Алан Брэдли - О, я от призраков больна
– Меня убивает Марион Тродд! – услышала я свой крик, и это понимание, должно быть, удивило ее не меньше, чем меня.
Должно быть, мне бы не было так страшно, если бы она что-нибудь сказала, но она молчала. Она стояла, не говоря ни слова, посреди гонимого ветром снега, уставившись на меня с этим выражением холодной ненависти.
А потом, как будто выходя на поклон в конце пьесы, она подняла защитные очки и медленно сняла летный шлем.
– Это были вы, – выдохнула я. – Вы и Вэл Лампман!
Она издала тихое презрительное шипение, как змея. Не говоря ни слова, она вытянула шест и яростно ткнула меня в центр груди.
Я издала крик боли, но как-то умудрилась изогнуться в направлении удара. И одновременно подтянулась немного выше.
Но с тем же успехом я могла не утруждаться. Конец палки с болтающимся на нем изолятором теперь завис прямо перед моим лицом. Я просто не могла позволить ей ткнуть меня в глаза или зацепить уголок рта проволокой, словно рыбу на крючке.
Почти не думая, я схватила конец шеста и сильно ударила его о трубу. От удивления Марион выпустила другой конец, и шест тихо упал в снег.
Теперь, неожиданно впав в ярость, как будто желая лично разорвать меня на части голыми руками, она бросилась прямо на меня, на этот раз сумев крепко ухватиться за кирпичи выступа. Она уже наполовину подтянулась, когда вдруг дернулась и застыла в воздухе, как куропатка, подстреленная на ветру.
До меня донеслось приглушенное проклятие.
Птичий клей! Птичий клей! О радость – птичий клей!
Я намазала подветренную часть дымохода гостиной дополнительной порцией клея из соображений, что Дед Мороз предпочтет выбраться из саней на защищенной стороне.
Марион Тродд яростно дергалась, пытаясь высвободить руки из приклеившихся перчаток, но чем больше усилий прикладывала, тем больше запутывалась в сапогах и длинном пальто.
Я лениво размышляла, когда готовила свое зелье, ослабеет ли клей от холода, но стало ясно, что нет. Даже наоборот, он стал сильнее и более липким, и с каждой минутой становилось очевиднее, что Марион может надеяться сбежать, только если разденется полностью.
Я воспользовалась моментом и снова начала клацать зажигалкой.
Клац! Клац! Клац!
Будь все трижды проклято! Чертов фитиль отказывался воспламеняться.
В последовавшем жутком молчании, пока Марион Тродд тщетно пыталась высвободиться и ее движения становились все более ограниченными, до моих ушей донеслось пение:
Родился Тот, Кого народЖдал много, много лет…
Не знаю почему, но эти слова пробрали меня до костей.
– Доггер! – завопила я хриплым, прерывистым от холода голосом. – Доггер! Помоги мне!
Но в глубине души я понимала, что пока все хором поют о Вифлееме, они вряд ли меня услышат.
Кроме того, от крыши до вестибюля слишком далеко, между нами слишком много кирпича и дерева Букшоу.
Ветер вырывал слова у меня изо рта и бессмысленно смахивал их прочь, в сторону застывшего сельского пейзажа.
И тут до меня дошло, что ведь меня ничто не удерживает от побега. Все, что мне требуется, – это спрыгнуть подальше от Марион Тродд и броситься к лестнице.
Она почти наверняка оставила дверь открытой. В противном случае как она собиралась вернуться в дом после того, как прикончит меня?
Она оскалила зубы и скорчила гримасу, когда я прыгнула, но не смогла высвободиться и схватить меня, когда я пролетела над ее плечом. Мои колени согнулись, когда я приземлилась на сугроб.
Жаль, что я не смогла придумать благородную дерзкую колкость, чтобы бросить в ее рычащее лицо. Страх и сильный холод мало что оставили от меня, кроме скорчившегося дрожащего свертка.
И тут я вмиг вскочила на ноги и побежала по крыше, будто за мной по пятам неслись все гончие ада.
Мне повезло. Как я и предполагала, дверь на лестницу была открыта. Желтый свет лился на снег теплым гостеприимным треугольником.
Шесть футов до безопасности, подумала я.
Но внезапно дверной проем заслонил черный силуэт, загородив свет – и путь к побегу.
Я сразу же узнала Вэла Лампмана.
Я резко затормозила и попыталась развернуться, но мои ноги скользили, будто я была на лыжах.
Я понеслась обратно по крыше, не осмеливаясь оглянуться, добралась до дымохода гостиной и снова забралась на уступ. Если Вэл Лампман меня настигнет, я не хочу этого знать.
Может, у меня получится заманить его в ту же ловушку, что Марион Тродд. Он еще не знал о клее, а я не собиралась его предупреждать.
Забравшись повыше на дымоход, я увидела, что он неторопливо пересекает крышу. Методично – да, вот подходящее слово.
Похоже, он послал Марион Тродд разделаться со мной. Она последовала за мной, проскользнув на крышу во время одного из моих походов вверх-вниз. Но, когда она не вернулась, он отправился выполнить грязную работу самостоятельно.
Он едва глянул на Марион, которая до сих пор не могла высвободиться из хватки клея, дергаясь с тем же успехом, что мошка на липкой бумаге.
– Вэл! – завопила она. – Освободи меня!
Первые слова с тех пор, как она появилась на крыше.
Он повернул голову, остановился и сделал неуверенный шаг по направлению к ней.
Вот тогда я поняла, что этим человеком двигала жажда мести Марион Тродд. Это по ее требованию он задушил собственную мать.
Если это любовь, я не хочу иметь с ней ничего общего.
У основания каминной трубы, не зная, к кому из нас сначала подойти, он внезапно споткнулся, пошатнулся – и упал локтями в снег!
Я приободрилась.
Когда он поднялся на дрожащие ноги, я увидела, что он зацепился за бамбуковый шест, невидимый в сугробе.
– Проткни ее, Вэл! – хрипло прокричала Марион, когда он поднял эту штуку. Она уже перешла от мыслей о собственном освобождении к требованию моей головы на тарелочке.
– Проткни ее! Сбей ее вниз! Сделай это немедленно, Вэл! Давай же!
Он посмотрел на меня, затем на нее, его голова вертелась, и он не мог решиться.
Потом медленно, как будто в гипнотическом трансе, он поднял шест и двинулся к месту прямо под тем, где я крепко цеплялась за дымоход.
Не торопясь, он просунул острый конец в воротник моего кардигана, медленно провернув его, чтобы убедиться, что он плотно зацепился.
Острое щупальце проволоки быстро запуталось в шерсти моей кофты. Я чувствовала, как оно царапает спину между лопатками.
– Нет! – выдавила я. – Пожалуйста!
Один яростный рывок, и я упала, приземлившись лицом в удушающий снег, не в состоянии дышать.
Когда я перевернулась, он уже волок меня к краю крыши. Я бесполезно хваталась руками за воздух, но цепляться было не за что, мне не спастись.
Я попыталась подняться на ноги, но не могла нащупать точку опоры. Он использовал шест, чтобы держаться подальше от моих рук, ног и зубов, и волок меня по снегу, будто рыбу на остроге.
Теперь он подтащил меня к самому краю зубчатой стены, и его план стал совершенно ясен. Он собирается сбросить меня вниз.
Его ноги скользили по покатой крыше, и он пытался прочно упереться для финальной части смертоносной работы с шестом.
Как несправедливо повернулось дело, подумала я. Вернее, просто мерзко, если поразмыслить. Никто не заслуживает подобной смерти.
Тем не менее Харриет умерла так же, верно?
О чем была ее последняя мысль на той заснеженной горе в Тибете? Вся жизнь промелькнула перед ее глазами, как это говорят?
Успела ли она подумать обо мне?
«Прекрати, Флавия! – произнес голос в моей голове, внезапно и довольно отчетливо. – Прекрати это!»
Я так удивилась, что послушалась.
Но что я должна делать?
«Возьмись за палку», – довольно раздраженно велел голос.
Да! Вот оно – возьмись за палку.
Сделать это было до нелепости легко. Терять мне нечего.
Каким-то образом в этот момент я ухитрилась повернуться так, чтобы освободить воротник и уцепиться за конец шеста. Неожиданно это дало мне опору, необходимую для того, чтобы неуклюже подняться на ноги.
Теперь мы стояли на самом краю пропасти, Вэл Лампман и я, словно два канатоходца, и каждый изо всех сил цеплялся за противоположный конец бамбукового шеста.
Он резко дернул палку в свою сторону, пытаясь опрокинуть меня, но его нога поскользнулась на обледенелом каменном водосточном желобе. Он выпустил свой конец шеста и дико замахал руками, пытаясь сохранить равновесие.
Но этого было недостаточно, чтобы спасти его.
В полном молчании он упал на спину, и его поглотила ночь.
Откуда-то снизу донесся тошнотворный плюх.
Я осталась на покатом краю, шатаясь и отчаянно стараясь сохранить равновесие, но мои ступни медленно скользили к краю зубчатой стены, которая была теперь в нескольких дюймах впереди.
В отчаянии я бросилась лицом вниз, стараясь вонзить пальцы в ледяные камни.
Бесполезно.
Когда моя нога наткнулась на пустое пространство, я сделала последний отчаянный рывок к пострадавшей от непогоды свинцовой водосточной трубе, пытаясь зацепиться пальцами за ее край, но она подалась, посыпалась – практически рассыпалась в моих пальцах, – и я почувствовала, что скольжу… словно безвольный манекен… в пропасть.
