Антология - Пустой дом Шерлока Холмса (сборник)

– Да, он ужасный старый викторианец, – сказал мне Герберт. – Это я не к тому, что ты этого не заслужил, постреленок. Кстати, это…

– Да знаю я, кто это! – крикнул мальчик и выскочил из комнаты.

Герберт покачал головой:

– Боюсь, он весь пошел в мамашу. А теперь, наверное, ты хочешь привести себя в порядок, старушка. Мне нужно позвонить, но Билли покажет тебе твою комнату. Встретимся здесь через полчаса?

И, поцеловав, он оставил меня на попечение постаревшему мальчику в ливрее.

Идя по ступеням, покрытым красным ковром, и отделанному темными панелями коридору, я прислушивалась, пытаясь определить, дома ли глава семейства, но слышала лишь свистящее дыхание моего провожатого. Он покинул меня у дверей комнаты, настолько же яркой, насколько вычурным был весь дом: в ней не было ни единого предмета мебели, ни дюйма стены, не украшенных розовыми и кремовыми розанчиками. Сосчитав до двадцати, я вышла из комнаты и остановилась, склонив голову, как спаниель. Конечно, это было глупостью с моей стороны. Я читала, что мой объект по-прежнему предпочитал ароматизированные чернила для ручек, поэтому не стоило рассчитывать найти его по стрекоту печатной машинки. Однако через минуту я услышала легкое покашливание. Я пошла на звук, и в том месте, где коридор раздваивался, нашла распахнутую дверь. За дверью были те же самые панели из темного дерева, но здесь они были обиты красной кожей, и интерьер дополняли аккуратно заставленные книгами полки и письменный стол с лампой с зеленым абажуром. Увиденное мне тут же напомнило кабинет врача на Харлей-стрит. Хозяин кабинета сидел спиной ко мне, и я видела, как он обмакивал перо в чернила и писал что-то в самом конце листа писчей бумаги. У него была широкая спина, короткая крепкая шея и редеющие седые волосы. Когда он положил перо и открыл ящик стола, я решила, что он достает следующий лист бумаги, но в его руке появился револьвер, который совершенно спокойно был направлен в мою сторону.

– Мои дети с младых ногтей запоминают, что меня нельзя беспокоить в кабинете, – сказал он. – Слуги всегда стучатся, а жены до пяти часов нет дома. Медленно открывайте дверь и входите, молодая особа.

Я сделала, как он велел, и увидела, как моя тень скользнула по стене справа от его стола.

– Я не хотела вас беспокоить.

Он встал с кресла, но его револьвер не шелохнулся, будто закрепленный на подставке.

– Тогда вы не преуспели в этом желании.

– Я должна была представиться.

– Напротив, вы должны были подождать, пока вас представят.

Он был совершенно таким, каким я его себе представляла: прогрессия тех образов, которые я рассматривала еще девочкой в журнале «Стрэнд». Высокий, с усами по моде прошлой эпохи, и от коленей до горла затянутый в шитый на заказ твидовый костюм. Годы сделали его крупнее и оттянули ему веки, но он все же остался по-своему привлекательным.

– Однако условности сейчас уже не в ходу, – произнес он. – К тому же я знаю, кто вы.

– В таком случае зачем вам этот музейный экспонат? – Я кивнула на револьвер.

По его губам промелькнула тень улыбки.

– Прошу прощения. У меня есть причины не доверять тем, кто подходит ко мне так, чтобы я их не видел. – И он вернул револьвер в ящик.

– Пехотный «Бьюмонт – Адамс» четыреста сорокового калибра? – спросила я. – Комментаторы называли его «Вебли».

– Ничего современного. Прошу вас, присядьте, чтобы я тоже мог сесть.

Я села в кресло, на которое он мне указал, а он вернулся за стол.

– Так когда вы собирались сказать моему сыну, что ваша помолвка – фикция?

Я, конечно, знала, что в жизни он может оказаться куда умнее, чем в своих книгах.

– Я подумала, что будет лучше, если я просто исчезну, – сказала я.

– Сейчас?

– Завтра, в шесть утра. У ворот меня будет ждать такси из Ротерфилда.

Тяжелый взгляд из-под обвисших век изучал меня около минуты.

– У вас есть свой стабильный доход, мне думается. Правда, скудный.

– Точнее вы не можете сказать?

На его лице снова мелькнул призрак улыбки.

– У вас плоские кончики пальцев, – сказал он. – Я бы предположил, что вы работаете на печатной машинке, но ручкой вы тоже пользуетесь, об этом говорит мозоль на среднем пальце вашей правой руки. На переносице есть отметины от очков, которых сейчас на вас нет, следовательно, вы надеваете их для работы с чем-то на небольшом расстоянии, например для чтения или письма. Ваша бледность говорит о том, что даже эти солнечные дни вы проводите в помещении. Из всего этого я делаю вывод, что вы ученый и боретесь с нищетой тем, что печатаете тексты для старших коллег.

Я тоже сдержала улыбку.

– Плоские кончики пальцев могут быть проявлением наследственных черт, – возразила я. – А рисование карандашом может деформировать палец не хуже ручки, как и очки могут быть нужны для вышивания. И я могу страдать от анемии.

– Значит, я ошибся? – Он приподнял брови.

– В целом нет. – Я открыто улыбнулась. – Могу я попробовать проделать тот же анализ на вашем примере?

– Я слишком известен, – пожал он плечами.

– Это спорно. Но если пожелаете, я могу рассказать вам о том, что вы стараетесь скрыть от широкой публики.

– Пожалуйста, – он кивнул, по-прежнему без улыбки.

– Ваше имя, данное вам при крещении, не Джеймс, а Джон.

Он снова пожал плечами:

– Ошибка пера, допущенная в самом начале моей карьеры, к тому же об этом уже говорили. Продолжайте.

– В Афганистане вы были ранены не в плечо и не в руку, а в пах.

– Уже лучше. Мой литературный агент предложил говорить про плечо просто из соображений деликатности, ну а я прибавил еще и руку, потому что забыл о том, что было придумано в начале. Что еще?

– Вас воспитывали как римского католика.

– Правда? – Это его удивило.

– Когда вы выбираете имена для своих героев, то часто заимствуете их из католического перевода Библии, например Элиас и Иса, а фамилии берете у ирландских католиков, в частности Моран и Мориарти.

– Браво, – похвалил он. – Только последний – не вымышленный герой. Что-нибудь еще?

– Да, – ответила я. – Ваш первый брак не был счастливым.

Воцарилось долгое молчание, во время которого он рассматривал свои руки. Суставы распухли от ревматизма и, сжатые между собой, как сейчас, напоминали ядро огромного тропического ореха. Потом он встал и пошел к двери. Я все испортила! Наш разговор окончен! Но, подойдя к двери, он только закрыл ее.

– Вы дерзки и лезете не в свое дело, – заявил он. – Но вы правы. Когда я встретился со своей первой женой, мы оба были свободны как ветер и очень быстро попали в омут самых романтических чувств.

– Я читала об этом, – сказала я. – Вместе с миллионами других читателей.

Его тяжелый взгляд потеплел.

– Только вы все прочитали правильно. Вы и еще один человек.

Я была потрясена тем, что он мог иметь в виду.

– Я вижу ее слабость в Герберте. Это счастье, что по состоянию здоровья он не пошел в армию. Он бы не выжил там, даже будучи здоровым. Я, признаться, не представляю себе, как он справится, когда вы разобьете ему сердце.

Он пытался меня отвлечь.

– Почему вы проигнорировали мое письмо?

Он снова смотрел на свои переплетенные пальцы.

– А почему я не должен был его игнорировать? Да я каждый год таких получаю по сотне.

– Но вы же знали, что мое письмо отличается от других.

– Я не мог этого определить, – покачал он головой.

– Но вы все равно знали.

Он выпрямился и посмотрел мне в глаза.

– То, о чем вы просили, было невозможно, и остается таковым по сей день. Ваши чувства, связанные с этим, меня не касаются. Ваш… – Он остановился, потом попытался заговорить снова. – Джентльмен, о котором вы писали… – И он замолк.

– Я понимаю, – сказала я. – Такое надругательство над разумом и телом не проходит без следа. Но я знаю, что вы защищали его, что вы были ему другом, даже когда он считал, что друг ему не нужен. Я и это все прочитала между строк. И я прочитала вашу последнюю статью о его роли в этом конфликте…

Теперь он не желал отвлекаться от темы.

– Вы путаете Джеймса с Джоном. Сложные ситуации, которые я был вынужден наблюдать в начале своей карьеры, теперь уже не встречаются. Теперь невозможно изобразить порок, который не понес бы заслуженной кары на законных основаниях. Что касается статьи, на которую вы намекаете, вы не должны забывать о том, с какой целью она была написана. Несмотря на то, что она не содержит откровенной лжи, я был вынужден акцентировать внимание на сильных сторонах моего… – он снова запнулся, но только на мгновение, – коллеги, чтобы замаскировать его слабости.

Я хотела возразить, но он поднял руку:

– Как жаль, что я не смог защитить его с тем же успехом, который сам же и описывал. Только, по правде говоря, реальность стала отличаться от моих литературных вымыслов уже много лет назад. Боюсь, так происходит всегда: кукла и ее создатель никогда не бывают идентичными.