Мэтью Эллиотт - Шерлок Холмс пускается в погоню (сборник)

– Ах это! Мерзавец просто перепутал. Я не придаю его ошибке особого значения.

Холмс улыбнулся плотно сжатыми губами:

– Понятно. Прошу, продолжайте, Уотсон. Как вы полагаете, во имя какой зловещей цели Валентайн и его сообщники желают получить доступ к дому миссис Картнер?

– Очевидно, в доме спрятано что-то очень важное для них, а миссис Картнер даже не подозревает, чем владеет.

– И что это может быть, интересно?

– Боюсь, тут я пас. Не люблю, знаете, строить догадки на пустом месте…

– Уотсон, вам не приходило в голову, что мы наблюдаем любопытную параллель? Визитер выступает с заведомо неприемлемым предложением, а получив отказ, прибегает к угрозам и предрекает катастрофические последствия…

Я нахмурился, пока Холмс описывал последовательность событий. В таком изложении они казались удивительно знакомыми.

– Пропавшие бумаги экс-президента Мурильо! – выдохнул я.

Холмс кивнул.

– Но какое отношение дело, с которым к вам обратились несколько недель назад, имеет к нынешнему расследованию? Конечно, это чистое совпадение!

– Призна́ю, некоторые моменты этого дела до сих пор остаются туманными для меня, но надеюсь, что к завтрашнему дню все прояснится. А поскольку вы, Уотсон, так хорошо справляетесь с расследованием, думаю, было бы несправедливо лишить вас чести заслуженного открытия. Поэтому с настоящего момента к вам переходит инициатива в поисках пропавших мемуаров, а сам я поступаю в ваше распоряжение и обязуюсь в точности выполнять все инструкции. Итак, где вы предлагаете начать поиски?

4. Важный гость

О деле Мурильо я впервые услышал две недели назад, когда еще жил в Кенсингтоне, где имел врачебную практику. Хотя я уже давно оставил привычку спать допоздна, что часто делал, будучи человеком холостым и во многом беззаботным, в то субботнее майское утро мне не удалось встать в обычное время. Надев халат, слишком толстый для этого времени года, я бродил по дому и заглянул в свой кабинет, где обнаружил Шерлока Холмса, сидящего за моим письменным столом и просматривающего черновик рассказа об участии профессора Мориарти в жестоких убийствах, известных публике как преступления Джека Потрошителя. Хотя мы никогда не узнаем всех фактов, некоторые читатели – и среди них инспектор Тобиас Грегсон – поймут, что именно мой друг, оставаясь за рамками официального расследования, помог тем не менее снять проклятие с Уайтчепела.

– Знаете, вам ведь никогда не позволят это напечатать, – сказал Холмс, откладывая прочитанную страницу и пробегая глазами другую. – Слишком много репутаций может пострадать, в том числе доброе имя невинной женщины.

Я подошел к столу, забрал листок из рук моего гостя и вернул его на прежнее место в стопке.

– Я уже пришел к такому же заключению, – произнес я, – после того как получил угрожающее письмо от брата профессора Мориарти.

– Какого брата?

– Джеймса.

– A. Простите, что побеспокоил в такое время, Уотсон. Я заново знакомился с грязными пятнами Кенсингтона и решил заскочить к вам. Я попросил вашу служанку не будить вас из-за меня.

После своего драматичного возвращения Холмс взял привычку появляться у меня без предупреждения. Конечно, такое нередко случалось и раньше, хотя я могу вспомнить только один случай – пришедшийся на расследование предполагаемого убийства полковника Баркли в 1888 году[43], – когда он остался на ночь под моей крышей. Но теперь по непонятной причине его визиты стали меня пугать. Конечно, я не смел ничего возразить Холмсу, а если он и сделал какие-то выводы из моих неосознанных действий, то ничего не сказал. Я только мог надеяться, что это неприятное ощущение пройдет, когда я снова окажусь на Бейкер-стрит.

– Нашелся покупатель на вашу практику? – наконец спросил Холмс.

Я опустился в кресло, предназначенное для пациентов, и впервые ощутил, какое оно неудобное.

– Да, как ни странно, – ответил я. – Доктор Вернер готов уплатить названную мною сумму, хотя, должен признаться, мне самому она кажется слишком высокой.

– Значит, вам следует ее поднять. Уверен, капитал врача настолько велик, насколько высока его репутация.

Я обдумывал этот курьезный совет, когда вошла служанка, неся на подносе кофе. Я поспешно поправил халат, пока она ставила поднос на стол рядом с Холмсом.

– Спасибо, Меган, – любезно произнес Холмс. Я никогда не замечал, чтобы он снисходил до общения с женщинами, и вот оказывается, что он может быть с ними мил, когда этого хочет. – Может, принесете чашечку и для доктора?

Служанка, присев в реверансе, покинула комнату, и все утро ее не было видно.

– Странная вещь, – заметил я, пока Холмс наливал себе кофе, и оглядел кабинет, – медицинская практика была всем, ради чего я жил последние пару лет, и вот через несколько недель я ее оставляю.

– Я очень этому рад, – сказал Холмс, делая глоток. – Я не для того восстал из мертвых, если можно так выразиться, чтобы вернуться к одинокому существованию.

Я не стал развивать эту тему, но замечание Холмса вернуло меня к тревожной мысли, которая в последнее время нередко крутилась в моей голове: почему вернувшись в Лондон, чтобы взять с поличным полковника Себастьяна Морана, Холмс решил остаться? Он неоднократно говорил мне, что посчитает свою карьеру завершенной после ареста и казни профессора Мориарти. Но так называемый Наполеон преступного мира был мертв уже три года, а Шерлок Холмс снова водворился в старой квартире на Бейкер-стрит и был намерен вернуться к карьере детектива-консультанта. Оглядываясь назад, я отдаю себе отчет в том, что мучился этим вопросом, боясь, как бы Холмс не исчез снова, оставив мою жизнь в состоянии еще большего хаоса. Вместо этого я спросил, взялся ли он уже за какие-нибудь дела.

– К сожалению, общество не проявляет особого интереса ко мне. Подозреваю, что врожденный цинизм лондонцев заставляет их верить, будто известия о моем возвращении к жизни сильно преувеличены. Однако у меня остается надежда, дружище. Только вчера я отказал представителю правительства Сан-Педро. Полагаю, вы помните Сан-Педро?

– Должен признаться, что помню, и у меня есть на это причины. Разве можно забыть жестокие преступления, совершенные Хендерсоном, или, вернее, экс-президентом Мурильо, прозванным Тигром из Сан-Педро, в Фиолетовой Сторожке? Слышал, страна хорошо справляется без него, поэтому я считаю, что мы внесли некоторый вклад в ее нынешнее благоденствие.

– Чем дальше, тем интереснее, Уотсон. Прошу продолжайте. Но прежде должен вам сообщить, что прозвище Тигр из Сан-Педро стало непопулярным на родине Мурильо. Теперь, насколько я знаю, бывшего тирана там именуют Висельником. Кстати, он совершал свои жестокие преступления в доме, носящем название Дозорной Башни, а не в Фиолетовой Сторожке. И, наверное, вы имели в виду Сиреневую Сторожку, так?

Я поморщился, но, решив не спорить по такому незначительному поводу, просто продолжил свои объяснения, задумчиво потирая большим пальцем об указательный, пока говорил:

– Один приятель в моем клубе уверял, что можно сделать неплохие деньги на оловянных рудниках Сан-Педро. Он убежден, что при достаточной поддержке государства, а также нескольких добросовестных инвесторов Сан-Педро может стать самым крупным экспортером олова в западном мире.

– Отлично, Уотсон. Я сделаю вас моим гидом по фондовым рынкам, если возникнет необходимость. Но разве денег, вырученных от продажи практики, будет недостаточно для удовлетворения умеренных потребностей?

– Нужно иметь деньги, чтобы делать деньги, Холмс, – сообщил я ему, возможно более резко, чем было необходимо. – Это первое правило коммерции.

– Считайте, что наставили меня на путь истинный. Но мистер Сантини – так зовут моего посетителя – явился ко мне по поводу вопроса более важного, чем производство и экспорт олова.

– Но вы же говорили, что отослали его?

– Я с самого начала почувствовал к нему недоверие. Кстати, старина, кофе отличный. – Он осушил свою чашку и поставил ее обратно на блюдце.

– Счастлив это слышать. Вас насторожило что-то в его наружности?

– В том-то все и дело, Уотсон, что впервые за свою карьеру я встретил человека, о котором не смог сделать вообще никаких выводов по внешнему облику. Его одежда, опрятная и дорогая, была лишена всякого отпечатка индивидуальности ее владельца. Этот Сантини – образец практической анонимности. Нет сомнений, однако, что он именно тот, кем себя называет, то есть представитель правительства Сан-Педро. Но с сожалением должен отметить, что я уверился в этом только после того, как связался с моим братом Майкрофтом в его офисе в Уайтхолле. Конечно, я надеюсь, что способность наблюдать и делать из наблюдений логические выводы не покинула меня во время моих путешествий. Но вдруг наступит такой день, когда мне придется обыскивать карманы клиента, чтобы составить о нем мнение?