Элен Гремийон - Гарсоньерка
– Ну и что? Если кто-то делает то, чего не делают другие, разве это означает, что он преступник?
– Я далек от такой мысли. Мне просто хотелось сказать, что доктор Пюиг очень внимательно слушал, как вы ведете свое расследование. Впрочем, мы тоже, вы ведь не думаете, будто мы пускаем на свидания кого попало без присмотра. Доктор Пюиг собрал против вас серьезное досье, логика убедительная. Все совпадает.
Ева Мария ходит взад-вперед по гостиной. Она плохо соображает, но пытается понять. Значит, Витторио обвиняет – ее. Витторио хочет найти другого возможного убийцу, все равно кого, подделать правду, все подтасовать так, как ему надо. Как с Фелипе. Любой ценой найти другого виновного. Чтобы посадили за решетку вместо него. В конце концов, упрятать за решетку женщину, которая только и делает, что оплакивает умершую дочь, – наименьшее зло. Какая разница, где оплакивать дочь – дома или в тюрьме? А у него еще столько всего впереди, тысячи вещей, которые надо испытать, сотни пациентов, которым надо помочь, десятки женщин, с которыми стоит переспать. Вот он и натравил на нее полицию. Ему же надо было найти виновного, чтобы оправдали его самого. Ева Мария останавливается. Резко. Выходит из гостиной. Возвращается со своим коричневым рюкзаком. Потертым. Открывает его и вываливает все кассеты к ногам комиссара Переса:
– А вот это? Сказал он вам, замечательный доктор Пюиг, что во время сеансов записывал своих пациентов на пленку, это он вам сказал?
– Разумеется, сказал. Но вы меня опередили, я как раз хотел попросить вас отдать нам эти кассеты. Они имеют очень большое значение. Именно это и начало тревожить доктора Пюига, точнее – те сеансы, которые вы отмечали, те сеансы, которые могли указывать на ваши возможные мотивы. Прежде всего – Алисия, женщина, завидующая чужой молодости, затем – Фелипе, в котором вы пожелали увидеть реинкарнацию палача вашей дочери, тогда как на самом деле это всего-навсего жалкий тип, у которого не ладится с женой.
– А его краденый ребенок, что вы скажете насчет его краденого ребенка?
Комиссар Перес заливается смехом:
– О чем вы? Нет никакого краденого ребенка. Нигде нет.
– Спросите у адвоката Витторио, он вам скажет.
– Мы не любим иметь дело с адвокатами. Всем этим людям, если они хотят работать, приходится выдумывать проблемы…
– А как насчет свидетельства Мигеля?
– Мигеля? Какого Мигеля? Доктор Пюиг не говорил нам о нем.
– Ну так послушайте его кассету – и вы увидите, сами увидите, что было, а чего не было.
– Госпожа Дариенцо, мы прослушаем то, что нам надо прослушать, и не вы будете нас учить, как делать нашу работу. С вашей игрой в следовательницу покончено. К тому же вы на все это время забыли об одной очень важной вещи: психоаналитик всегда остается психоаналитиком. Даже за решеткой.
И внезапно Ева Мария предполагает худшее. А если Витторио и в самом деле виновен? Ева Мария закрывает глаза. А если он действительно убил жену? А если он хотел свалить вину на нее, на нее – самую слабую из всех своих пациенток, если он с самого начала разрабатывал свой дьявольский, мастерски, в мельчайших деталях, выстроенный план, чтобы подставить ее, Еву Марию? Он так хорошо ее знал, она не смогла бы вынести, что он в тюрьме, не постараться хоть что-то для него сделать, она – одновременно и слишком слабая, и слишком измученная несправедливостью, для того чтобы еще раз несправедливость стерпеть, она – неспособная сражаться ради памяти своей дочери, станет воевать за него, она переключится на него, у нее случится этот самый перенос, она придет к нему на свидание и попытается ему помочь… Он все подготовил, этап за этапом, сцену за сценой, впрочем, эту историю с кассетами, этот так называемый «личный метод» он, скорее всего, выдумал, чтобы вернее заманить ее в ловушку… Это ведь он сказал ей про похороны, он знал ее лучше всех, так не воспользовался ли он ею, чтобы убить жену и оказаться оправданным?
У Евы Марии кружится голова. Она открывает глаза. Нет, он ее недооценил. Он не думал, что она узнает про его любовницу. А теперь его безупречный план вот-вот рухнет.
– Витторио вас обманывает. Я совсем недавно узнала, что у него есть любовница, значит, он сказал вам все это попросту из страха, как бы я его не выдала. Дайте фотографии, я вам ее покажу, это совершенно ясно, когда уже знаешь, только ее и видишь, возможно, я с самого начала ошибалась, возможно, он и в самом деле убил свою жену.
Комиссар Перес отодвигает от Евы Марии пластиковый пакет:
– Не трудитесь.
– Почему это?
– Доктор Пюиг уже говорил нам об этом. И это действительно стало последней деталью, побудившей его поделиться с нами своими подозрениями насчет вас. Увидеть в удачно накрашенной женщине любовницу мужчины – свидетельство богатого воображения, госпожа Дариенцо.
– Но разве вы обязаны ему верить, когда он говорит, что это не его любовница?
– Вы правы. Но можете успокоиться: наша работа предполагает, что мы ничего не оставляем на волю случая, и мы только что были у этой женщины. Она и правда красива, но она всего-навсего подруга детства Лисандры. Как видите, незачем было сочинять целый роман.
– «Подруга детства Лисандры», до чего же удобно: Лисандры нет, сказать, что все это неправда, она не сможет… Впрочем, одно другому не мешает. Даже если эта женщина и была подругой детства Лисандры, почему бы ей не быть при этом любовницей Витторио?
– Вполне естественно, что вы проецируете на нее представление о любовнице – вы приписываете другой женщине статус, о котором мечтаете для себя, вы ревнуете.
– Вот нелепость так нелепость! А вода из вазы? Как вы объясните, откуда в вазе вода? И как вы можете не задаваться вопросом, куда подевались с места преступления цветы?
– Это и в самом деле единственная неясность в деле, и мы пытаемся понять… возможно, вы нам поспособствуете.
– Говорю вам, Лисандра в тот вечер принимала любовника, у Лисандры тоже были внебрачные связи.
– Нам это известно.
– Витторио пришел домой, застал их врасплох, выставил любовника за дверь вместе с его цветами, началась ссора: ты же ходишь к любовнице, я тоже имею право приводить любовников – и так далее… Ссора разгорелась. Может быть, это всего лишь несчастный случай, но теперь я уверена, что Лисандру и в самом деле убил Витторио.
– Интересно… Но у доктора Пюига другая версия. Вода в вазе могла быть символом стихии, единственным символом, которого в тот вечер недоставало вашему ряду образов, – символическим изображением вод Рио-де-ла-Плата, где, как вы совершенно убеждены, погибла ваша дочь… этакая поэтическая вольность пьяной женщины…
Комиссар Перес и лейтенант Санчес стоят перед Евой Марией. И внезапно она видит их по-новому. А что, если эти типы – бывшие члены хунты, устроившиеся в полицию? Наверное, там таких немало. А если они вместе с Витторио решили, с общего согласия, посадить за решетку ее, постоянно вытаскивающую на поверхность память о репрессиях, не устающую обличать прежний режим? Посадить за решетку невиновную инакомыслящую и освободить благонамеренного убийцу. Такой у них контракт с Витторио. Выменивать одну вину на другую, чтобы сажать в тюрьму вместо реальных преступников уцелевших смутьянов. Стандартная программа. Возобновляется раз за разом как ни в чем не бывало. Только теперь они не могут все это проделывать в открытую, им надо придумывать всякие хитрости. Может быть, они даже организовывали убийства, может быть, некоторые преступления были так срежиссированы, чтобы всех собак повесить на невиновных и таким образом окончательно заглушить плохие воспоминания, окончательно заставить замолчать злые языки, – а что? Ева Мария приближается к комиссару Пересу и плюет ему в лицо. Лейтенант Санчес бросается к ней, хочет схватить. Комиссар Перес знаком велит подчиненному не двигаться с места.
– Госпожа Дариенцо, где вы были в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа?
Ева Мария не отвечает. Комиссар Перес повторяет вопрос:
– Госпожа Дариенцо, где вы были в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа?
– Здесь.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Нет. Я была дома одна.
Эстебан вмешивается в разговор:
– Когда я вернулся около трех часов ночи, мама была дома, я проверил.
– Откуда вы знаете, что это было именно в ту ночь? Решительно, только молодые могут настолько полагаться на собственную память.
– Я каждый вечер, вернувшись, проверяю… все ли в порядке.
– Понятно. Но, к сожалению, то обстоятельство, что ваша мама была дома в три часа ночи, не означает, что она была дома в десять часов вечера. А именно так приблизительно определено время убийства. Госпожа Дариенцо, мы вынуждены попросить вас следовать за нами. Вы задержаны.
Ева Мария падает на диван:
– Но я же ни в чем не виновата.
Комиссар подходит к ней:
– Возможно, вы просто ничего не помните. Если вам от этого легче – так считает доктор Пюиг. Он думает, что вы в ту ночь были под воздействием алкоголя. Иными словами, вы сможете сослаться на смягчающие обстоятельства.
