступенькам и обошел дом в поисках другого входа. И ему удалось его найти: это была боковая дверь в глухой стене. В нее он тоже постучал и тоже подождал. Потом подергал за ручку и выяснил, что дверь закрыта изнутри, скорее всего, на задвижку. После этого он пошел вдоль этой стороны дома, обдумывая положение и размышляя над тем, возможно ли, чтобы эксцентричный мистер Эйлмер так забаррикадировался в своем доме, что даже не слышит звуков снаружи, или же он просто притаился, полагая, что источником этих звуков является мстительный Стрейк. Вполне возможно, что слуги, покидая утром дом, открыли лишь одну дверь, а их хозяин потом снова запер ее. Впрочем, вряд ли в ту минуту они так уж сильно задумывались о защите. Он продолжил обход здания. В действительности оно было не таким уж большим, хоть и казалось величественным, поэтому очень скоро он оказался на том же месте, откуда двинулся в путь. И тут он увидел то, о чем подозревал и что ожидал увидеть. Стеклянная дверь одной из комнат, закрытая шторами и затененная плющом, была приоткрыта. Лишь чуть-чуть и явно случайно. Он воспользовался этой лазейкой и попал в зал, уютно обустроенный на старинный манер, с лестницей наверх с одной стороны и дверью – с другой. Прямо напротив него была еще одна дверь с врезанным красным стеклом. Для современного вкуса такое украшение казалось несколько вычурным: некое подобие фигуры в красном одеянии на дешевом витражном стекле. На круглом столе справа стоял аквариум – большой сосуд с зеленоватой водой, в котором плавали рыбы и прочая живность, а прямо напротив него высилось похожее на пальму растение с разлапистыми зелеными листьями. Все это выглядело таким старым, ранневикторианским, что телефонный аппарат, заметный в занавешенном алькове, казался здесь инородным телом.
– Кто там? – резко и с подозрением произнес из-за витражной стены голос.
– Могу я видеть мистера Эйлмера? – извиняющимся тоном спросил священник.
Дверь отворилась, появившийся из-за нее мужчина в атласном зеленом халате окинул гостя пытливым взглядом. Волосы у него были всклокочены, как будто он только что поднялся с постели или жил в постоянном полусонном состоянии, но взгляд его был не просто ясным, но даже настороженным, встревоженным. Отец Браун понимал, что подобная несообразность объяснима для человека, чувствующего себя загнанным в угол либо собственной фантазией, либо тенью действительной угрозы. Лицо его, если смотреть на него в профиль, имело правильные ястребиные черты, но в анфас производило впечатление неопрятности или даже запущенности – из-за растрепанной каштановой бороды.
– Я мистер Эйлмер, – сказал мужчина. – Только я давно уже не жду гостей.
Что-то в беспокойных глазах мистера Эйлмера подсказало священнику, что нужно переходить прямо к делу. Если преследование, которому якобы подвергается этот человек, не более чем плод его воображения, этот разговор разозлит его в меньшей степени.
– Простите, – мягким голосом начал отец Браун, – вы что, действительно не ждете гостей?
– Да, это так, – настороженно ответил хозяин. – Я жду только одного гостя, и он может оказаться последним.
– Надеюсь, что этого не случится, – сказал отец Браун. – Меня по крайней мере радует, что я не очень на него смахиваю.
Мистер Эйлмер зашелся в диком хохоте.
– Да уж, не смахиваете! – воскликнул он.
– Мистер Эйлмер, – заговорил напрямик отец Браун, – простите меня за подобную вольность, но мои друзья рассказали мне о вашей беде и попросили узнать, не могу ли я вам чем-нибудь помочь. Просто дело в том, что у меня есть кое-какой опыт в подобных делах.
– Дел, подобных моему, не существует, – отрезал Эйлмер.
– Вы хотите сказать, что несчастья, обрушившиеся на вашу семью, не были обычными смертями?
– Я хочу сказать, что они не были даже обычными убийствами, – ответил бородач. – Человек, который взялся извести нас, – адское отродье, и сила у него адская.
– У всего зла один источник, – серьезно заметил священник. – Но почему вы решили, что убийства эти не были обычными?
В ответ Эйлмер указал гостю на стул, предлагая сесть. Потом медленно сел и сам, уперев руки в колени с хмурым видом. Но, когда он поднял глаза, выражение лица его сделалось мягче и задумчивее. Заговорил он вполне любезным и спокойным голосом.
– Поверьте, сэр, – сказал он, – мне никоим образом не хочется показаться вам человеком, не способным размышлять здраво. К такому выводу я пришел, руководствуясь здравым разумом, потому что, к сожалению, здравый разум и указывает на это. Я много читал на эту тему, поскольку только меня отец посвятил в свои тайные знания, и его библиотека перешла ко мне. Но говорю я вам не о том, что читал в книгах, а о том, что видел своими собственными глазами.
Отец Браун кивнул, и Эйлмер продолжил:
– В случае со старшим братом я сначала не был уверен. Там, где его нашли застреленным, не осталось ни отпечатков ног, ни других следов. Пистолет лежал рядом с ним. Только как раз перед этим он получил письмо с угрозой – от нашего врага. Я знаю это точно, потому что на нем был знак – что-то наподобие кинжала с крыльями, один из его дьявольских каббалистических символов. К тому же одна служанка рассказывала, что видела, как в потемках вдоль ограды сада шло что-то темное и явно больше кошки. Я ничего не берусь утверждать. Все, что я могу сказать: если в саду орудовал убийца, он сумел не оставить ни единого следа. Но когда погиб мой второй брат, Стивен, все было иначе. И после этого я уже не сомневался. Та машина работала на открытых подмостках, под заводской трубой. Я сам поднимался на платформу за какую-то секунду до того, как он попал под железный молот, ударивший его по голове. Я не видел, чтобы что-нибудь другое ударило его, но я видел то, что видел.
Между мной и заводской трубой ветром нагнало большой клуб дыма, но через просвет сверху на трубе я заметил темную человеческую фигуру, одетую в черный плащ. Потом этот адский дым сгустился, а когда развеялся, я снова посмотрел на трубу, но там уже никого не было. Я человек рациональный и готов спросить любого другого рационального человека: как ему удалось забраться на эту высоченную, совершенно неприступную трубу? И как он слез с этакой высоты?
Он посмотрел на священника надменно-спокойным взглядом сфинкса, а потом, после недолгого молчания, отрывисто произнес:
– Мозг моего брата разлетелся по всем подмосткам, но тело его почти не пострадало. В кармане у него мы нашли письмо с угрозой, датированное предыдущим днем, и тоже с этим символом – летящим кинжалом.
– Я уверен, – с серьезным видом продолжил он, – что знак этот не случаен и имеет какой-то смысл. У этого страшного человека вообще не бывает ничего случайного. Он продумывает все, хотя планы его всегда темны, злокозненны. При этом в голове у него не только коварные планы, там тайные языки и символы, там магические пассы и бессловесные картины, обозначающие названия не имеющих имени вещей. Это человек самого гнусного сословия: он черный маг. Я не собираюсь делать вид, будто понимаю все, что означают его таинственные знаки, но они наверняка имеют какое-то отношение к тому страшному, даже невероятному, что творится с моей несчастной семьей, пока он вьется вокруг нее. Есть ли какая-то связь между символом летящего оружия и загадочной смертью Филиппа на собственном газоне, где нога убийцы не потревожила ни единой травинки, ни единой песчинки? Есть ли какая-то связь между окрыленным poignard[43], летящим, как пущенная из лука стрела, и той темной, одетой в плащ для полетов фигурой, возникшей на краю огромной заводской трубы?
